Иран и шииты глазами путешественника из Поволжья (по материалам книги «Ваши’а фи накд ‘акаид аш-ши’а»)
Муса Джарулла Бигиев родился в 1875 году в Ростове-на-Дону в семье имама. После обучения в Казани, Бухаре, Крыму продолжил образование в Турции, Саудовской Аравии, Египте, Сирии и Индии. По возвращении в 1904 году в Россию жил в Петербурге. Здесь опубликовал свой первый труд «Тарих ал-кур’ан ва ал-масахиф» («История Корана и [его] свитков», частично напечатан в египетском журнале «ал-Манар»).
В это время Бигиев часто публикуется в татарских газетах и журналах «Шура», «Вакыт», «Йолдыз», в столице он совместно с ученым Абдаррашидом Ибрагимовым издавал газеты «Тилмиз» (на арабском языке) и «Ульфат».
В 1906 году на первом съезде партии «Иттифак ал-муслимин» (Союз мусульман) Бигиев был избран в исполком. Он стал одним из авторов программы и устава партии. Он участвовал на всех пяти съездах партии, впоследствии издал книгу «Ислахат асаслары» («Основы реформ»), в которой привел стенографические отчеты заседаний и программные документы партии. В 1917 году Бигиев стал одним из организаторов Всероссийского мусульманского съезда в Москве. На этом съезде он, наряду с Садри Максуди и Галимджаном Баруди, баллотировался на пост муфтия, однако избран не был.
После революции Бигиев в основном жил в Петрограде, занимался научно-исследовательской и общественной деятельностью. В 1923 году в Берлине было издано его сочинение «Исламият әлифбасы» («Азбука ислама»), написанная в качестве ответа на книгу Н.И. Бухарина «Азбука коммунизма».
Из-за антикоммунистической направленности сочинения Бигиев был арестован, несколько месяцев провел в тюрьме. В 1926 году Бигиев участвовал в работе Исламского конгресса в Мекке.
В 1930 году он нелегально покинул СССР. Путешествовал по миру, посетил Афганистан, Индию, Турцию, Египет, Японию, Иран, Ирак, Германию, Финляндию. В 1933 году в Берлине вышли в свет некоторые его труды, среди которых особое место занимает книга «Хатын» («Женщина»). В 1934 году Бигиев некоторое время живет в Иране и Ираке. Под впечатлением этого путешествия он пишет и издает в Египте книгу «Критика религиозной доктрины шиитов» («Ваши’а фи накд ‘акаид аш-ши’а»). Последние годы жизни уже тяжело больной Бигиев провел в Турции и Египте. Умер в 1949 году, был похоронен в Каире.
Чем интересна сегодня книга М. Бигиева «Критика религиозной доктрины шиитов»? Прежде всего непосредственными впечатлениями от встречи с иранской культурой. Тем более, татары-сунниты практически не имели контактов с иранцами.
«Что касается моего путешествия в Ирак и Иран, — пишет Бигиев, — то оно длилось больше года. И хотя оно было очень трудным, я извлек из него новые уроки, и оно принесло мне пользу: расширило мой взгляд на мир…»
Считая персидскую цивилизацию одной из самых древних в мире, Бигиев разочарован положением иранской культуры, науки и образования — уровень образования в медресе Ирана, так же, как и в медресе арабских стран, не отвечает современным потребностям общества.
«И первое, что я услышал, и самое неприятное, чего я не одобряю в шиитских странах, — пишет автор, — это проклятие Абу Бакру, Омару, Аише … и проклятие первому веку целиком, во всех проповедях и на всех празднествах и собраниях в начале и в конце [их]; во вступлениях (предисловиях) книг и писем…».
Критикуя, Бигиев переходит на язык традиционных метафор персидской поэзии: «Виночерпий наливает, проклиная, и пьющий пьет только с проклятиями». Он упоминает некоторые вещи, касающиеся культово-обрядовой стороны шиитов, вызвавшие его недоумение.
«И самое неприятное, чему я был свидетелем в шиитских странах: я не видел в течение [всего] этого времени в какой-либо из мечетей людей, совершающих коллективную пятничную молитву; исключением был только город Бушир в месяц Рамадан, когда я был в соборной мечети и видел группу людей, совершающих пятничную молитву по шиитскому ритуалу, а проповедник (хатиб) произносил шиитскую проповедь».
Тем не менее Бигиев не увидел непреодолимых разногласий между суннитами и шиитами. Он подчеркивает: «И я не порицаю шиизм в этой своей книге, кроме этого неодобряемого обстоятельства». Видимо, с целью понять причины разногласий и возможные пути их преодоления, Бигиев обращается к шиитским ученым. По прибытии в Тегеран он посещает некоторых знатных шиитских муджтахидов.
В эти же дни в качестве гостя там находился имам шиитских муджтахидов ал-Мухсин ал-Амин ал-Хусайни ал-‘Амили. До этого они уже виделись в Куфе и тогда между ними состоялся непродолжительный разговор. В Тегеране Бигиев встретился с Мухсином ал-‘Амили в соборной мечети, они вместе совершили молитву.
Позже Муса Джарулла записал на небольшом листке бумаги свои мысли по поводу уже упомянутых обстоятельств, вызвавших его неодобрение, и, добавив вопросы касательно некоторых других проблем, отдал через ал-Мухсина ал-Амина ал-‘Амили муджта-хидам Тегерана.
Далее Бигиев пишет: «… После этого я не видел хазрата сейида. И слышал на [каком-то из] празднеств оратора, который упоминал, что этот листок переходил из рук в руки». Вопросы Бигиева не остались без внимания. Имам ал-‘Амили написал сочинение «Ответы Мусе Джарулле», которое стало последней книгой, изданной при жизни богослова.
Следует особо отметить, что данное сочинение впервые вводится в научный оборот, открывая ранее неизвестные страницы биографии Мусы Бигиева в период эмиграции. Ниже приводится перевод с арабского языка одной из глав книги, касающейся некоторых фактов биографии Бигиева.
Мусы Бигиева «Критика религиозной доктрины шиитов» («ВАШИ’А ФИ НАКД АКАИД АШ-ШИ’А»)
САМОЕ ВАЖНОЕ ИЗ ТОГО, ЧТО Я ВИДЕЛ
Я был вынужден покинуть свой дом и родину в конце 1930 года. Мне были преграждены все пути к спасению, и мне пришлось выбрать самую трудную, тяжкую и долгую из дорог. Судьба гнала меня по дорогам Западного Туркестана к мусульманским странам в Восточный Туркестан, Памир и Афганистан.
Я провел больше 4 месяцев верхом на лошадях, пока не прибыл в Кабул, где увидел некоторые диковинки природы и чудеса народов и пережил состояния, заставившие меня забыть трудности, которые я пережил. Самое тяжкое переживание, которое я вряд ли забуду, это то, что я был под постоянным наблюдением и не имел свободы передвижения и выбора места пребывания.
Я жил в Кабуле — а это райский сад на земле, один из лучших и красивейших городов, прекраснейших столиц на Востоке — 40 дней в качестве гостя радушного правительства. В Кабуле четыре средние школы, в которых царит полный порядок, воспитание и обучение на самом высоком уровне, они полны благодати. Уроки в них проводятся на 4 иностранных языках: английском, немецком, французском, персидском.
В каждой школе изучается определенный язык. И выпускники каждой школы хорошо владеют этим языком и устно, и письменно. Из всего увиденного я понял, что афганское государство сегодня заметно выделяется среди исламских стран своей культурой и религиозностью.
Итак, я провел 40 дней в ожидании, потом Аллах открыл мне врата путешествия посредством его величества короля Надиршаха 16, который сегодня уже находится в райских садах — вознеслась его душа, свидетельствуя веру, к Аллаху.
Я воспользовался вынужденным пребыванием вдали от родины, чтобы свободно выбрать маршрут путешествия по исламским странам. Прежде, когда я был еще студентом и только закончил изучение известных наук в медресе, я уже странствовал по Индии, Аравийскому полуострову, Египту, Турции, всему Западному Туркестану; в тот раз мое путешествие продолжалось 6 лет, в течение которых я побывал во многих исламских странах, кроме Ирака и Ирана.
В этот раз я запланировал посетить все исламские страны, в которых я был прежде, для того чтобы увидеть собственными глазами, до какого состояния они дошли после всех этих чудовищных, бушующих войн и великих бессмысленных революций и переворотов.
Что касается моего путешествия в Ирак и Иран, то оно длилось больше года. И хотя оно было очень трудным, я извлек из него новые уроки, и оно принесло мне пользу: расширило мой кругозор, упорядочило мои мысли, оправдав однако не все мои надежды.
Я увидел, что их [иранские и иракские] арабские религиозные медресе и медресе других исламских стран с точки зрения их распорядка и уроков хуже, чем медресе, которые были до войны в Турции и в Туркестане. Они оказались разрушены, закрыты, опустошены после войн, переворотов и революций и сейчас погребены под руинами своих исторических ошибок. И не революция разрушила и опустошила эти медресе, напротив, они уже были пустынны и разорены, лишены какой бы то ни было благодати, превратившись в центр запустения и застоя.
Всякий раз, когда я видел очередное медресе, посещал его, входил в какую-либо из комнат и общался с его учениками, будь то молодой ребенок или дряхлый старик, мне казалось, что я слышу слова, сказанные пророку Лоту: «…поистине, ее постигнет то, что постигло их. Назначенный срок для них — утро; разве утро не близко? И когда пришло Наше повеление, Мы верх его сделали низом и пролили на них дождем камни из глины плотной, меченные у твоего Господа. Не далеко это было от несправедливых» 17. Я увидел, что мусульманская умма во всех странах не уделяла должного внимания своим религиозным медресе, и что правительство, которое начало их реформу, уже совершенно отчаялось и потеряло надежду на свои старые медресе. Оно ими пренебрегало, практически ликвидировав их…
В ШИИТСКИХ СТРАНАХ
Я много странствовал по шиитским странам и в течении более 7 месяцев объехал их вдоль и поперек. Я останавливался во всех крупных городах на несколько дней или недель, и посещал их храмы, машхады и медресе; я присутствовал на их траурных собраниях та’зия. Был на занятиях в домах и мечетях, в учебных классах медресе, молча внимательно все слушал, бродил по улицам и кварталам столиц, по дорогам поселений и по улочкам деревень чтобы увидеть людей в труде и отдыхе, в их обычном состоянии и повседневных делах.
В течении этого времени я видел многие вещи, о которых я ранее не знал, позже я осведомлялся о них, но не находил им объяснения. И самое неприятное, чему я был свидетелем в шиитских странах: я не видел в течении [всего] этого времени в какой-либо из мечетей людей, совершающих коллективную пятничную молитву; исключением был только город Бушир в месяц Рамадан, когда я был в соборной мечети и видел группу людей, совершающих пятничную молитву по шиитскому ритуалу, а проповедник произносил шиитскую проповедь.
Я по сей день не перестаю удивляться: как могло случиться так, что прихоть сторонников одного мазхаба, иджтихад отдельного человека или мнение факиха настолько прочно укрепились в сердцах уммы, что она совершенно отказалась от текстов и точного смысла Книги, будто избегая чего-то запретного.
Я не видел ни в одну из пятниц в час джумы в какой-либо мечети никого из творений Аллаха. И видел в остальные дни отдельных людей, либо группу, совершающую полуденную и послеполуденную молитвы в мечети.
Я неоднократно был в священной Кербеле и благороднейшем Неджефе. Я находился в Неджефе в дни мухаррама и видел все, что делают шииты в эти дни утешения [оплакивания], в день ‘Ашура во дворе вокруг могилы повелителя правоверных имама ‘Али.
В каждый из актов этого представления один или двое участников падали, лишившись чувств, а носильщики поднимали их, подобно мертвым, на погребальные носилки, как будто они — шахиды, отдавшие жизнь за имама Хусейна. И, вероятно, было бы во всех этих представлениях и играх благоговение и прелесть если не было бы в них пробуждения ненависти и вражды, взаимного отвращения; и сокрытый имам поспешил бы воскреснуть [вернуться], если бы увидел в них хоть немного искренности между миллионами шиитов.
И первое, что я услышал, и самое неприятное, чего я не одобряю в шиитских странах — это проклятие Абу Бакру, Омару, Аише … и проклятие первому веку целиком, во всех проповедях и на всех празднествах и собраниях в начале и в конце [их]; во вступлениях [предисловиях] книг и писем. Виночерпий наливает, проклиная, и пьющий пьет только с проклятиями. И начало любого движения и всех дел — это славословие Мухаммаду и его роду и проклятие Абу Бакру, Омару, Осману, которые «силой отняли право семьи Мухаммеда и угнетали ее».
И я не порицаю шиизм в этой своей книге, кроме этого порицаемого обстоятельства. И оно среди них — наиболее известное одобряемое [ма’руф]. Проповедник наслаждается им, а слушающий радуется этому, довольна этим община. И не видно на собраниях и следа удовлетворения и’радости, если проповедник не говорит этого. Как будто община не слышит и не понимает ничего, кроме этого.
По прибытии в Тегеран я посетил некоторых знатных шиитских муджтахидов. Я присутствовал на празднествах та’зия, собраниях и проповедях, и слышал, что на них с большой откровенностью, открыто и явно говорится то, чего я решительно не одобряю.
Там же в эти дни находился имам шиитских муджтахидов господин ал-Мухсин ал-Амин ал-Хусай-ни ал-‘Амили в качестве гостя. Он был имамом на двух молитвах — вечерней и ночной. Когда-то я посещал его в Куфе, и тогда между нами состоялся незначительный разговор.
В этот, второй, раз я увидел его в соборной мечети Тегерана, и мы совершили два намаза. Позже я написал на маленьком листке бумаги мое неодобрение перечисленных порицаемых обстоятельств и, добавив в него вопросы касательно некоторых других проблем, отдал через сейида ал-Мухсина ал-Амина ал-‘Амили муджтахидам Тегерана. Я сказал:
«1). Я вижу, что мечети в шиитских странах заброшены, коллективные молитвы в них не совершаются, время [молитв] не соблюдается, и пятница совершенно оставлена [без внимания]. Я вижу, что гробницы и могилы святых превращены у вас в предмет поклонения. Однако кладбища в большинстве ваших местностей являются дорогами для людей, и топчут их скот и собаки, и каждый проходящий путник. Каковы причины всего этого?
2). Я не видел среди вас — ни среди детей, ни среди студентов, ни среди ученых — кто бы учил наизусть Коран, и кто хорошо читал бы его [согласно таджвиду].
3). Я увидел, что Коран у вас заброшен, оставлен без внимания. […] Разве вы не обязаны заботиться о том, чтобы благородный Коран занял достойное, подобающее ему место в ваших мектебе, медресе и мечетях?
4). Я вижу, что пренебрежение к женщинам на улицах ваших городов достигло такой степени, которую невозможно увидеть вне вашей страны.
Я написал на листке четыре этих вопроса 26 августа 1934 года в Тегеране и передал его господину ал-Мухсину ал-Амину ал-‘Амили. После этого я не видел хазрата сейида, а спустя некоторе время слышал на [каком-то из] празднеств оратора, который упоминал, что этот листок переходил из рук в руки.
Публикуется в сокращении