О феномене гибридизации современных конфликтов

Мы име­ем дело с новым видом межгосударственного противостояния и эффек­тивным инструментом стратегического неядерного сдерживания, предпо­лагающим беспрецедентное сочетание комплекса мер силового и несилового воздействия на противника в реальном масштабе времени.

Противоборство на международной арене разворачивается сегодня в физическом, информационном, кибернетическом, культурном, когнитивном измерениях при неуклонном возрастании роли невоенных способов достижения политических и стратегических целей, которые по своей эффективности зачастую превосходят традиционные военные средства (что не исключает активного применения последних).

В результате сов­ременные войны становятся всё более сложными и комплексными. Их комбинированный характер проявляется в том, что классическое военное насилие сочетается в них с иррегулярными формами противостояния, в частности с террористической деятельностью, кибернетическими атаками, экономическими и дипломатическими санкциями, информационными диверсиями, целым рядом других возможных составляющих. В силу этого для обозначения качественно новой комплексности и пространственной многомерности современной войны был предложен термин гибридный.

Сегодня термин гибридная война не является операционным понятием для отечественного военно-политического дискурса. Вообще же среди российских специалистов наблюдается разноголосица в подходе к этой проблеме, вследствие чего соответствующая терминология пока не отражена в документах стратегического планирования России. В то же время термин гибридность начинает всё чаще звучать не только в научных дискуссиях, но также и в публичных выступлениях российских политиков и военных.

Гибридные угрозы и гибридные конфликты (суть и происхождение терминов)

На сегодняшний день соответствующий универсальный понятийный аппарат (тем более получивший международно-правовое закрепление) не разработан. На этом фоне предлагается множество определений гиб­ридной войны (операции).

Довольно удачной многими аналитиками приз­наётся формулировка, содержащаяся в ежегодном лондонском издании Международного института стратегических исследований Military Balance выпуска 2015 г. Гибридная операция определяется там как «использование военных и невоенных инструментов в интегрированной кампании, направленной на достижение внезапности, захват инициативы и получение психологических преимуществ, использование дипломатических действий, масштабные и стремительные информационные, электронные и кибероперации, прикрытие и сокрытие военных и разведывательных действий в сочетании с экономическим давлением».

Однако с учётом того, что в рамках гибридной операции переход к активным военным действиям может и не понадобиться, это определение вряд ли можно считать безусловным. Гибридная операция включает в себя реализацию комплекса угроз различного типа (дипломатических, военных, экономических, информационно-технологических и др.), когда посредством определённых адаптивных технологий потенциальные факторы войны трансформируются в реальные.

Таким образом, гибридная война является своего рода интегратором гиб­ридных угроз, отличие которых от обычных состоит в уникальном соединении регулярных и иррегулярных возможностей.

Необходимо подчеркнуть, что концентрация подобных методов воздействия на том или ином объекте (например государстве-жертве) для создания эффекта стратегической внезапности происходит в том объёме и таким образом, что до формального объявления войны в классическом понимании не доходит.

Вообще же размытость границ и статус неопределённости, т.е. осуществление дестабилизирующих и подрывных мероприятий в период, не относящийся в чистом виде ни к войне ни к миру, выделяются в качестве одной из важнейших характеристик гибридной войны.

Таким образом, одна из основных задач гибридной войны – удер­живать уровень насилия в государстве – объекте агрессии ниже планки, за которой юридически возможно вмешательство существующих организаций обеспечения международной безопасности. Всё это можно назвать фактором «гибридной неопределённости».

В рамках ведущейся Западом против Российской Федерации затяжной гибридной войны именно на российскую сторону возлагается ответственность за разработку и внедрение в практику международных отношений соответствующих технологий, которые характеризуются как вероломные и глубоко аморальные. При этом отмечается, что их полномасштабная апробация произошла в ходе кампании по присоединению Крыма к России в 2014 г., ещё ранее они якобы просматриваются в действиях Москвы в ходе грузино-российского кризиса, разразившегося вследствие вооружённого конфликта в Южной Осетии в 2008 г.

На самом же деле термин гибридность вошёл в оборот с подачи американских военных аналитиков с 2005 г. Среди теоретиков концепции гибридизации современных конфликтов необходимо в первую очередь назвать Натана Фрейера, Роберта Ньюсона, Фрэнка Хоффмана и Рассела Гленна, причём опирались они на опыт совершенно иных конфликтов. В частности, появление термина «гибридный» связано с анализом Второй ливанской войны (июль – август 2006 г.), в ходе которой прои­зошло столкновение между Израилем, с одной стороны, и радикальной шиитской группировкой «Хизбалла» (фактически полностью контролировавшей южные районы в Ливане) – с другой.

Наряду с «Хизбаллой», по мнению родоначальников рассматриваемой концепции, гибридные методы использовали также повстанцы в Ираке, организовывавшие атаки на американские оккупационные силы (против США выступали одновременно шиитские и суннитские вооружённые формирования, а также бывшие баасисты, в свою очередь непрерывные провокации устраивала и «Аль-Каида»).

Свою лепту в разработку концепта гибридности внёс и анализ деятельности на территории США транснациональных преступных организаций, подпитываемых мигрантами из слаборазвитых регионов, в частности из Центральной Америки. Упоминание Ф. Хоффманом талибов относит к событиям в Афганистане и соответствующему опыту, полученному США в этой стране начиная с 1979 г. Он же анализирует проблему нарковойны в Мексике (в которой с 2006 г. погибло более 50 тыс. чел.), напрямую связанной с внутренней борьбой за сферы влияния между нарко­картелями, отягощённой коррупцией в правоохранительных органах и внешним вмешательством (со стороны США).

Все описания, содержавшиеся в этих по большей части полевых исследованиях, указывали на явную связь западного подхода к ведению войн (и определённых технологий, неоднократно применявшихся, например, Корпусом морской пехоты и силами специальных операций) с новой и на тот момент относительно умозрительной концепцией гибридных угроз.

Иными словами, США, НАТО и Израиль, с одной стороны, сами апробировали гибридные методы на практике, а с другой – прочувствовали на себе эффективность новых методик ведения войны, сделав вывод о необходимости разработки комплексной стратегии противодействия им. Так, в феврале 2009 г. тогдашний генерал Морской пехоты Джеймс Мэттис (ныне министр обороны США) говорил о «гибридных врагах» и необходимости «гибридных ВС», которые могли бы им противостоять.

Одним из авторов термина гибридная война (собственно, основоположником самого концепта гибридизации современных конфликтов) является Н. Фрейер из базирующегося в Вашингтоне Центра стратегических и международных исследований (The Center for Strategic and International Studies, CSIS).

Он выдвинул идею о том, что в будущем США столкнутся с угрозами четырёх видов, которым соответствуют традиционная и иррегулярная войны, катастрофический терроризм и подрывная деятельность. По его версии, гибридная угроза возникает, когда любой актор развязывает конфликты двух или более упомянутых видов.

Практически аналогичная инновационная классификация угроз содержится в Стратегии национальной обороны США, утверждённой в марте 2005 г. (СНО–2005), в ней также выделены четыре их категории: традиционные, иррегулярные, разрушительные и катастрофические. Ответом Соединённых Штатов на эти, по определению Н. Фрейера (принимавшего участие в подготовке этого документа), гибридные вызовы и угрозы современности является совершенствование возможностей ВС успешно проводить операции полного спектра (full-spectrum operations).

При этом термин «гибридность» относится не только к боевой обстановке и условиям, стратегии и тактике противника, но и к типу сил, которые США и их союзники должны создавать и поддерживать.

Ещё одним концептуальным ответом на такое определение угроз стало появление термина иррегулярные военные действия («иррегулярная война»), прочно закрепившегося в официальном глоссарии Пентагона наряду с термином «операции полного спектра». При этом оказалось, что в данное понятие возможно включение достаточно большого количества явлений. Это –

неконвециональные и асимметричные военные действия, 

десантно-диверсионные действия,

партизанские войны (герильи), а также контрповстанческая активность,

восстания и мятежи,

гражданские войны, 

революционные действия и пр.

Размывания способов ведения войны

Дальнейший вклад в развитие теории гибридизации современных конф­ликтов внесли Р. Гленн и Ф. Хоффман, причём последний, по его собст­венному признанию, работая над формулировкой термина «гибридная война», заимствовал описания и определения, содержащиеся в СНО–2005.

Как считает Ф. Хоффман, главный «подтекст» этого документа состоит в концепции размывания способов ведения войны. СНО–2005 отражает понимание того, что устаревшие предположения о государствах (традиционных) и негосударственных акторах (нетрадиционных и слабых) больше не являются основой для реалистичного планирования обороны, поэтому «будущие угрозы могут в большей степени быть охарактеризованы как гибридное сочетание традиционных и иррегулярных тактик, децентрализованное планирование и исполнение, участие негосударственных акторов, с использованием одновременно простых и сложных технологий на инновационных направлениях».

В своей основополагающей работе Ф. Хоффман даёт точную (хотя и довольно узкую) формулировку для характеристики гибридных боевых действий, которые вбирают в себя «спектр различных модальностей ведения войны, включая классические, нерегулярные тактики, террористические акты, в том числе различные формы насилия, а также криминальные беспорядки».

Хотя многие американские военные аналитики внесли свою лепту в разработку концепта гибридизации современных конфликтов, классиком в этой области считается именно Ф. Хоффман – бывший офицер Морской пехоты США, в дальнейшем ставший научным сотрудником в структурах американского оборонного ведомства. Его оценивают как крупного теоретика в области конфликтологии и военно-политической стратегии, к мнению которого прислушиваются проектировщики и лица, принимающие решения в высших эшелонах власти в Вашингтоне. В американской политологической литературе часто можно встретить формулировки, что те или иные явления вписываются в классическое определение «по Хоф­фману».

По его мнению, будущие конфликты будут мультимодальными (т.е. вестись различными способами) и мультиузловыми (проводить их будут и государства, и различные негосударственные акторы).

По мнению Ф. Хоффмана, концепция размывания способов ведения войны, а также понимание того, что устаревшие предположения о традиционных и нетрадиционных (негосударственных) акторах больше не являются основой для реалистичного планирования обороны, отчётливо прочитываются, например, в концепции Корпуса морской пехоты и американской военно-морской стратегии. Так, в концепции развития Корпуса морской пехоты до 2025 г., разработанной с опорой на основополагающие документы в области оборонного планирования, гибридные конфликты оцениваются как наиболее вероятная форма конфликта, с которой будут сталкиваться Соединённые Штаты.

В последней по времени издания американской военно-морской стратегии «Морская мощь XXI века» бывший комендант Корпуса морской пехоты генерал Джеймс Конвей, начальник штаба Военно-морского флота США адмирал Гари Рафхед и командующий Береговой охраной адмирал Тэд Аллен подчёркивают: «…конфликты всё в большей степени характеризуются гибридной смесью регулярных и нерегулярных тактик, децент­рализованным планированием и ведением, а также тем, что негосударственные структуры используют как простые, так и сложные технологии инновационным образом».

Внедрение гибридных технологий в практику международных отношений Концепция гибридной войны широко представлена во многих концептуальных документах, разработанных для различных видов Вооружённых Сил (ВС) США. Так, в Учебном циркуляре сухопутных войск ТС 7-100 («Гибридная угроза») от 26 ноября 2010 г. отмечается: «…появление гибридных угроз знаменует собой опасное развитие потенциала того, что в конфликтах прошлого именовалось „партизанскими“ и „иррегулярными“ силами.

Собственно, описание иррегулярных военных действий, содержащееся в специальной директиве Пентагона, по сути не отличается от определения гибридных конфликтов, что вносит дополнительную терминологическую путаницу. Так, термин «иррегулярный» подразумевает характеристику ведения военных действий, в которых участники могут использовать такие нетрадиционные методы, как партизанская война, терроризм, саботаж, подрывная деятельность; кроме того, возможно задействование протестных движений, а также сил негосударственных агентов (от международных вооружённых формирований до некоммерческих организаций).

С 2014 г. в рамках американского военно-политического дискурса набирает силу новый подход к проблеме гибридных угроз и конфликтов.

Как уже отмечалось, в контексте присоединения Крыма к РФ и развития украинского кризиса именно российской стороне были приписаны авторство концепта гибридных войн и активное применение на практике соответствующих подрывных технологий.

В меньшей степени это касается таких стран, как Китай, Иран и КНДР. В некоторых наиболее тенденциозных исследованиях гибридные технологии прямо называются «доктриной Герасимова». Более добросовестные авторы, ссылаясь на много­ численное использование термина «гибридность» в американских офи­циальных документах, считают необходимым разобраться с тем, какие особенности и специфику имеет гибридная тактика русских.

Подобный подход всё в большей степени получает отражение и в официальных американских документах в области оборонного планирования. Если в опубликованной в октябре 2014 г. новой Концепции сухопутных войск США на 2020–2040 гг. ещё содержатся более-менее сбалансированные оценки, то в дальнейшем ситуация стала меняться в сторону увязывания гибридных угроз в основном с Россией (в меньшей степени с Китаем).

В декабре 2016 г. аналитическая группа Пентагона по асимметричным войнам (Asymmetric Warfare Group, AWG) разработала Руководст­во по российским войнам нового поколения, которое осенью 2017 г. было размещено в интернете.

В качестве шага в развитии концепта гибридных войн можно считать проработку в последнее время в англосаксонской политологической литературе термина конфликты в серой зоне.

Так, в докладе «Противостояние гибридным угрозам в „серой зоне“» одного из разработчиков этой терминологии Джона Чемберса (преподаватель американской политики на факультете социальных наук, Военное училище сухопутных войск США в Уэст-Пойнте) даётся определение серой зоны и рассматриваются возможные способы противостояния локализованным в них известным и потенциальным угрозам.

Серая зона определяется не в качестве типа конфликта, а как место его проведения, а именно: среда скрытого противостояния между государственными и негосударственными образованиями, существующая на грани международного вооружённого конфликта, но не переходящая данную грань

При этом, по мнению автора, существует чёткая граница между гибридными угрозами в серой зоне и гибридными угрозами в условиях открытого вооружённого конфликта.

В публикации в британском «Экономисте» в качестве конфликтов в серой зоне названы, в частности, «интервенция России на Украине», политика КНР по продвижению своих интересов в Южно-Китайском море; в свою очередь проявления гибридной войны в стратегии Ирана связываются с использованием действий ополченцев для создания дуги влияния от Ирака через Сирию и до Ливана.

В некоторых наиболее свежих публикациях американских военных аналитиков предпринимаются попытки соотнести феномен гибридизации конфликтов (на примере действий России на Украине) с современной концепцией ведения боевых действий в разных операционных средах19 (multidomain operations). Кроме того, в октябре 2017 г. Армия США выпустила проект документа, в котором описывается будущая стратегия cражений в наземном, воздушном, морском, кибер- и космическом пространствах в 2025–2040 гг.

В ней выделены три основных компонента:

обеспечение боевой устойчивости;

конвергенция возможностей в нескольких операционных средах;

способность к реконфигурации сил (войск передового присутствия, экспедиционных сил, а также союзников) в том числе для обеспечения противодействия противнику, прибегающему к «нетрадиционным» способам ведения войны и информационным операциям.

Среди последних документов в области стратегического и оборонного планирования Соединённых Штатов необходимо коротко остановиться на следующих: Стратегии национальной безопасности США – СНБ (декабрь 2017 г.), Национальной военной стратегии США (действует с 2015 г., данный документ разработан под руководством председателя Объединённого комитета начальников штабов на основе положений СНБ
в предыдущей редакции) и Стратегии национальной обороны США (январь 2018 г.). Что касается последнего документа, то его краткое изложение, размещённое на сайте Пентагона, не является информативным на предмет проводимого исследования.

В силу ряда существенных преимуществ (создание ситуации двусмысленности и неопределённости, что затрудняет скоординированный адекватный ответ) гибридные конфликты, вполне вероятно, будут сохраняться и в будущем.

В связи с этим в документе ставится вопрос о том, имеют ли Соединённые Штаты, их союзники и партнёры адекватные стратегии противодействия гибридной войне. Следует отметить, что в последней редакции Стратегии национальной безопасности США термин «гибридность» вообще отсутствует, однако в разделе «Сохранение мира через силу» даётся классическое описание гибридных войн.

Жёсткой критической реакцией на документ стал специальный док­лад, подготовленный членами Комитета cената США по международным отношениям – представителями Демократической партии. Они обвинили президента в недостаточном внимании, уделяемом российским операциям по подрыву демократии, масштаб которых простирается гораздо далее вмешательства в американские выборы. По их мнению, «никогда прежде президент США столь явно не игнорировал такую серьёзную и нарастающую угрозу национальной безопасности США». Как было отмечено, законодатели ожидают от Министерства обороны и Госдепартамента разработку комплексного плана «по противодействию угрозе вредоносного воздействия со стороны РФ».

Следует отметить, что определённые наработки по раннему выявлению мероприятий с использованием «нетрадиционных» методик готовятся в настоящее время Отделом технической поддержки по борьбе с терроризмом, находящимся в подчинении у помощника министра обороны по специальным мероприятиям и конфликтам низкой интенсивности. Работа ведётся в рамках создания Пентагоном соответствующей целостной концепции.

С 2010 г. в качестве гибридных в НАТО определяют угрозы, главной характеристикой которых является адаптивное использование потенциальным противником традиционных и нетрадиционных средств достижения поставленных целей при камуфлировании своей причастности к происходящим событиям. Тем самым в само понятие «гибридные операции» закладывается негативный смысл, формируемый на основе предположения о безнравственном, противозаконном или вероломном замысле действий, осуществляемых в рамках таких операций. При этом на Западе исходят из того, что термин «гибридная операция» не может быть применён к тем или иным шагам альянса, которые якобы всегда соответствуют высоким морально-этическим нормам.

В то же время практически любые активные действия России с 2014 г. характеризуются со стороны представителей блока с позиции термина «гибридные операции». В обнародованном весной 2018 г. годовом отчёте генсека Северо­атлантического союза за 2017 г. в качестве важной особенности современной международной обстановки называются гибридные войны (в том числе перенос центра противостояния в киберсферу). При этом киберпространство объявлено новой операционной военной сферой, а вопросы противодействия киберугрозам включены в рутинный процесс оперативного планирования НАТО. Таким образом, проблема переведена из области теоретических построений в практическую плоскость и становится частью чёткого институционального процесса.

Что касается раннего выявления гибридных угроз, то соответствующая задача возложена на специальный отдел в рамках недавно созданного Объединённого управления по разведке и безопасности. Исходя из приз­нания того, что многие решения придётся принимать на основании неполных разведданных и неоднозначной информации, перед этим подразделением поставлена задача выработки новой концепции сбора и анализа информации в условиях ведения гибридных войн (с широким использованием социальных сетей, докладов аналитических центров и т.д.).

В центре экспертных дискуссий сейчас находятся две проблемы: какими конкретно средствами НАТО следует реагировать на гибридные угрозы, в какой степени эти угрозы имеют военное измерение (military implications) и какой военный инструментарий должен быть задействован альянсом

Неясно, на основании каких именно данных Совет НАТО может принять решение об использовании военных средств в ответ на «агрессию с применением гибридных методов» (в частности о задействовании Сил реагирования НАТО, NRF). Так, по итогам декабрьской (2015 г.) встречи министров иностранных дел стран – участниц альянса такая возможность допускается. Однако для развёртывания этих сил необходимо соответствующее политическое решение (при этом главком ОВС НАТО в Европе может начинать предусмотренные подготовительные мероприятия). В связи с имеющимися трудностями в штаб-квартире Североатлантического союза намерены в корне пересмотреть нынешнее «узкое» опре­деление акта «агрессии» в отношении стран – членов блока с учётом нарастания угроз гибридного характера. Также НАТО ведёт разработку стратегий так называемого переходного периода от относительно расплывчатой военно-политической ситуации, характерной для гибридной войны, к классической конвенциональной войне с применением всего спектра обычных вооружений.

Следует подчеркнуть, что ещё с 2014 г. составной частью коллективной обороны Североатлантического союза является кибероборона (т.е. к этой сфере применима ст. 5 Вашингтонского договора). Итоговыми документами варшавского саммита НАТО (июль 2016 г.) гибкая формулировка была закреплена и в отношении гибридных угроз: возможность задействования механизмов коллективной обороны в ответ на «гибридную агрессию» не исключалась.

В соответствии с указаниями саммита НАТО в Брюсселе (июль 2018 г.), «…НАТО готова, по решению Совета, оказать содействие любому государству НАТО на любом этапе гибридной кампании. В случае гибридной войны Североатлантический совет мог бы принять решение о приведении в действие статьи 5 Вашингтонского договора, как и в случае вооружённого нападения».

Таким образом, впер­вые в официальных документах альянса признаётся возможность задействования ст. 5 Вашингтонского договора о коллективной обороне для парирования гибридных угроз. Среди итогов встречи НАТО на высшем уровне в июле 2018 г. важно назвать решение о создании специальных групп по противодействию гиб­ридным угрозам (Counter Hybrid Support Teams). Об их формировании генсек альянса Й. Столтенберг заявил по результатам заседания Совета НАТО в формате министров обороны, состоявшегося в начале октября 2018 г. Примечательно, что заявление было сделано на фоне обвинений Нидерландов в адрес России, которая якобы совершила кибератаку на Организацию по запрещению химического оружия (ОЗХО).

В соответствии с российскими экспертными оценками, НАТО и ведущие страны-участницы уже на протяжении 20 лет активно внедряют в практику гибридные методы в интересах достижения своих военно-политических целей в различных регионах мира. Данное направление деятельности альянса реализуется в рамках так называемого всеобъемлющего подхода к обеспечению безопасности (Comprehensive Approach).

Наиболее характерным примером использования им данного подхода стала ливийская операция (март – октябрь 2011 г.). В частности, для обоснования своих действий Запад использовал резолюцию Совета Безопасности ООН, интерпретировав её в выгодном для себя ракурсе. Успех операции был обеспечен в первую очередь за счёт использования вооружённых отрядов внутренней оппозиции, координируемых представителями спецслужб и Сил специальных операций Великобритании, Франции и США, а также активного информационно-психологического воздействия на местное население и личный состав правительственных войск.

Согласно оборонному бюджету США на 2019 фин. г., Европейское командование ВС США должно получить 6,5 млрд долл. (почти на 2 млрд больше, чем в 2018 г.), которые планируется направить на дальнейшее развитие так называемой Европейской инициативы сдерживания (European Deterrence Initiative). Одно из приоритетных для американцев направлений в рамках гибридной войны против РФ – выстраивание системы информационно-психо­логического противоборства (по терминологии НАТО, стратегические коммуникации). При этом после скандала с отравлением экс-полковника ГРУ С. Скрипаля идёт дальнейшее раскручивание кампании по диффамации российской стороны.

Все эти технологии уже в течение десятилетий отрабатываются США и их союзниками по НАТО на Ближнем Востоке и постсоветском пространст­ве в рамках комплекса информационно-психологических мероприятий по деформации сознания и подрыву национально-культурной идентичности населения.

Арктика — новая сфера гибридной операции НАТО

Красноречивым примером дискредитации действий России в рамках активной информационной кампании стала Арктика. Особую активность на этом направлении проявляет Великобритания, в СМИ которой целенаправленно раскручивается тема о возможном повторении в регионе «украинского сценария» по типу конфликта в серой зоне.

По мнению ведущих российских экспертов, довольно умиротворяюще звучат мнения ряда специалистов, утверждающих, что единственным существенным открытым вопросом по Арктике остаются определение внешних границ и разграничение континентального шельфа ряда прибрежных государств за пределами 200-мильных зон. Однако в условиях глобализации и информационной революции катализатором резких и непрогнозируемых изменений в Арктическом регионе могут послужить события, связанные с ведущейся против РФ гибридной войной с использованием стратегии непрямых действий.

Основные гибридные угрозы для России в Арктической зоне обусловлены совокупностью военных, политических, экономических, информационных факторов, а именно:

активизацией военной деятельности арк­тических государств и их союзников;

ростом её масштабов в регионе и прилегающих акваториях;

реализацией идей об общем и равном доступе к использованию Северного морского пути и арктических ресурсов всеми субъектами мирового сообщества;

осуществлением США и НАТО активных информационных операций по дискредитации деятельности России в регионе;

действиями Норвегии по силовому вытеснению РФ из традиционных районов промысла в Баренцевом и Норвежском морях; 

стремлением США и их союзников по Североатлантическому союзу установить контроль за российскими объектами ядерного комплекса в Арк­тике;

намерением руководства стран АТР получить для своих военноморских сил пункты базирования в Арктической зоне и т.д.

В результате в регионе возникают зоны неопределённости, связанные с интересами разнородных акторов, действия каждого из которых могут вызвать лавинообразное изменение военно-политической и стратегической обстановки.

Каскадными механизмами-катализаторами для развития подобных сценариев в арктическом секторе гибридной войны против России могут выступать спланированные техногенные катастрофы на военных и гражданских объектах; действия в киберпространстве (направленные против систем управления на нефте- и газодобывающих объектах и трубо­ проводах); теракты на коммуникациях; нарушение поставок жизненно важных продуктов и средств в труднодоступные районы.

Соединённые Штаты в целом уделяют повышенное внимание экономиче­ской составляющей в рамках ведущейся против РФ затяжной гибридной войны. При этом важно обратить внимание на то, что тематика использования экономических методов (особенно в финансовой сфере) практически не проработана в политологической литературе и это направление является наиболее перспективным в исследовании феномена гибридности.

Финансируемый по линии Пентагона Институт Хадсона (Hudson Institute) выпустил провокационный доклад о том, как Россия с помощью своих «грязных денег», отмываемых через офшоры, оказывает политическое и экономическое влияние на сопредельные государства и осуществ­ляет гибридное противостояние Западу. В частности, в докладе предлагается дополнить американское законодательство по противодействию отмыванию денег процедурой признания собственности реального бенефициара.

По заключению аналитиков, озвученные предложения Института Хадсона демонстрируют возможный сценарий провокаций против российской политической и бизнес-элиты. Для усиления уязвимости российской экономики США уже предприняли ряд шагов финансового характера для давления на соответствующий отечественный сектор.

Ключевые слова: гибридные угрозы – гибридные операции – США – НАТО – конфликты в «серой зоне» – система информационно-психологического противо­борства.

По работе: Марина Кучинская, «Феномен гибридизации современных конфликтов: отечественный и западный военно-политический дискурс». Источник: ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ СТРАТЕГИИ № 6 (51).