При переходе к управляемой конфронтации изменяется вся система распознавания событий и планирования изменений на театре военных действий
The National Interest опубликовал статью П. Сондерса (Paul J. Saunders) Why America Can’t Stop Russian’s Hybrid Warfare, в которой делается попытка найти причины, почему стратегия России в украинском кризисе настолько успешна. Эту статью в сборнике «Экономические стратегии» анализирует российский исследователь А.А. Денисов А.А. (Гибридная война и управляемая конфронтация).
Сондерс, пожалуй, впервые ищет причину успехов РФ в слабости самого Запада, но так и не приходит к правильным выводам. Потому что опирается на ошибочное предположение, что Россия ведет против Запада гибридную войну. Термин «гибридная война» имеет американское происхождение и обозначает форму конфликта низкой интенсивности, основанную на комбинированном воздействии на противника регулярными и иррегулярными вооруженными формированиями, методами террора, диверсий, стратегического саботажа, финансово-экономического и политического давления, а также путем проведения масштабных военно-психологических операций, выполняющихся в непрерывных циклах, которые включают в себя организацию актов гражданского неповиновения, партизанской и городской войны.
Руководство РФ неоднократно заявляло, что не ведет гибридной войны. Но это воспринималось как «ложь на государственном уровне», поскольку множество фактов показывало, что основные элементы гибридной войны применяются Москвой на практике. И, тем не менее, Россия действительно не ведет гибридную войну. То, что использует РФ в украинском кризисе, вообще не имеет названия, настолько это ново и далеко выходит за рамки всех известных представлений о войне и мире.
В некоторых работах был предложен термин для обозначения подобной формы управления в условиях военно-политической нестабильности: управляемая конфронтация. За этим термином скрывается абсолютно новая теория и практика постиндустриальной войны, ведущейся одновременно в двух пространствах – физическом и психическом.
Причем, во-первых, оба пространства рассматриваются как два аспекта единого объективного пространства космоса и существуют до, вне и независимо от человека.
А во-вторых, управляемая конфронтация по своей технологической сути не предполагает, что государство, использующее такую форму управления, является прямым и непосредственным участником регулируемого им военно-политического кризиса. Что абсолютно немыслимо с точки зрения традиционных представлений о формах и методах вмешательстве в кризис третьей, внешней стороны.
Иными словами, с точки зрения «Real-Politik» речь идет о том, что Россия первой из технологически развитых стран мира перенесла гонку вооружений в психическое пространство планеты и начала устанавливать контроль над ним. В этом смысле успехи стратегии РФ в украинском кризисе – лишь внешние признаки названного процесса. Поэтому использование термина «гибридная война» применительно к действиям России является затемняющим фактором, блокирующим осознание происходящего как на стратегическом, так и на тактическом уровнях управления и ведет к опасному накоплению так называемых ошибок определения.
Итак, что такое управляемая конфронтация, если представить ее в наиболее концентрированном виде, но при этом пригодном для проведения НИОКР по данной тематике в гуманитарной сфере?
Первое. При переходе к теории управляемой конфронтации изменяется вся система классификаций, лежащая в основе распознавания событий и планирования изменений ситуации на ТВД. Сегодня в основе этих классификаций (например, анализа состава и события преступления) лежит явное или неявное признание первичности физического над психическим. Чтобы убить человека, нужно выстрелить ему в голову. Чтобы уничтожить его разум, сохранив жизнь телу, нужно отравить наркотиком или сделать лоботомию. И т.д. Т.е. психическое является производным от физического/биологического.
При переходе к войне в психическом пространстве психическое становится первичным по отношению к физическому/биологическому. Поражение обезличенного сознания популяции или «перепрошивка» интерфейсов, связывающих это сознание с сознаниями людей, вызовет необратимую биопсихическую деградации популяции. Выражающуюся, например, в катастрофическом падении иммунитета популяции, скачке числа насильственных смертей и т.п.
В принципе это известно, но при планировании военно-политических действий до сих пор используется старая идеология классификаций, что создает «слепые зоны» у систем разведки и военно-политического управления противника, не использующего новые технологии управляемой конфронтации.
Второе. Одной из теоретических основ управляемой конфронтации является математическая теория смерти. В рамках которой удалось не только ввести строгие математические определения смерти и жизни. Но и, как следствие, начать моделировать предсмертные состояния – включая устойчивые скомпенсированные предсмертные состояния,
в которых сознание субъекта может находиться длительное время. С точки зрения военно-политических приложений это открыло возможности конструирования стойких криптологических систем планирования и управления.
Однако применительно к гуманитарным наукам нас интересует другой аспект этих работ. Математическая теория смерти позволила приступить к конструированию и производству сложных психогенных систем со свойствами, не встречающимися в природе.
В частности, речь идет о системах, интегрирующих сознания живых высокоразвитых существ с программно-техническими комплексами. Или, что то же самое – о живых аналоговых суперкомпьютерах. Причем результаты этих работ уже внедрены в систему военно-политического управления, т.е. прошли успешную верификацию практикой. Иными словами, наука начала осваивать методы инженерного проектирования разумной вселенной. Разумеется, мы находимся лишь в самом начале этого пути, но первый и самый главный шаг уже сделан.
Наконец, третье. Освоение военных приложений, в основе которых лежит математическая теория смерти, т.е. конструирование психогенных объектов со свойствами, не встречающимися в природе, привело к еще более шокирующему прорыву. Были созданы технологии проектирования и управления сверхбыстрыми эволюционными изменениями локальных популяций и сред, обладающих осознанием. И эти технологии стали частью новой формы управления в условиях конфликтов. Наиболее яркий пример подобной технологии – так называемый «локальный карман инволюции», который представляет собой пространственно-ограниченную область сверхбыстрой общей деградации человеческой популяции-мишени.
Если говорить коротко, то карман инволюции основан на создании условий для формирования своего рода зацикливания осознания действительности, которое захватывает все уровни общественной организации и все страты локальной популяции. В результате происходит прогрессирующий отрыв от действительности, вызывая гигантский скачкообразный рост числа и тяжести психогенных травм, которые ведут:
(1) к разрушению биологической стойкости популяции к заболеваниям и мутациям, включая резкий рост (в сотни и тысячи раз) числа осложнений и смертности от обычных заболеваний;
(2) к резкому скачку внутрипопуляционной конфликтности, выражающейся в росте числа тяжких и особо тяжких преступлений и/или гражданской войне;
(3) к уничтожению всех социальных механизмов отбора, подготовки и выдвижения новых членов правящих элит.
Сочетание всех трех признаков указывает, что пораженная локальная популяция подверглась сверхбыстрой психической, биологической и социальной инволюции. Отсюда и название технологии: карман инволюции. Если сравнить три перечисленных признака локального кармана инволюции с нынешней ситуацией на Украине, то в них легко узнается технологическая причина распада украинского государства, возникшего после вооруженного свержения президента В. Януковича.
Однако следует еще раз подчеркнуть, что технология управляемой конфронтации требует исключения прямого вмешательства в ход кризиса. Карман инволюции формируется не путем продвижения в сознание популяции-мишень потоков информационных посылок-вирусов. Реальное основание этой технологии – в используемой ею «транспортной системе».
Разведка страны-мишени, занимаясь своей непосредственной задачей на территории «государства-агрессора» сама выискивает, похищает и передает поток информационных посылок-вирусов руководству своей страны, тем самым постепенно превращая ее в будущую мишень. А когда начинается развертывание кризиса, еще одна внешняя сторона, ведущая вмешательство в тот же кризис и преследующая собственные цели, обязательно должна это делать с использованием запредельных методов психологической обработки населения.
В результате оба потока событий, кумулятивно складываясь, создают основные условия возникновения кармана инволюции. Таким образом, применительно к украинскому кризису в период 2014-2015 гг. украинская разведка похищала потоки установочных документов, используемых российским военно-политическим руководством для текущего осознания ситуации на ТВД, и как «чумная Мэри» заносила его «новому революционному» руководству в Киеве, а США заставили Киев развернуть бешеную антироссийскую пропаганду, абсолютно оторванную от реальности.
В итоге русским нужно было всего лишь приманить американцев предельно активно вмешаться в украинский кризис, а дальше Киев как бы сам «всосал» в себя карман инволюции. Результаты известны.
Затем последовали бесконечные обвинения Москвы в ведении «гибридной войны» и вмешательстве в украинский кризис. Предельно далекие от действительности. Поскольку в Вашингтоне довольно скоро поняли, что именно политические эмиссары США создали основное условие для «всасывания» постреволюционным руководством Украины
кармана инволюции, а русские просто не мешали воровать «секреты москалей».
Все вышесказанное означает, что произошел прорыв в сферу проектирования искусственной эволюции. Причем именно искусственной, т.е. такой формы эволюции, которая естественным путем не могла бы возникнуть – поскольку выше речь шла о производстве сложных психогенных систем со свойствами, не встречающимися в природе.
С одной стороны, это доказывает, что Россия действительно не ведет гибридную войну. И не вмешивается в украинский кризис. Она осуществляет управляемую конфронтацию. И как только кто-либо пытается провести анализ ситуации конфликта между РФ и странами Запада, используя термин «гибридная война», из поля зрения такого исследователя немедленно выпадают все ключевые признаки тактики и стратегии, используемых Россией. А с другой стороны – позволяет спланировать комплексную систему оборонных НИОКР социогуманитарной направленности, целью которой станет создание основ новой системы гуманитарного знания, отражающего и осмысляющего новые радикальные технологические реалии.
Автор: Денисов А.А. Гибридная война и управляемая конфронтация. // «Экономические стратегии», № 8
(158), 2018. – С. 120-123.
