Общество археологии, истории и этнографии (ОАИЭ) при Казанском университете было создано по инициативе участников IV Археологического съезда, прошедшего в Казани в 1877 году.
На съезде был выработан устав Общества, утверждённый министром народного просвещения 18 марта 1878 г. Учредителями выступили местные и иногородние ученые В. В. Радлов, Н. Я. Агафонов, И. А. Бодуэн-де-Куртенэ, Н. П. Загоскин, И. А. Износков, Д. А. Корсаков, В. Н. Поливанов, П. А. Пономарёв, С. М. Шпилевский и др.
В общество входили действительные члены, почётные члены, члены-сотрудники и члены-соревнователи. К 1 января 1889 года в ОАИЭ насчитывалось до 179 членов, в последующем их число уменьшилось (в 1912 г. — 125). Для заведования внутренними делами Общества выбирался совет, состоящий из председателя, его товарища, пяти выборных членов, секретаря, который ведал редактированием Известий ОАИЭ и перепиской, и казначея. ОАИЭ имело три отделения — археологическое, историческое и этнографическое. При обществе работала Комиссия по составлению археологической и этнографической карты.
Общество существовало на ежегодные и единовременные членские взносы, на частные пожертвования, на суммы, выручаемые от продажи изданий Общества и от проведения выставок. Кроме того, ОАИЭ с 1881 г. получало от правительства 300 рублей на сохранение памятников Булгара, с 1898 г. — 600 руб. в год. Денежных средств Общества хватало только на исполнение самых крайних нужд, археологические раскопки производились на средства самих членов.
ОАИЭ организовывало систематические археологические и историко-этнографические исследования. В летние периоды организовывались археологические раскопки, с целью изучения ранних культур на территории Волго-Камья. Документы свидетельствуют, что общество принимало самое деятельное участие в проведении научных и общественных мероприятий — археологических съездов, выставок, вело интенсивный научный обмен материалами не только внутри России, но и за её пределами. В Казани ОАИЭ нередко выступало инициатором проведения общественных мероприятий, празднования юбилеев и знаменательных дат. Постепенно ОАИЭ стало значительным явлением научно-общественной жизни России.
В обмен на журнал «Известия ОАИЭ» в Казанский университет присылали свои издания государственные учреждения, научные общества, учебные заведения, библиотеки и музеи России и ряда других государств. Были собраны уникальные коллекции, составляющие ныне важнейшую часть собраний Научной библиотеки КГУ, археологического и этнографического музеев Казанского университета, Национального музея РТ. Несмотря на высокий научный потенциал, деятельность ОАИЭ не приобрела бы столь колоссального размаха и значения без сотен любителей науки из интеллигенции, дворян, духовенства, купцов и мещан разных городов и сел России.
Председатели Общества археологии, истории и этнографии
- 1878—1884 — П. Д. Шестаков (1826—1889)
- 1884—1894 — С. М. Шпилевский (1833—1907)
- 1894—1896 — Н. А. Фирсов (1831—1896)
- 1898—1914 — Н. Ф. Катанов (1862—1922)
- 1914—1919 — М. М. Хвостов (1872—1920)
- 1919—1922 — Б. Ф. Адлер (1874—1942)
- 1922—1924 — К. В. Харлампович (1870—1932)
- 1924—1930 — Н. Н. Фирсов (1864—1933)
Источники свидетельствуют, что революция 1917 г. и гражданская война не прервали деятельность ОАИЭ. В 1917 г. было проведено 4 заседания Совета и 9 общих собраний.
В Совет, избранный в марте 1916 г., согласно уставу, на два года, входили председатель общества профессор M. M. Хвостов, товарищ председателя профессор Б. Ф. Адлер. Сфера научных интересов ОАИЭ по принятому в конце 1916 г. новому варианту устава значительно расширилась благодаря включению всеобщей истории. Состав членов ОАИЭ ежегодно пополнялся. Не стали исключением годы революции и гражданской войны. К концу 1917 г. Общество насчитывало 92 человека — 15 почетных членов, 2 члена-соревнователя, 17 пожизненных членов, 32 действительных члена и 28 членов-сотрудников.
Как и в предыдущие годы, общество продолжало заботиться о состоянии памятников Болгарского городища. Весной и осенью 1917 г. туда был командирован В. Ф. Смолин, проводивший ранее там археологические раскопки. П. А. Пономарев летом 1917 г. вел археологическую разведку в устье р. Свияги, близ Макарьевского монастыря. Продолжалось пополнение музея общества за счет даров и закупок предметов археологии, этнографии и декоративно-прикладного искусства. В отдел рукописей библиотеки поступили новые материалы, готовилось описание памятников XVII в.
Основным печатным органом ОАИЭ были издаваемые в Казанском университете «Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете» (сокращенно Известия ОАИЭ, или ИОАИЭ).
Влияние политической жизни на деятельность ОАИЭ, конечно, имело место. Экстренное общее собрание 8 августа 1917 г. избрало делегатом на Государственное совещание в Москве председателя Общества профессора M. M. Хвостова, который был членом кадетской партии. Откликом на решение проблемы национально-государственного устройства стал доклад Н. А. Бобровникова о проекте организации Татаро-Башкирского штата, прочитанный на заседании ОАИЭ в апреле-мае 1918 г. Тогда же был составлен план работы по созданию этнографической карты Казанской губернии.
Важнейшим вопросом, вставшим в годы революции и гражданской войны перед обществом, стало спасение историко-культурных и научных ценностей. ОАИЭ совместно с Церковным историко-археологическим обществом и Казанским городским музеем создало комиссию по охране памятников искусства и старины при Комитете общественной безопасности.
Как покушение на исторический памятник общество восприняло известие о решении Всероссийского мусульманского военного комитета (совета) от 2 сентября 1917 г. снять двуглавого орла с башни Сююмбике и заменить его полумесяцем. ОАИЭ выразило протест, мотивировав свою позицию тем, что постройка башни относится не к периоду Казанского ханства, а к более поздней эпохе (конец XVII — начало XVIII в.), что «орел — не династический, а государственный герб, и не имеет религиозного значения, как полумесяц». Когда герб все же был снят, ОАИЭ поместило его в своем музее войны и революции.
16 декабря 1917 г. Общество учредило специальную комиссию, которая должна была заниматься обследованием и сохранением памятников местной старины. 19 декабря 1917 г. ОАИЭ обратилось в управление Казанского военного округа с просьбой передать фундаментальную библиотеку Казанского военного училища в Северо-Восточный археологический и этнографический институт или в городскую библиотеку, а также принять меры к сохранению библиотеки и архива Казанской духовной семинарии.
16 (3) февраля 1918 г. Совет ОАИЭ направил письмо Совету Казанского университета с призывом обратиться «к лицам, пострадавшим от политической и социальной революции, отдать свои архивы, библиотеки и собрания предметов древности, в целом виде или разграбленном, на сохранение в университет». Совет университета поддержал обращение ОАИЭ, и в специально отведенном для этого помещении стали собираться исторические и художественные ценности, позже обращенные в губернский музейный фонд. Во время захвата Казани белочехами и комучевцевцами в августе 1918 г. ОАИЭ было подготовлено аналогичное обращение к населению, оно призывало сберегать не только старинные памятники, но и современные политические документы.
В Известиях ОАИЭ печатались протоколы собраний и заседаний общества, каталоги библиотеки и музея, программы научных занятий и исследований, материалы археологических раскопок, этнографические сведения и архивные документы. Корреспондентами являлись как члены общества, так и местные краеведы — учителя, врачи и священнослужители
Активную работу вело Общество по подготовке съезда историков Волжско-Камского края. Проведение съезда при поддержке Наркомпроса намечалось на 5-15 августа 1918 г. Организационный комитет во главе с председателем ОАИЭ профессором M. M. Хвостовым в специальной листовке от 18 мая информировал общественность: «Занятия съезда будут посвящены как разработке исторических вопросов вообще, так и изучению истории местного края в частности, равно как и вопросам преподавания истории в высшей и средней школе и во внешкольном образовании».
При отступлении из Казани белочехов и комучевцев город покинули многие представители интеллигенции, включая председателя, членов Совета ОАИЭ и рядовых членов. Поэтому в конце 1918-начале 1919 г. были проведены новые выборы, в феврале 1919 г. председателем становится профессор Б. Ф. Адлер, товарищем председателя Н. А. Бобровников.
Насущным делом в это время стало спасение архивов и библиотек упраздненных дореволюционных учреждений. Осенью 1918 г. документы Казанского губернского архива, выброшенные во двор, откапывали из-под снега и переносили в помещение члены ОАИЭ профессор духовной академии И. М. Покровский и профессор университета Н. Ф. Катанов. Непосредственно участвовали в спасении архивов также профессора университета К. В. Харлампович и И. А. Стратонов (в 1919 г. был назначен уполномоченным по охране и разборке архивов Казанской губернии).
Не меньшая опасность угрожала вещественным памятникам. С весны 1918 г. Общество взяло на себя заботу о галере «Тверь» — выдающемся памятнике российского судостроения XVIII в. Совет Общества обратился в Совет городского хозяйства с разъяснением ценности галеры и просьбой не продавать ее. Угроза разборки галеры на дрова заставила общество взять на себя ее охрану в буквальном смысле — были наняты два служителя с ежесуточной оплатой.
Зилантовский монастырь XVII в. спасти от разграбления не удалось, однако заслугой ученых является то, что от подобной участи они уберегли кафедральный Благовещенский собор XVI в.
Последнее денежное пособие на охрану памятников в Болгарах от Министерства народного просвещения поступило в первой половине 1917 г. Счет в банке, на котором хранились небольшие пожертвования благотворителей, был, как и все банковские счета, аннулирован. Совет ОАИЭ обратился в Наркомпрос с просьбой о выделении средств на охрану Болгар и на поддержание научной деятельности. В конце декабря 1918 г. пришел положительный ответ, позволивший запланировать на следующий год проведение инспекционных поездок в Болгары, археологические раскопки, этнографические экспедиции в места проживания чуваш, черемис, вотяков, калмыков и башкир, на содержание музея.
Советская власть создавала новые научные общества, привлекая старых специалистов. Так, в августе 1919 г. был создан Казанский губернский подотдел по делам музеев и охраны памятников. Его председателем стал заведующий губернским музеем председатель ОАИЭ Б. Ф. Адлер, заместителем — хранитель художественного отдела этого музея П. М. Дульский, членами — профессора университета — историк К. В. Харлампович и искусствовед, заведующий музеем изящных искусств университета А. М. Миронов, а также художник В. П. Соколов (все члены ОАИЭ). Новый советский орган принял в свое ведение находившиеся под охраной ОАИЭ Болгарское городище, кафедральный Благовещенский собор в Казани, галеру «Тверь».
Известия ОАИЭ выходили с 1878 по 1929 гю тиражом до 300 экз. Более 200 экземпляров журнала рассылалось для обмена. В ответ общество получало издания аналогичных обществ России, Австралии, Австро-Венгрии, Англии, Бельгии, Болгарии, Германии, Италии, Нидерландов, Норвегии, Сербии, США, Турции, Франции, Швейцарии и Швеции
1919 г. принес самое значительное пополнение рядов ОАИЭ за всю его историю — не менее 25 человек. Кроме Б. Ф. Адлера, большую роль в руководстве Обществом в 1919 г. играл товарищ председателя Н. А. Бобровников. По его инициативе 9 марта 1919 г. впервые в истории ОАИЭ была учреждена специальная Востоковедная комиссия в составе профессоров Н. И. Ашмарина, Н. Ф. Катанова, А. И. Емельянова и С. Е. Малова. Н. А. Бобровников же был избран ее председателем. На первом заседании комиссия поставила вопрос о необходимости открытия восточного факультета в Казанском университете.
Члены Общества не могли остаться в стороне от обсуждавшихся в 1917-1918 гг. планов учреждения восточного факультета в Казанском университете. Под председательством профессора Н. Ф. Катанова была создана специальная комиссия, которая пришла к выводу о невозможности на данном этапе открыть целый факультет, предложив ограничиться пока восточным отделением с разрядами турецко-татарским и угро-финским. Данный проект остался нереализованным.
В первые годы Советской власти Общество продолжало изучение конкретных этнографических вопросов. В феврале 1919 г. было принято решение о переиздании трудов И. Н. Смирнова о вотяках, черемисах, мордве, пермяках. Н. В. Никольский опубликовал библиографию по теме: «Что читать по истории, археологии и этнографии народностей Поволжья?»
В 1920 г. после двадцатилетнего перерыва в Общество возвращается профессор Н. Н. Фирсов. В совет вошли новые члены общества, председателем остался Б. Ф. Адлер, товарищем председателя стал М. В. Бречкевич. В обновившемся составе ОАИЭ стало заметным различие политических взглядов новых и старых членов ОАИЭ. Так, часть членов ОАИЭ выступила за преобразование Северо-Восточного археологического и этнографического института под эгидой Наркомпроса ТАССР в Восточную академию. Это позволяло избавиться от тех преподавателей, чья предшествовавшая деятельность и взгляды не соответствовали современному политическому курсу, или, как тогда говорили, от реакционных и миссионерских элементов.
Проект преобразования Северо-Восточного археологического и этнографического института в Восточную академию был подписан 30 октября 1920 г. на заседании коллегии Наркомпроса ТАССР Б. Н. Вишневским, Г. Ш. Шарафом, А. Максудовым, М. В. Бречкевичем и М. Г. Худяковым, а 10 декабря 1920 г. был внесен на утверждение в Совнарком республики37. Ректором Восточной академии был назначен профессор Н. Н. Фирсов. Но просуществовала академия лишь до сентября 1922 г., а затем была упразднена путем слияния с факультетом общественных наук университета и учительским институтом в единый Восточно-педагогический институт.
Самым тяжелым временем для членов ОАИЭ стали 1921-1922 гг., ознаменовавшиеся не только наступившим в стране массовым голодом, но и окончательной ломкой традиционных форм университетской жизни, ликвидацией последних остатков гуманитарного образования. Забастовка профессорско-преподавательского состава Казанского университета в начале 1922 г. закончилась высылкой из страны трех профессоров, среди которых был один из активнейших в ту пору членов ОАИЭ И. А. Стратонов.
В 1921-1922 гг. деятельность Общества прервалась. На это, видимо, повлияла и смерть ряда ведущих его членов.
Череду невосполнимых утрат довершила смерть крупнейшего знатока Востока профессора Н. Ф. Катанова (10 марта 1922 г.). Шестнадцать лет (1898-1914) он возглавлял Общество, с 1920 г. снова был членом Совета. Н. Ф. Катанову принадлежала огромная роль во всех сферах деятельности ОАИЭ.
О нем «Известия» (1923.-Т.32.-Вып.2.) поместили большую статью И. М. Покровского, в которой говорилось не только о заслугах покойного, но и о тяжелейших условиях жизни в последние годы. Н. Ф. Катанов читал до 47 лекций в неделю. «Здоровье Николая Федоровича пошатнулось с осени 1921 года, после физического паралича, случившегося с ним от переутомления, когда уже далеко не молодой профессор, вместо покоя …, вынужден был долго и непосильно работать: копать землю под посев картофеля и других овощей на огороде, носить их на себе с огорода, находящегося в пяти верстах от его квартиры, таскать и перекладывать тяжелые бревна с места на место, колоть дрова, носить воду на второй этаж в свою квартиру по крутой лестнице и многое другое».
Столь откровенное описание положения научных работников было воспринято властью как вызов, из-за чего данный выпуск «Известий» в течение пяти лет было запрещено распространять.
С начала 1922 г. начались изъятия религиозных предметов из храмов под предлогом борьбы с голодом. Это имело прямое отношение к членам Общества, которые входили в Музейную комиссию при Академическом центре Татнаркомпроса (бывший Отдел по делам музеев и охраны памятников искусства, старины и природы). После значительного сокращения штатов в ней остались профессора К. В. Харлампович и А. М. Миронов и архитектор В. В. Егерев. От них требовалось полное согласие на все действия властей. Аргументы в защиту памятников рассматривались как контрреволюционные вылазки.
В то же время весной 1922 г. возобновилась деятельность ОАИЭ. В начале апреля состоялись выборы нового состава Совета. Новым председателем вместо Б. Ф. Адлера, уехавшего в длительную научную командировку в Германию, избрали профессора, члена-корреспондента Академии наук К. В. Харламповича, товарищем председателя — также члена-корреспондента Академии, профессора С. П. Шестакова. Некоторые члены прежнего состава Совета, активные сторонники советской власти, не вошли в новый Совет. М. К. Корбут отметил, что «по наущению имевшего тогда немалое значение среди реакционной профессуры проф. И. А. Стратонова…, проваливают Фирсова в члены Совета Общества, несмотря на то, что он почетный член Общества, исключительно потому, что он работал в интересах Советской власти».
После упразднения гуманитарных факультетов в Казанском университете часть членов ОАИЭ стала работать в Восточно-педагогическом институте, Центральном музее ТАССР, архивном и статистическом управлениях. Но Общество по-прежнему сохраняло статус научного при Казанском университете.
Даже в самые тяжелые годы ОАИЭ продолжало пополняться новыми членами.
1 февраля 1923 г. постановлением Наркомвнудела ТАССР ОАИЭ, как и другие казанские научные общества, было закрыто из-за истечения срока перерегистрации. 11 февраля новый устав был представлен и 6 марта 1923 г. зарегистрирован. Через несколько месяцев от него пришлось отказаться из-за необходимости взять за основу типовой устав обществ, не преследующих коммерческих целей. 25 октября 1923 г. новый устав ОАИЭ был утвержден. Для вступления в Общество уже не требовалось предварительно выполненной научной работы, но оговаривалось, что действительными членами «могут быть все работающие в данной области». Звание члена-сотрудника упразднялось.
В 1923-1924 гг. общество развивалось достаточно успешно. Всего в 1924 г. в нем состояло 126 членов (8 — почетных, 1 — член-соревнователь, 14 пожизненных членов, 103 действительных члена с ежегодным взносом). Это количество примерно соответствовало дореволюционному.
По отчетам ОАИЭ известно число научных докладов и сообщений за январь 1923 — сентябрь 1924 г. — 43, что говорит о высокой активности. Тематика докладов продолжала традиции прежних лет, но заметны и новые веяния. Несколько сообщений имело историографический характер: «Памяти шведского археолога О. Монтелиуса» (С. П. Шестаков), «Тальгрен об Ананьинекой культуре» (Д. Н. Парфентьев), рассматривались только что вышедшие книги М. Г. Худякова «Очерки по истории Казанского ханства» (докладчик С. И. Порфирьев) и Д. Валиди «Очерки истории образованности и литературы татар» (Н. В. Никольский).
В начале января 1923 г. был выработан проект организации двухгодичных археологических курсов и устройства археологической экспедиции для исследования городищ Билярска, Сувара и могильника близ Свияжска. Из-за недостатка средств он не был одобрен центром. Не было денег и для поездки в Болгары. Но все же летом 1923 г. были совершены две археологические поездки — в Болгары и Елабугу.
Из-за отсутствия средств Общество не проводило полевой исследовательской работы. План работы в области этнографии включал изучение русского населения пригородных сел Казани, татарского в с. Атня Арского кантона с окружающими населенными пунктами, а также чуваш в с. Бичурино Чебоксарского уезда.
В области истории намечалась публикация писцовых книг Казанского края — на 1924 г. планировалось подготовить к изданию переписную книгу города Казани 1651 г. Ставилась и задача изучения казанской торговли с середины XVI в. до новейшего времени в связи с фабрично-заводской промышленностью.
В 1923 — начале 1924 г. значительное пополнение библиотека ОАИЭ получила за счет обмена изданиями. Научный обмен литературой возобновился благодаря тому, что с 1919 г. вновь стали выходить «Известия» ОАИЭ, правда, в значительно сокращенном объеме. Статьи, предназначенные для «Известий ОАИЭ» проходили двойную цензуру — сначала Академического центра Татнаркомпроса, затем — Главлита.
В отчете ОАИЭ за январь 1923 — март 1924 гт. в разделе «Издательская деятельность Общества» было сказано следующее: «Приготовленный к печати материал для очередного 1-го выпуска ХХХШ тома «Известий Общества» не удалось использовать, т. к. … Комбинату издательства и печати предложено было «разгрузиться» от издания журналов «Музейный вестник», «Казанский библиофил», «Известия Физико-математического общества», «Известия Общества археологии, истории и этнографии», «Известия Общества естествоиспытателей», а экономию от такой разгрузки использовать на удешевление, улучшение и расширение изданий марксистской литературы»57. Публичное разглашение такой информации, подрывавшей авторитет власти, стало сигналом к началу репрессий против руководства ОАИЭ.
Первой мерой воздействия на председателя К. В. Харламповича было снятие его с должности председателя Музейной комиссии Татнаркомпроса в мае 1924 г.58 Через месяц Татотдел ОГПУ затребовал все протоколы ее заседаний. В июле 1924 г. вопрос о деятельности ОАИЭ был поставлен на контролируемой коммунистами секции научных работников Казани, которая вынесла резолюцию о необходимости сближения Общества с современностью59.
В сентябре 1924 г. Татотдел ОГПУ начал официальное следствие по делу К. В. Харламповича и шести других членов ОАИЭ, входивших в его Совет — И. И. Сатрапинского, С. П. Шестакова, В. Ф. Смолина, С. И. Порфирьева, Н. В. Никольского и И. М. Покровского. Начало следствия мотивируется поступлением «сведений о группировке черносотенного элемента в Обществе археологии, истории и этнографии, противопоставляющей современным требованиям общественности именуемую ими «чистую науку», в которой преобладали элементы рутины, отсталых идей, для чего использовались легальные возможности». То, что черносотенство в принципе имеет мало общего с «чистой наукой», естественно, в расчет не принималось.
Помимо риторики о «ярко-контрреволюционном и миссионерском характере» Общества выдвигалось два пункта обвинения: 1) использование «Известий» «с явным внедрением в массы ненужных и вредных с пролетарской точки зрения идей христианства, отсталости, консерватизма»; 2) «использование легальных возможностей с целью воспрепятствования изъятию церковных ценностей под предлогом «охраны старины и искусства».
Харлампович, «как вдохновитель и глава» названной группы 20 сентября 1924 г. был арестован, а в его квартире был произведен обыск60. В сентябре 1924 г. обыскивали всех подозреваемых членов Общества. При обнаружении компрометирующего материала их ждал неминуемый арест, однако, никаких улик ни у кого не было найдено.
В ходе следствия как свидетели допрашивались члены ОАИЭ В. Егерев, А. М. Миронов, Г. С. Губайдуллин, Н. М. Троицкий, Н. И. Воробьев, Г. М. Худяков и Н. Н. Фирсов. Большинство либо уклонилось от ответа на вопрос о политических взглядах обвиняемых, ссылаясь на незнание, либо отвергло обвинения в контрреволюционности членов Совета и Общества в целом. Некоторые признали, что Общество занимается вопросами, далекими от современности. В «Заключительном акте» дается совершенно негативная оценка деятельности Совета, которая сводилась «по преимуществу к изысканиям в области религиозных вопросов с помещением их в печатном органе «Известий» Общества». По мнению следствия, Общество предоставляло «широкое поле для миссионерской деятельности, откуда можно было свободно проповедовать христианские идеи. Использование официального советского печатного органа с наглой целью распространения христианских идей носит определенно контрреволюционный характер». «Образчиком миссионерских тенденций» названа статья И. М. Покровского о Н. Ф. Катанове.
Нельзя не сказать о том, что эти и другие обвинения были взяты из показаний М. Г. Худякова61. Трудно объяснить происшедшую в нем перемену в отношении к Обществу археологии, истории и этнографии. Он занял самую непримиримую позицию: «В настоящее время, через 7 лет после Октябрьской революции как-то странно слышать, что в СССР все еще существует такая организация, которая открыто, под флагом науки, проповедует идеи и взгляды, осужденные марксизмом как вредные и отжившие. Таким идеям и их сторонникам не может быть места в стране, где пролетариат железом и кровью выковывает свое самосознание без всяких предрассудков и заблуждений старого идеализма и суеверия». Собственно, эта позиция практически ничем не отличается от позиции будущих членов Общества — коммунистов M К. Корбута, Н.-Б. 3. Векслина, также впоследствии репрессированных62.
К. В. Харлампович был признан виновным по четырем статьям Уголовного кодекса. К двум первоначальным пунктам обвинения официально добавился третий, — обнародование в отчете ОАИЭ рекомендации пленума обкома партии Комбинату издательства и печати «разгрузиться» от научных журналов, что квалифицировалось, как стремление «вызвать недоверие к власти и дискредитирование ее». К тому же указывалось, что публикация таких материалов в официальном органе Общества означает распространение их «не только среди населения, но и за границей», что составляет преступление, согласно ст. 72 УК.
Харламповича приговорили к административной высылке за пределы ТАССР на три года. Остальных членов ОАИЭ, проходивших по этому делу, оставили на свободе, хотя и дали им негативную характеристику. За смягчение наказания Харламповича ходатайствовали нарком просвещения А. В. Луначарский, руководители Российской и Украинской академий наук, но безрезультатно. Высылка Харламповича была необходима для ОГПУ в целях устрашения научной общественности, о чем откровенно говорилось в письме: она «окажет известное моральное влияние на оставшуюся в Татреспублике старую профессуру и, наконец, еще более выдвинет в глазах реакционной интеллигенции авторитетность и безапелляционность органов ОГПУ, расправляющихся со своими врагами твердо и решительно»63.
1 марта 1925 г. Харлампович был отправлен в Оренбург, но там ему не разрешили остаться. Харламповича вновь арестовали, 10 июня 1925 г. дело его было вторично рассмотрено и оставлено в силе. Он был сослан в Актюбинск, затем в Тургай. 24 февраля 1928 г. Харлампович еще находился в Тургае. Особое совещание запретило ему проживать в Казани и еще в шести крупных городах — Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе и Ростове в течение трех лет. В «Трудах Института славяноведения АН СССР» сказано, что он умер в 1932 г., но не приводится ни более точной даты, ни места жительства в последние годы, ни где он умер. Названа лишь тематика его последних исследований — изучение греческих колоний на территории Украины, некоторых памятников светской украинской культуры XVII в.64
Еще в период проведения следствия ОГПУ по этому делу, 9 октября 1924 г. состоялось экстренное общее собрание членов ОАИЭ, на котором были произведены выборы новых членов и смещено старое руководство. Председателем стал профессор Н. Н. Фирсов, товарищем председателя ОАИЭ — Г. С. Губайдуллин65.
По словам Н.-Б. 3. Векслина, также вступившего в это время в ОАИЭ, благодаря смене руководства произошел перелом в его работе, а в 1925 году — и настоящая «революция в мозгах»66. Начался последний этап его истории. Дальнейшая участь всех научных обществ по изучению местного края — и старых, дореволюционных, и совсем новых, советских, — была одинаковой. Это — ликвидация на рубеже 1920-1930-х гг.
Председатель ОАИЭ профессор Н. Н. Фирсов стал объектом нападок со стороны партийных деятелей от науки. Он обвинялся в мелкобуржуазных взглядах и прочих грехах. В начале 1931 г. было сфабриковано дело о контрреволюционной деятельности группы профессоров и преподавателей Казанского восточно-педагогического института и Казанского университета, по которому проходило несколько членов ОАИЭ, но до судебного процесса оно, однако, не было доведено, так как волна репрессий, начатая «Шахтинским процессом», на некоторое время руководством страны была приостановлена. Общество археологии по решению совещания 1931 г. при директоре КГУ Н.-Б. Векслине в конце января-феврале 1931 г. было ликвидировано. Нужно сказать, что в это время идет ликвидация многих аналогичных обществ. Так, в 1930 г. перестала работать знаменитая УОЛЕ — научная организация уральских естествоиспытателей.
Приложение
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
22 октября 1924 г.
1924 года, сентября «20» дня, я, п[омощник] уполномоченного Секретного отделения СОЧ Татотдела ОГПУ Шуклин, рассмотрев материалы на отдельных лиц Казанского археологического общества:
- Харлампович[а] К. В.
- Сатрапинского И. И.
- Шестакова [С. П.]
- Смолина В. Ф.
- Порфирьева СИ.
- Никольского Н. В.
- Покровского И. М.
и принимая во внимание, что:
деятельность указанных лиц, связанных с Обществом археологии, носит ярко контрреволюционный и миссионерский характер, для каковой цели эта группа пользовалась официальным изданием «Известий» указанного Общества, помещая статьи с явным намерением внедрения в массы ненужных и вредных с пролетарской точки зрения идей христианства, отсталости, консерватизма.
Использование легальных возможностей с целью воспрепятствования изъятию церковных ценностей под предлогом «охраны старины и искусства», а посему для выяснения степени виновности указанных лиц является необходимость в производстве следствия и привлечение виновных к ответственности. По характеру преступления, подходящие под признаки 72, 73 и 69 ст. ст. УК, и на предмет обнаружения компрометирующего материала, руководствуясь] ст. ст. 175,91 п. 5, 100 УПК —
ПОСТАНОВИЛ:
- гр-на Харлампович[а] Константина Васильевича, проживающего по Поперечно-Горшечной ул., д. № 6, кв. 4, как вдохновителя и главу группы арестовать, произведя у него обыск.
- Сатрапинского Ивана Ивановича, проживающего угол Чернышевской и Лобачевс кой, д. № 19/29,
- Шестакова Сергея Петровича, проживающего] Односторонка 3-й горы, дом Шестакова,
- Смолина Виктора Федоровича, проживающего] по ул. Чехова, дом Овчинникова,
- Порфирьева Сергея Ивановича, проживающего] по Поперечно-Горшечной улице, дом № 13, кв. 1,
- Никольского Николая Васильевича, проживающего по ул.] Б.-Проломная, дом № 19, кв. 2,
- Покровского Ивана Михайловича, проживающего по ул.] 1-я Солдатская, дом № 6, кв. 1, произвести обыски, при обнаружении же компрометирующего материала арестовать.
П[омощник] уполномоченного Шуклин
Начальник 1-го СО Шкеле
«Согласен» вр[еменно] исполняющий]
должность] начальника] СОЧ (подпись) Штахановский
«Утверждаю» вр[еменно] исп[олняющий]
д[олжность] нач[альника] Татотдела ОГПУ (подпись) Журавлев
Архив УФСБ по РТ, архивно-следственное дело № 2-9114, л. 1-1 б.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ АКТ
По следственному делу № 130 по обвинению гр-на Харлампович[а] К. В. по статьям 10, 69, 72 и 73 Уголовного Кодекса.
Поводом к возбуждению настоящего дела послужили все поступающие сведения о группировке черносотенного элемента в Обществе археологии, истории и этнографии, противопоставляющей современным требованиям общественности именуемую ими «чистую науку», в которой преобладали элементы рутины, отсталых идей. Для чего использовались легальные возможности.
На этом фоне ярким пятном вырисовывается фигура бывшего профессора Казанского университета (окончившего Духовную академию, читавший лекции по кафедре истории религии при Казанском университете) Харламповича Константина Васильевича, приверженца духовной клики тихоновского толка, человека, придерживающегося взгляда резко отрицающего всякое вмешательство политики в науку, ратующего за чистоту ее.
Для этой цели Харлампович подбирал в Общество нужных и сочувствующих ему людей. Так, например, в последний Совет Общества прошли его сторонники:
Никольский, миссионер, состоявший долгое время секретарем переводческой комиссии при братстве Св. Гурия и миссионерскую деятельность направлявший, главным образом, в среду чуваш и черемис (сам по национальности чувашин), быв[ший] преподаватель Казанской учительской семинарии,
Покровский, быв[ший] профессор Духовной академии, ближайший друг известного видного миссионера Катанова (умер),
Порфирьев, быв[ший] преподаватель средних школ, архивный работник, реакционно настроенный,
Смолин, профессор, кадетствующий элемент, с начинаниями соввласти резко расходящийся,
Сатрапинский, окончивший Духовную академию, а впоследствии и преподаватель в ней, черносотенец, и
Шестаков С, профессор старого покроя, идущий за теми, кто с умилением вспоми нает «доброе старое время».
Деятельность Совета Общества, возглавляемого Харламповичем и окруженного описанной выше публикой, сводилась по преимуществу к изысканиям в области религиозных вопросов и помещением их в печатном органе «Известий» Общества. Их было много. Характерным образчиком миссионерских тенденций, играющих превалирующую роль в деятельности Совета Общества, является статья профессора Покровского о Катанове. Здесь со всей наглостью распоясалась ханжеская душа автора, оплакивающая ушедшего от мира сего недюжинного, благочестивого, надорванного «современными условиями» человека, который принес колоссальную пользу православной церкви…
В сноске указанной страницы (255) автор описывает жизнь Катанова, когда: «будучи прикован к креслу тяжелой болезнью, он постоянно читал церковно-богослужебные книги на греческом языке, особенно он это делал в то время, когда в церкви совершалось богослужение, накануне праздников и в самые праздники»… Далее автор рассказывает о всей душе полезной деятельности миссионера Катанова, умиляясь его добросердечию и желанию принести пользу Обществу… Под руководством Н. И. Ильминского Н. Ф-ч вместе со своим братом священником по просьбе епископа Енисейского и Красноярского Исаакия (Положенского) перевел на сагайско-татарское наречие начальные молитвы «Символ веры» и «Десять заповедей»…
На страницах советской печати здесь распинаются люди, для которых деятельность столпов миссионерства была чем-то полезным Обществу, пытаясь, очевидно, всколыхнуть подобным нытьем «невежественные массы».
По мнению обвиняемого, последняя книжка «Известий» была действительно составлена неудачно, автор же статьи о Катанове, Покровский, показывает, что на тенденциозность статьи он не обратил внимания и, кроме того, содержание некролога о Катанове, как со стороны членов Общества, так и со стороны Харламповича протеста не встретило (л. д. 9 и 37).
Из показаний свидетелей явствует, что Совет Общества придерживался старых традиций, характеристику же «традиций» дает один из свидетелей, где прямо указывает на прошлое Общества, как организации миссионерской (оставшейся до сих пор такой же) и, по существу, это Общество в лице Совета должно было бы именоваться Обществом не при Казанском университете, а при Духовной академии (л. д. 11, 14, 19, 20 и 21). [Показания М. Худякова — 19-21].
Показания говорят, что Общество археологии, истории и этнографии организовалось в 1878 году и приобрело в первые годы существования народнический характер. С середины 1890 г. во главе Общества становятся миссионеры, профессура Духовной академии и воспитанники известного миссионерского деятеля Ильминского. В то время председателем Общества становится Катанов, там же состоял и имел большое значение протоиерей Е. А. Малов, положивший много сил на борьбу с мусульманством в Поволжье (сын его в данное время состоит членом Совета Общества, живет в Ленинграде). Общество получило в те годы резко выраженный характер миссионерства. Так продолжалось до 1914 года. После этого при выборах состав Совета был провален, однако прогрессивные силы были слишком слабы, и при Советской власти вновь руководящею ролью завладели миссионеры. В первое время во главе Общества стоял некий Бобровников (ближайший друг Ильминского), который выступил с диким проектом возобновления деятельности миссионерского Братства Св. Гурия под флагом Общества. Со смертью Бобровникова его место занял профессор Стратонов, который всячески будировал против советизации науки и Университета. Этот Стратонов близко соприкасался с духовенством, реакционной профессурой, был близок к патриарху Тихону, являясь между этими группами связующим звеном. Контрреволюционная деятельность профессора Стратонова была соответствующим образом «оценена» и он был в 1922 году выслан за границу властями. Руководящая роль по преемству перешла к Харламповичу, который и продолжал дело своих предшественников.
Такое положение в среде прогрессивных членов Общества на группу, возглавляемую Харламповичем, и ведущих в своей деятельности политику своих предшественников, политику «чистой науки» вызвало нарекания, однако это обстоятельство еще сильнее сплотило столпов старины, и на последних выборах в Совет за небольшим исключением прошли лица из лагеря Харламповича (л. д. 10 и 14).
Пленум ОКРКП (б) предложил Татпечати разгрузиться от печатания «Известий» Общества и других изданий, не имеющих для современности никакой почти ценности, использовав экономию от разгрузки на расширение изданий марксистской литературы. Это обстоятельство при отчете Харламповичем упущено не было, и, помещая сообщение о расторжении договора областкомом, Харлампович определенно преследовал мысль так или иначе дискредитировать Советскую власть и РКП(б), давая читателю понять, что де власть препятствует движению науки.
Переходя к описанию изъятий церковных ценностей, а в частности деятельности Музейной комиссии (иначе именуемая Отдел Главмузея по делам охраны памятников искусства и старины), возглавляемой опять-таки Харламповичем, необходимо указать, что состав ее (Музкомиссии) был вполне обеспечен нужными Харламповичу людьми или теми, кто в работе указанной комиссии совершенно не компетентен. Здесь при внимательном изучении развертывается картина контрреволюционной деятельности Харламповича; всевозможными путями старавшегося скрыто воспрепятствовать изъятию предметов «святости», прикрываясь, как фиговым листком, инструкцией центра, вменявшей Музейной комиссии охрану памятников искусства и старины, вроде икон, которые… «настоятельно требуют реставрации»… гласят протоколы заседаний Комиссии. Наиболее характерные решения этой Комиссии в области «охраны» памятников искусства и старины здесь и приведем:
В протоколе от 30 июня 1922 года значится: «укрепить иконы древнейших Свияжских храмов — Успенского и Троицкой церкви женского монастыря, которые лупятся и нуждаются в проклейке — просить Главмузей об ассигновании необходимых средств»… «Предложить игуменье женского монастыря произвести развеску икон для единства впечатления»… и т. д. (л. д. 39, 40, 41 и 42).
К Харламповичу неоднократно обращались духовные особы с просьбами — такое-то имущество спасти от ликвидации, такие-то ценности от изъятия или, признав некоторые ценности памятниками старины, оставить их в храмах на хранение (л. д. 21, 22). Харлампович как истинный христианин оказывал «всевозможное содействие», так, например, в декабре 1922 года Комиссия была уведомлена, что Татнаркомфин отказывается хранить изъятые старинные церковные ценности, в силу чего Комиссия за неимением «надежного хранилища» в Музее решила эти ценности передать на хранение в церкви под известные гарантии (л. д. 41 и 42).
Иконостас ликвидируемой церкви при фабрике «Спартак», не представлявший из себя ценности ни в историческом, ни в художественном отношении также заинтересовал Харламповича. Для этого потребовались заседания, спрашивалось мнение членов Комиссии, причем один из членов Комиссии определенно высказался, что этот иконостас никакой решительно ценности из себя не представляет, однако, как это видно из протоколов, со стороны Харламповича, была тенденция взять этот иконостас под покровительство, но такому намерению воспрепятствовали материальные затруднения, и от этой мысли Харламповичу пришлось отказаться (л. д. 10, 43 и 49).
С церкви бывшего губернаторского дворца Совнаркомом был снят крест, совершенно новенький, и никакой ценности в историко-художественном отношении не представляющий, однако и здесь Харлампович не преминул подобное «самоуправство» Совнаркома поставить последнему на вид, указав на свое исключительное право охраны «памятников искусства и старины» (л. д. 43, 44).
По показаниям члена указанной Комиссии Воробьева видно, что никаких дебатов по вопросу отстаивания тех или иных предметов религиозного культа на заседании не было, все вопросы разрешались к общему удовлетворению единодушно, причем решения эти были уже согласованы до вынесения их на заседание, он же, Воробьев как некомпетентное лицо при разрешении означенных вопросов был лишь немым свидетелем (л. д. 17).
Останавливаясь на некоторых характерных фактах деятельности указанной Комиссии, возглавляемой Харламповичем, приходится сделать несомненный вывод, что на первом плане в работе Комиссии стояли интересы церкви, духовенства и верующих, но отнюдь не интересы науки.
Такой же вывод приходится сделать и в отношении деятельности Харламповича в Обществе археологии, истории и этнографии, где было широкое поле для миссионерской деятельности, откуда можно было свободно проповедовать христианские идеи. Использование официального советского печатного органа с наглой целью распространения христианских идей носит определенно контрреволюционный характер. Люди, подобные Харламповичу, везде и всюду где явно, а где скрыто проводят свою непримиримую политику, вставляя клин в колесо развертывающейся новой общественности, тормозящее прогресс научной мысли. Харламповичу чужда национальная политика Советской власти, чужда и Татреспублика с ее нацменьшинствами, для него вся цель жизни — русский народ, христианская религия, великодержавное угнетение мелких народностей, а поэтому нахожу Харламповича виновным в том:
Что в 1922-23 гг. он, Харлампович, состоя председателем Музейной комиссии всячески пытался препятствовать мероприятиям Соввласти по изъятию некоторых церковных ценностей под видом охраны искусства и старины, а также был заинтересован в сохранении церковного имущества, не имеющего никакой с историко-художественной стороны ценности, каковые деяния предусмотрены ст. 10 и 69 Уголовного кодекса,
в том, что он, Харлампович, состоя председателем Общества археологии, истории и этнографии и пользуясь печатным органом «Известия» указанного Общества посвящал большую часть издания религиозным вопросам, распространяя эти официальные издания не только среди населения, но и за границей, каковое деяние предусмотрено ст. 72 Уголовного кодекса, и
в том, что поместил в отчете Общества сообщение о расторжении Пленумом ОКРКП(б) договора между Обществом и Комбинатом издательства и печати на печатание изданий Общества с целью вызвать недоверие к власти и дискредитирование ее давая понять, что последняя преследует науку, тормозя ее, т. е. в деянии, предусмотренном ст. 73-й Уголовного кодекса.
А посему, принимая во внимание изложенное, необходимо констатировать, что деятельность Харламповича за время нахождения в должностях председателя Общества археологии, истории и этнографии, Музейной комиссии является крайне контрреволюционной, социально вредной и, признавая дальнейшее пребывание Харламповича в Татреспублике нежелательным и опасным для местных социальных условий, как крайне реакционного, черносотенного, ведущего скрыто свою преступную работу с целью разжигания национальных страстей, проповедования отсталых идей христианства и внедрение их в массы группирующегося вокруг себя такого же оттенка элемент и руководящий им, старающегося навязать науке отсталые взгляды, тормозящие дальнейший рост культуры, пытающегося дискредитировать власть в глазах трудящихся масс, — ПОЛАГАЛ БЫ:
Харламповича Константина Васильевича, 54-х лет, по происхождению сына священника, села Рогачи, Гродненской губернии, окончившего Духовную академию, бывшего профессора Казанского университета, в 1918 г. приговоренного условно к расстрелу, беспартийного, женатого, обвиняемого по статьям 10, 69, 72 и 73 Уголовного Кодекса как социально опасный, чуждый и вредный Татреспублике элемент — ВЫСЛАТЬ из пределов Татреспублики сроком на 3 (три) года [для чего настоящее дело направить в Особое совещание при Коллегии ОГПУ на предмет утверждения]I.
I слова в квадратных скобках зачеркнуты.
СПРАВКА
- Харлампович содержится под стражей с 20 сентября 1924 года при Центрдомзаке.
- Вещественных доказательств по делу нет.
П[омощник] уполномоченного [подпись] Шуклин
Начальник Секретного отделения [подпись] Шкела
«Согласен» Начальник Секретно-оперативной части [подпись] Штахановский
«Утверждаю» Начальник Татарского отдела ОГПУ [подпись] Даниловский
Согласовано: Прокурор ТССР [подпись]
Архив УФСБ по РТ, архивно-следственное дело № 2-9114, л.58-64.
СОПРОВОДИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО
следственного и агентурного дел на К. В. Харламповича
25 ноября 1924 г.
Совершенно секретно.
Срочно.
Препровождая при сем следственное дело за № 130 и агентурное за № 889 на председателя Казанского общества археологии, истории и этнографии Харламповича К. В. для представления в Особое совещание при Коллегии на предмет его высылки из пределов Татреспублики.
Высылка Харламповича из пределов Татареспублики крайне желательна, т. к. Харлампович есть один из видных приверженцев черносотенства, совершенно чуждый и вредный Татареспублике субъект. Высылка Харламповича, с другой стороны, окажет известное моральное влияние на остающуюся в Татареспублике старую профессуру и, наконец, еще более выдвинет в глазах реакционной интеллигенции авторитетность и безапелляционность органов ОГПУ, расправляющихся со своими врагами твердо и решительно.
С своей стороны Татотдел ОГПУ высказывает соображения по поводу использования Харламповича как белоруса по линии расслоения правых национальных групп, имеющихся на Западе, и вообще в смысле проведения нашей политики среди нацменьшинств Запада. Здесь он может, по нашему мнению, сыграть крупную роль, как видная личность в ученом мире.
Разрешение вопроса о высылке желательно провести в срочном порядке, т. е. до конца истечения 2-х месячного срока содержания его под стражей (под стражей он с 20 сентября с.г.), т. к. нахождение его на свободе по политическим соображениям весьма нежелательно, во-первых, потому, что Харлампович может повести агитацию среди профессуры, недоброжелательно относящейся к Соввласти, и вызвать то или иное неблагожелательное настроение среди интеллигенции.
Приложение: упомянутое.
Начальник] Татотдела ОГПУ [подпись] Даниловский
Начальник СОЧ [подпись] Штахановский
Нач[альник] Секретного отделения [подпись] Шкеле
Архив УФСБ по РТ, архивно-следственное дело № 2-9114, л. 15.
Материал подготовлен на основе исследований кандидата исторических наук Ирины Сидоровой