Ислам в сегодняшней России не столько религия, сколько протестная идеология. Кто такие исламисты и что бывает, когда они приходят во власть, — об этом беседа с востоковедом Алексеем Малашенко
— Давайте для начала проясним один термин, которым нам придется часто пользоваться во время беседы. Что такое «исламизм»?
— Ответ на этот вопрос имеет ключевое значение для понимания того, что происходит сейчас не только на Ближнем Востоке, но и вообще в отношениях мусульманского мира со всеми немусульманами. Исламизм — это одновременно и политическая, и идеологическая концепция, в основе которой лежит представление о том, как надо перестроить общество на основе ислама, как реализовать «исламскую альтернативу».
Ближневосточные мусульманские страны провалились, строя национальные проекты на базе западных идей — египетский социализм, баасистский социализм и так далее. На мой взгляд, где-то в 1970-х все больше жителей Ближнего Востока (как интеллектуалов, так и людей улицы) стали приходить к мысли, что именно ислам — это ответ на все их вопросы.
То есть они начали воспринимать ислам как глобальную альтернативу существующему миропорядку. И вот что важно: если, например, мы возьмем коммунистическую идею, то кто ее автор? Карл Маркс, обычный человек. А кто, с точки зрения исламистов, указал им путь, которым надо следовать? Сам Аллах через своего Пророка. Разве этот путь может быть неверным?
Принципиально важно еще и то, что ислам, в отличие от других религий, если так можно выразиться, очень сильно обмирщен. В нем есть предписания, регламентирующие не только духовную, но и светскую жизнь — политическая концепция, экономика, свод законов. Ислам — это не просто религия, это образ жизни. Квинтэссенция всего этого — та самая исламская альтернатива, за реализацию которой и борются исламисты. В отличие от христианства, в исламе нет «Богу — богово, Кесарю — кесарево». Наоборот, там есть такая формулировка «ислам — это религия и государство».
— Часто используется такая формулировка «умеренные исламисты». Чем они отличаются от неумеренных?
— Это принципиальный вопрос. Постоянно приходится слышать — «С исламистами не о чем говорить, все они головорезы! Посмотрите на ИГ, на «Аль-Каиду»». Но в реальности все намного сложнее. Несколько упрощая, можно объяснить разницу между исламистами на примере их отношения к построению исламского государства. Не ИГ, а государства, созданного на основе ислама.
Одни исламисты говорят «Да, нам нужен халифат, и он обязательно будет построен, но не надо торопиться. Давайте подождем, пока общество дорастет до понимания того, что всем надо жить по шариату. Это долгий процесс, но, не прибегая к насилию, мы спасем массу жизней. Давайте бороться политическими методами». Это прагматики, умеренные исламисты. Их партии есть во многих парламентах.
Вторая категория — это те, кто говорят: «Мы не можем долго ждать». Они устраивают демонстрации, бьют окна, поджигают машины. Они апеллируют к радикально настроенным массам. Можно ли с этими людьми иметь дело? Я думаю, да.
Но есть и третья категория исламистов. Это те, кто требуют построения исламского государства немедленно и любой ценой. Ради этого они готовы резать головы, устраивать взрывы. Конечно, террористов, преступников надо уничтожать. Но искоренить этот феномен, существующий в рамках исламизма, очень сложно, если вообще возможно.
— Почему? В чем проблема?
— На место ликвидированных террористов приходят новые. Это фанатики. Многие эксперты, рассуждая на эту тему, делают акцент на финансовой стороне вопроса или пытаются все свести к проискам Запада, но почему-то отказываются признать, что исламисты искренне верят в свою концепцию, так же, как, например, это делали большевики. Конечно, с этой публикой очень трудно иметь дело, но не невозможно.
Например, представитель «Братьев-мусульман» Мухаммед Мурси, бывший тогда президентом Египта, приезжал в Москву, постоянно ведутся переговоры с талибами, с ХАМАС.
Грань, отделяющая тех, с кем можно вести диалог, от тех, с кем нельзя, очень размытая.
К тому же есть прецеденты того, как экстремисты признавали свои ошибки. Не так давно в России вышла книга «Сын ХАМАС» о человеке, принимавшем участие в организации терактов, но потом раскаявшемся и даже сотрудничавшем с израильской разведкой (речь идет о мемуарах перешедшего в христианство Мосаба Хасана Юсефа, сына одного из основателей ХАМАС шейха Юсефа).
— Можем ли мы представить ситуацию, когда Абу Бакр аль-Багдади, самопровозглашенный халиф ИГ, покается и признает, что был чересчур радикален?
— На мой взгляд, этот человек перешел черту. Так же, как и, например, бен Ладен. С бен Ладеном договориться было невозможно, поэтому его и ликвидировали. Но даже в «Исламском государстве» есть не только экстремисты, но и те, кто хочет построить халифат, в смысле успешно функционирующее государство.
— В чем разница между ними?
— И те и те — радикалы. Но одни больше сосредоточены на терактах, а другие на позитивной повестке. На территории, подконтрольной ИГ, пытались и налоговую систему создать, и инфраструктуру, и даже монету чеканить свою. Для этих людей терроризм тоже проблема, поскольку фанатики, устраивающие взрывы, дискредитируют саму идею исламского государства. Для экстремистов же важнее не что-то строить и создавать, а отомстить Западу, наказать.
— Чем мотивирована эта агрессия? Если мусульмане верят, что учение Пророка «всесильно потому, что оно верно», значит, ислам все равно рано или поздно повсеместно восторжествует. Зачем тогда рубить головы?
— Они хотят увидеть эту победу прямо сейчас и поучаствовать в борьбе за нее. Эти люди считают, что стоят на пути джихада.
— Но ведь есть два джихада — великий и малый. Война — это малый джихад, а великий — это внутреннее совершенствование, борьба со своими пороками и слабостями.
— Как в исламском мире относятся к ИГ? Считают ли мусульмане, что созданный аль-Багдади халифат — это и есть подлинное воплощение исламских ценностей?
— Вы сказали «многие». А «многие» — это сколько?
— Получается, что исламизм сродни, например, большевизму, который тоже был протестной идеологией.
— Да, конечно.
— На мой взгляд, если бы в 1917-м большевики не захватили власть в России, то коммунистические идеи не распространились бы так широко по Европе и за ее пределами. А после краха СССР и всякие левацкие движения постепенно сошли на нет. Может ли так получиться, что после разгрома ИГ популярность исламизма пойдет на убыль? Сегодня-то он ведь кажется привлекательным именно как глобальная альтернатива не только потомственным мусульманам, но и белой европейской молодежи.
Можно ли построить государство на религиозной основе? Нельзя.
— Почему исламисты, придя к власти, удержать ее не могут?
Лучший способ дискредитировать исламистов — допустить их до власти.
— А как тогда быть с турецкой Партией справедливости и развития? Это умеренные исламисты? Если да, то разве партия Эрдогана не может считаться успешной?
Долгое время Эрдоган был очень успешен. Но сегодня он на развилке: если Турцию в Европу не пустят (а многие европейцы не готовы к такому сближению), то куда податься? В ислам.
— Существуют ли эффективные способы противодействия исламскому радикализму?
Люди ищут справедливости в исламе, потому что не могут найти ее в светском государстве.
