Нужна ли народу свобода?

Спор Василия Розанова с Владимиром Соловьевым

Публикую одну из работ исследователя русской культуры профессора филологии Веры Сергеевны Синенко (Уфа)

* * *

Василий Розанов оказался плохим пророком, когда предсказывал забвение Владимира Соловьева. Он признался в своей юношеской любви к Вл. Соловьеву и равнодушии и даже неприятии его последних напряженных и торопливых писаний. «Его сочинения очень скоро перестанут читаться после его смерти», – заключал Розанов, хотя имя его «никогда не будет забыто в истории литературы».

Вл. Соловьев оказал значительное влияние на всю русскую философию конца XIX – начала XX веков. Силу его идей и его поэзии испытала литература, особенно символисты – А. Блок, А. Белый, Вяч. Иванов. Он создал фундаментальные работы – «Критика отвлеченных начал», «Чтения о Богочеловечестве», «Оправдание добра», «Национальный вопрос в России», которые вызвали значительный общественный интерес, как и его исследования о Ф.М. Достоевском, философская публицистика и «диалектика всеединства».

Последнее десятилетие XIX века в жизни В.В. Розанова тесно связано с Вл. Соловьевым. Их знакомству в 1895 году предшествовала жестокая полемика 1894 года о свободе и веротерпимости, хотя первая рецензия Вл. Соловьева на статью Розанова «Место христианства в истории» была положительной. 

В.В. Розанов

«Отвержение еврейского народа» Розанов связывал с его эгоизмом, пренебрежением к другим народам, которых этот народ считал «ненужными каплями, засыхающими в земле». У Вл. Соловьева есть эта мысль о евреях как народе, через которых пришло христианство, но против их воли («Национальный вопрос в России»). Однако расхождения между ними оказались значительными. О них уже немало сказано.

Розанов связывается исследователями с «эстетизированным натурализмом», в духе которого он трактует дорогие для Вл. Соловьева темы веры, личности, истории, свободы и гражданственности. Для Розанова главным был «мир личных спонтанных и подчас даже полуосознанных переживаний». Вл. Соловьев в трех своих статьях – «Порфирий Головлев о свободе и вере», «Спор о справедливости» (О Л. Тихомировой), «Конец спора» подчеркнуто полемичен и пародиен.

Соловьев называет Розанова Иудушкой, Порфирием Головлевым. Но, полемизируя в философской публицистике, в жизни они сохраняли дружественные отношения.

Соловьев не принимал розановской религиозной нетерпимости и свободы. Свой памфлет «Порфирий Головлев о свободе и вере» он начинает с мысли о потребности современной русской жизни в «веротерпимости и религиозной свободе».

В общественной жизни и литературе Соловьев выделяет три существенных дела: «дело народного образования, дело материального самосохранения свободы» и «дело религиозной свободы». С последним он связывает «все нравственные задачи и всю историческую будущность России».

В связи с этой идеей он обрушивается на статью Розанова, обвиняя его в пустословии, в ограничении религиозной свободы. Он воспринимает статью Розанова только как свободу для себя и ограничение для других, хотя и названа она «Свобода и вера» (1894).

Соловьева возмущает мысль Розанова о нетерпимости как сущности православной церкви.

Статьей «Конец спора» (1894) Соловьев завершает полемику с Розановым и Л. Тихомировым. «Конец спора» был, по сути, не религиозным спором о вере и терпимости, а спором о русском народе.

Сложные отношения с Розановым сказались и в оценке семьи, пола. В статье «Смысл любви» Соловьев ничего не сказал о «падениях» и «муках» семьи. «Ни одной строчкой ей не помог», – писал с укоризной Розанов в «Опавших листьях».

Но сошлись они в оценке поздних славянофилов, Данилевского, Страхова и Леонтьева. Родственны были «в критике старшего славянофильства». Стоит сравнить работу Соловьева «Славянофильство и его вырождение» (1889) и Розанова  «Поминки по славянофильстве» (1904).

Вл. Соловьев

В своей статье Вл. Соловьев критикует старших славянофилов, И.В. Киреевского, А.В. Хомякова, К.С. Аксакова за националистические притязания, которые погубили славянофильство. Три главные мысли видит у них Вл. Соловьев: поклонение народной добродетели, поклонение народной силе, поклонение народной дикости.

Но Вл. Соловьев высоко ценит понимание славянофилами «зла всеобщего бесправия» в связи с неразрывностью в обществе чести и достоинства. И в то же время иронизирует по поводу борьбы за «атрибуты русской народности» – за бороды, кафтаны, православие. Но их мысли по поводу общечеловеческой правды Вл. Соловьев считает историческим уроком. Однако, по его мысли, не выдерживает критики их требования совместить «государственный абсолютизм с полнотою общественной свободы».

«Обоготворение» ими русского народа, как воплощения христианского идеала Вл. Соловьев считал фальшью». Не случайно он ввел в русский язык слово «народопоклонство».

Эволюция оценок Вл. Соловьева последовательна: славянофильство на первом этапе – форма самосознания, на позднем – форма национализма.

Нельзя не заметить близости В.В. Розанова к Вл. Соловьеву, также испытавшего в молодости влияние славянофилов, но в конце жизни разочаровавшись в них. Историософские взгляды обоих мыслителей связаны с критикой романтической теории развития России старших славянофилов, идеи которых были в прошлом.

Стоит сравнить оценки первого факта русской истории – призвании варягов Новгородской Русью – Соловьева и Розанова. Вл. Соловьев в статье «Русская идея» (1888) писал о «благородном и мудром акте национального самоотречения» в истории, когда «наши предки, видя недостаточность туземных элементов для организации общественного порядка, по своей доброй воле… призвали к власти скандинавских князей».

В этом он видит силу русских, желавших примирить враждующие племена и создать русскую государственность. «Самоотречение» народа Вл. Соловьев оценивает как его нравственный подвиг.

В истории России Вл. Соловьев выделяет два важных факта – призвание варягов и реформы Перта I, когда русские не побоялись пойти учиться в Западную Европу.

В обоих случаях это самоотречение проявилось в отказе «от национальной исключительности и замкнутости». Ни норманны, ни немцы, ни голландцы не были для нас опасными, писал Вл. Соловьев, вслед за отцом, известным историком С.М. Соловьевым. Петра I он считал выражением «сути русского национального духа». Эта позиция Вл. Соловьева свидетельствовала тогда о его разрыве со славянофильской традицией.

Розанов оказался ближе к славянофилам в оценке первого факта русской истории как отказа народа от власти, как неспособности русского народа к власти.

Славянофилы утверждали, что народ не нуждался в политической власти как силе, свободе, что ему нужна свобода нравственная».

В своей статье «Возле русской идеи», осуждая «слабого», «ничтожного», «безвольного человека», возведенного русской литературой в перл нравственной красоты», Розанов усматривает исток явления в прошлом. В этой человеческой безжизненности, неспособности борьбы и творчества Розанову слышится «стон вековечного раба», ожидающего «господина» над собой. А начало всего он видит в нашей истории, когда Русь призвала варягов: «приидите володеть и княжить над нами».

В одном согласен Розанов с предшественниками и современниками — никакого «варяжского периода», «норманнского периода» истории у русских не было: норманны просто начали «воевать с кочевниками», «пировать и охотиться», «народили детей и стали Русью», забыв свой язык, обычаи и законы».

Еще в начале 30-х годов М. Погодин в письме к С. Шевыреву (1832) высказал мнение, что в России не было завоевания одного народа другим, как в Западной Европе. Варяги явились в качестве добровольных избранников. Еще И.В. Киреевский в статье «О характере просвещения Европы и его отношения к просвещению России» (1852) решительно заявил, что появление варягов «не было нашествием чужого племени».

Вл. Соловьев не принял главного тезиса славянофильства о русском народе как народе негосударственном, отказавшемся от политических свобод. Философ отрицательно оценивает идеи старших славянофилов о русском народе, не видевших в государстве «высшего практического идеала». Ущербность народа связывалась Вл. Соловьевым с безразличием к политическим свободам и предпочтении им нравственного совершенствования, нравственных ценностей свободы духа.

«Единственной у нас школой оригинальной мысли» Розанов считал славянофилов («О Достоевском», 1894). Школу славянофилов он предлагает называть «школой протеста психического склада русского народа против всего, что создано психическим складом романо-германских народов».

А позднее в «Поминках по славянофильстве и славянофилам» упрекает их в пассивности, отсутствии результатов их деятельности, в том, что они ничем не помогли народу: «Больницы, школы, дороги» шли от людей иного направления. И православие, по мысли Розанова, ничего «не приобрело» в них и ничего «не потеряло». Более того, он не принимает в «слащавом» славянофильстве стремление ставить совесть выше права – их наивной проповеди «пастушеского быта» и «моральной анархии» без сложившихся форм закона.

В русской общественной жизни конца XIX в. славянофильство было востребовано и в то же время критикуемо. В «Замечаниях на лекцию П.Н. Милюкова», молодого историка, будущего министра иностранных дел и главу кадетов, Вл. Соловьев выделяет главные его идеи. Объявив славянофильство покойником, П.И. Милюков среди его потомков называет две партии, которые по-разному оценивают наследство отцов согласно двум идеям славянофильства: «идея национальности и идея ее всемирно-исторического предназначения».

Идея национальности взята на вооружение охранительной партией, «правой группой славянофильства», «идея всемирно-исторической роли русской национальности» возрождена, по П.И. Милюкову, левыми славянофилами.

П.И. Милюков назвал среди ее членов только Вл. Соловьева. А то, что имел в виду лектор, было идеей «вселенской теократии, осуществление христианской истины в политической и общественной жизни человечества, которую долго исповедовал Соловьев. Закономерно его обобщение о наличии в славянофильстве «зародыша истинного универсального понимания христианства».

У старых славянофилов этот «зародыш» был закрыт, а у «правых» заглушен враждебными элементами. Вл. Соловьев согласен с П.И. Милюковым в главном, что славянофильство умерло и не воскреснет». Этот ранний период творчества Вл. Соловьева принято называть славянофильским. Отношение России и Европы является в этот период одной из главных его тем.

Вл. Соловьев надеется на способность славянского мира восстановить всеединство Запада и Востока, нужных друг другу. Но утопия Соловьева 80-х годов всегда была чужда русскому сознанию, она никого не увлекала (В.В. Зеньковский). А.Ф. Лосев в последней работе о Вл. Соловьеве (1983) писал, что философ «много времени потратил на построение своей утопической теории относительно слияния церковной и светской власти в одно неразделимое целое».

Вл. Соловьев «мечтал о соединении церквей православия, католичества и протестантизма». А.Ф. Лосев пишет о соединении в эсхатологии Вл.Соловьева «всех трех христианских вероисповеданий», «он понимает всю действительность как универсальный организм». Итоговой идеей Вл.Соловьева становится «философия конца» и разочарование в своей теократии. Показательно, что теократию Вл. Соловьева Розанов называл «домостроем».

Большую роль в жизни Розанова сыграл и Н.Н. Страхов, на оценках личности которого скрестились мнения Розанова и Соловьева. Примечательно, что в кабинете Розанова была гипсовая маска Н.Н. Страхова (Э. Голлербах). Работавший преподавателем истории и географии в гимназии в Ельце, в Белом, Розанов был неудовлетворен тусклым существованием и однообразной работой. Выбраться в Петербург помог ему Н.Н. Страхов, хотя он и хвалил жизнь в провинции по своим прошлым воспоминаниям («благословенные места»). Розанов признавал, что с проведением железных дорог и «окончательной цивилизации», все стеклось в один мозг, в столицы, оставив тело страны бесчувственным и бездыханным».

В примечании к письму Н.Н. Страхова Розанов писал, что хорошо было жить в провинции в Италии или Германии во времена Лютера или Микеланджело, когда каждый провинциальный город жил тем же, что и столицы. Не то в русской провинции в XIX  веке…

В Петербург Розанов переезжает в 1893 году. К этому времени после смерти К.Н. Леонтьева Н.Н.Страхов остался последним славянофилом. Н.Н. Страхова называют «крестным отцом» Розанова в литературе, следившим за его публикациями и по поводу отдельных неудач писавшего ему: «К Вам нужно приставить литературную няньку».

Близкий Ф.М. Достоевскому, Н.Я. Данилевскому и Ап. Григорьеву, Н.Н. Страхов стал учителем и покровителем Розанова, которого ценил за «даровитость», но боялся его «неустойчивости и неровности». Для Розанова Н.Н. Страхов был воплощением мудрости жизни. В письме П.П. Перцову от 9.11.1896 Розанов вспоминал, как Н.Н. Страхов любил молодежь, надеялся на нее: «этого никто не знал, это была одна из лучших тайн, унесенная им в могилу».

В письме К.Н. Леонтьеву Розанов просил написать о Страхове «как можно больше: он очень характерен, очень любопытен». Н.Н. Страхов одобрял увлечение Розанова К. Леонтьевым, как и всем умным и изящным. Но Розанов замечает холодность и сухость Страхова, завистливость к чужим дарованиям, мелочность в суждениях.

Розанов утверждал, что Н.Н. Страхов «искусственно сколачивает себе славу», стремясь «возбудить к себе внимание». Даже благообразную наружность Страхова и его «неприятный, деланный голос» он оценивает как «отражение его духовной сути».

Н.Н. Страхов спорил с Вл.Соловьевым, защищая от него книгу Н.Я.Данилевского «Россия и Европа», видя приоритет последнего в теории «культурно-исторических типов». В работе «Национальный вопрос в России» (вып. второй), в главе «Счастливые мысли Н.Н. Страхова» Вл.Соловьев ссылается на книгу Генриха Рюккерта, изданную в Лейпциге в 1857 г., в которой утверждается идея о культурных типах, взаимодействие между которыми может и не произойти. Рюккерт отвергает мысль о «единой культуре, общей для всечеловечества». Он признает существование различных культурных типов.

В этой полемике Розанов защищает Н. Страхова от Вл. Соловьева, который обвинял Страхова в восхвалении Н.Я. Данилевского, в отрицании идей Г. Рюккерта, якобы не употреблявшего ни «культурно-исторической», ни слова – «тип». Соловьев считает, что Н. Страхов защищал «механическое мировоззрение Данилевского в его крайности и односторонности».

Вл. Соловьев не проходит мимо признания Н. Страховым близости идей Данилевского идеям Г. Рюккерта, которого, кстати, Данилевский не читал. Вл. Соловьев развивает мысль об идейной зависимости Данилевского от Г. Рюккерта, он близок Розанову, когда оценивает книгу Данилевского, отрицавшего всемирно-историческое призвание русского народа, как об этом писали старшие славянофилы., считал Россию и славянство лишь особым культурно-историческим типом.

Соловьев критикует книги Данилевского и Страхова («Борьба с Западом в русской литературе»), считая в то же время поздних славянофилов более трезвыми.

В статьях «Новая защита старого славянофильства» (ответ Д.Ф. Самарину) (1890), «О грехах и болезнях» (полемика кн. Данилевского и Страхова) (1889), «Мнимая борьба с Западом» (1890), «Счастливые  мысли Н.Н. Страхова» (1890) Вл. Соловьев высоко оценивает тонкий ум и литературное дарование Страхова, но считает его западником, ибо, если у него и других противников Европы выдвигаются идеи европейского просвещения, то на долю славянской самобытности останутся пустые претензии.

Влиятельнее Страхова и «всех нас», включая Вл. Соловьева, Говоруху-Отрока, Астафьева и себя, Розанов считал К.Леонтьева, который однако уступал Вл. Соловьеву и Н. Страхову отсутствием разнообразных интересов. (Письмо Розанова Леонтьеву от июня 1891 г.). «Величайшим врагом самому себе» называет Розанов В.С. Соловьева. «Кто бы мог его побороть, если бы он не поборол себя сам», – пишет Розанов, в том же письме К. Леонтьеву. – «Жалко и грустно!»

Розанов был прямолинеен в оценке торопливого и напряженного языка Вл. Соловьева, последние писания которого он называет «противными». Э. Голлербах, исследователь и корреспондент Розанова, считает 90-е годы в его жизни годами «бури и натиска», прошедшими под знаком «оппозиции» Вл. Соловьеву. После смерти Соловьева Розанов глубоко сожалеет, что прошел мимо него, «как мимо верстового столба», «погруженный во всякую тибетскую дребедень».

Он признавался в своей душевной скорби «по его милой и доброй душе». Розанов сожалеет, что не взял от него многое, что мог бы взять, что Соловьев знал действительность, которую он, Розанов, не знал.

Исследователи творчества Вл. Соловьева видят у Розанова «тень неприязни к Христу», «человеконенавистнические мотивы, которыми осквернялось в его публицистике «чувство жалости к людям», «обесцениваемое нападками на художественно-литературную традицию «русского патриотизма». Н.В. Котрелев и Е.Б. Рашковский в связи с памфлетом Вл. Соловьева о Розанове «Порфирий Головлев о свободе и вере» делают убедительное заключение о закономерности полемики Вл. Соловьева с Розановым «не только по вопросам церковным и гражданским, но и по вопросам природы искусства».

Автор: Вера Сергеевна Синенко