Матвей Любавский
Дополнение к статье Зенцова (Вавиловская) улица — Уфа от А до Я
В Башкирии чтут память выдающегося российского историка, последнего дореволюционного ректора Московского университета, академика Матвея Кузьмича Любавского, чей прах нашёл своё вечное пристанище на старинном тихом Сергиевском кладбище города Уфы. Научное наследие М.К. Любавского давно уже неотъемлемая часть российской историографии. И в Башкирии регулярно публикуются материалы о М.К. Любавском, выходят статьи, посвящённые его пребывания в Уфе[1], в педагогическом университете проведена научная конференция[2], защищена кандидатская диссертация[3], на здании Уфимского научного центра РАН, где сейчас размещается Институт истории, языка и литературы установлена мемориальная доска в память о М.К. Любавском, трудившимся в этом институте в 1931–1934 гг. Сообщество историков и краеведов Уфы понимает всю значимость пребывания в нашем городе этого крупного российского историка, заброшенного сюда жерновами сталинских репрессий.
Огромное научное наследие М.К. Любавского в дореволюционный и советский период[4] давно является объектом пристального внимания историков[5], в последние годы вышло несколько переизданий его трудов[6]. Для исторического же сообщества современной Башкирии работы, методика, размышления М.К. Любавского остаются не только предметом чисто академического интереса, но сохраняют актуальность и важность для дальнейшего развития исторической науки. Остановимся на двух моментах творческой лаборатории М.К. Любавского.
Во-первых нужно отметить широту исследовательского поля М.К. Любавского. Его научные интересы не замыкались в каком-то узком пространстве, а охватывали период от XVI до XIX вв., от Великого Княжества Литовского и Украины до колонизации восточных окраин и архивоведения. Высочайшая квалификация М.К. Любавского позволила ему в кратчайшие сроки овладеть темой и глубоко изучить абсолютно незнакомые ранее сюжеты из истории Башкирии и башкирского народа во время уфимской ссылки. Эта часть наследия академика особенно востребована в нынешних реалиях.
После распада СССР распалось и единое историографическое пространство советской исторической науки (здесь говорится только об отечественной истории). Но не только резко, буквально «железным занавесом», отгородились историографии новых государств, внутри Российской Федерации сложились замкнутые национальные историографии в Татарстане, Башкортостане и на Северном Кавказе. Итогом прошедших двух десятилетий является существование внутри РБ слабо связанных между собой и всё более отдаляющихся двух историографических пространств: 1) башкортостанская историография, как часть общероссийской исторической науки, представленная структурами РАН, БГПУ, гуманитарными кафедрами технических и коммерческих вузов в Уфе, Стерлитамаком и Бирском и 2) «чисто» башкирская историография (истфак БГУ, его зауральский филиал, институты Академии наук РБ, отдельные исследователи и краеведческо-публицистический социум).
Историки из соседних регионов, преподающие современную историографию, в своих лекционных курсах уже открыто отделяют от российской (уральской) нынешнюю башкирскую историческую науку, главным отличием которой является отношение к критерию истины, понимание самого факта. Историческим фактом выступает не событие, доказанное комплексом документов, критически проанализированными источниками, а целесообразность, «полезность» для интересов башкирского народа, в понимании, естественно, административно-гуманитарной элиты (научно-административных кланов) в данный момент.
Так появляются мифы про город Башкорт, башкирских ханов, уйгур из Золотой Орды превращается в башкира и т. д. С подключением административного ресурса (массовое тиражирование через книжные издательства, телевидение, прессу, учебный процесс) к 2010 г. видим уже демонстративное, открыто отрицающее всякое инакомыслие, проталкивание «нужных» правящим элитам исторических концептов.
Национальные историографии замкнулись в своих «скорлупках», сложились свои организационно-управленческие структуры, свои теоретические, методологические принципы изучения прошлого. Поэтому, с моей точки зрения, обращение к историческому наследию академика М.К. Любавского, к его междисциплинарному подходу в анализе исторического прошлого, его умению «перешагивать» через границы и столетия, видеть взаимосвязь частного и общего крайне полезно и поучительно для исторических сообществ РБ.
Во вторых, не случайно М.К. Любавский воспринимался как один из лучших учеников В.О. Ключевского. От своего великого наставника он унаследовал многофакторный аализ как основной исследовательский инструмент при описании / объяснении любого исторического явления, а также признание и постоянное обращение к вариативности / альтернативности исторического процесса. Здесь можно видеть воздействие на учёного его современности.
В условиях катастрофических потрясений в судьбах России на рубеже XIX–XX вв. мыслящий исследователь не мог не задаваться вопросом, а что было бы, если бы, например, успели подвезти хлеб в Петроград в феврале 1917 г. Возможно, не случайно одной из главных тем М.К. Любавского явилась история Великого Княжества Литовского, второго, альтернативного варианта объединения восточнославянских земель в противостоянии с Ордой.
Кроме того, ведущие русские историки начала XX в., вероятно, чувствовали надвигавшуюся кромешную мглу жёсткого детерминизма в карикатурно-марксоидном варианте ленинизма-сталинизма. И обращение к трудам Ключевского и Любавского, Милюкова и Платонова стимулирует современного историка мыслить в категориях многофакторности, любое историческое явление (как и личность) многогранны, и примитивные объяснения в рамках дихотомий эксплуататор / угнетённый, империя / освобождение, прогрессивное / отсталое etc. выветриваются при чтении их книг.
Спустя два десятилетия после официального отказа от обязательной марксистской парадигмы, ею по-прежнему пронизаны труды многих историков Башкирии. Простенькая манипуляция с заменой «угнетателей» (помещиков и капиталистов на российский колониализм), желание видеть в любом социальном конфликте непременно глобальные первопричины, игнорирование «локальных» факторов – деятельности местной администрации, отдельных лиц – всё это можно встретить в современной историографии Башкортостана, точнее, в современных историографиях Башкортостана.
При изучении трудов М.К. Любавского, кроме овладения богатейшим фактологическим материалом, происходит освобождение мысли от казалось бы вбитых навечно штампов и мифов, студент и краевед, преподаватель и исследователь найдут в них другую историю, иные аргументы и теоретические конструкции. Уроки М.К. Любавского остаются актуальными и поучительными!
[1] См., напр.: Ергин Юрий. История башкирского народа в рукописях академика М.К. Любавского // Ватандаш. 2010. № 8.
[2] Матвей Кузьмич Любавский: историк и человек. К 145-летию со дня рождения: материалы региональной научно-практической конференции 15 декабря 2005 года. Уфа, 2008.
[3] Фешкин В.Н. Жизнь и научная деятельность М.К. Любавского в г. Уфе (1931–1936 гг.): автореферат … канд. ист. наук. Уфа, 2009.
[4] Любавский М.К. История западных славян (прибалтийских, чехов и поляков). М., 1918; Он же. Лекции по древней русской истории до конца XVI века. М., 1918;Он же. Образование основной государственной территории великорусской народности. Заселение и объединение центра. Л., 1929; др.
[5] Академик М.К. Любавский и Московский университет. М., 2005; др.
[6] Любавский М.К. Обзор истории колонизации с древнейших времён и до XX века. М., 1996; Он же. История царствования Екатерины II. СПб., 2001; Он же.Русская история XVII–XVIII веков. СПб., 2002; Он же. История западных славян. М., 2004; Он же. Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно. СПб., 2004.
М. И. Роднов УРОКИ ЛЮБАВСКОГО Опубликовано: Научное, педагогическое и просветительское наследие М.К. Любавского и актуальные проблемы социально-экономического и политической истории России и её регионов XVI–XX вв. / ГОУ ВПО БГПУ им. М. Акмуллы. Уфа: Изд-во БГПУ, 2010. С. 31–33.