Снижение террористической активности и стабилизация ситуации на Северном Кавказе

В настоящее время имеются признаки улучшения этнополитической ситуации в Северо-Кавказском федеральном округе. Первые десять месяцев 2018 г. были самыми стабильными с начала XXI века с точки зрения террористической активности. Не пользуется поддержкой этнический сепаратизм. Сокращается число конфликтов с выраженным этническим компонентом.

Если еще несколько лет назад любой конфликт, в который были вовлечены люди разных национальностей, превращался в межэтнический независимо от причин его возникновения, то в настоящее время властям все чаще удается «купировать» такие конфликты и предотвращать их эскалацию.

«Большой электоральный цикл» 2016–2018 гг. прошел без заметного привлечения этнического и конфессионального факторов. Не оправдались прогнозы, что выборные кампании различного уровня обострят межэтнические отношения.

Экономические протесты, обусловленные ухудшением положения значительной части населения региона, не направлены против каких-либо этнических групп или представителей этнических групп во власти. Не произошло хорошо известного в конфликтологии процесса переноса («трансфера») напряженности или «канализации» напряженности из неэтнического в этническое русло. Однако насколько устойчивы позитивные тренды? В каких сферах жизни концентрируются риски этнополитической стабильности?

Начиная с 2016 г. в выступлениях публичных политиков стали преобладать позитивные оценки ситуации в Северо-Кавказском регионе.

Характерным в этом аспекте является оценка региональной ситуации назначенным в 2018 г. на должность полпреда Президента РФ в Северо-Кавказском федеральном округе (СКФО) А. Матовниковым, отметившим, что «в целом криминогенная ситуация на Кавказе не отличается от любых других регионов, то есть она абсолютно спокойная, а по некоторым показателям даже спокойнее, чем в других регионах страны… За последние годы вопросы борьбы с терроризмом решены практически полностью. Расслабляться, конечно же, нельзя, но в данный момент мы живем в мирном округе».

Насколько соответствует такая оценка ситуации реально достигнутым результатам? Конфликт, произошедший осенью 2018 г. в Кабардино-Балкарии, и чечено-ингушский этнотерриториаль-
ный спор, превратившийся в острый политический кризис в самой Ингушетии, показали, что этнополитические процессы по-прежнему являются сферой концентрации рисков региональной безопасности и стабильности.

Вспыхивавшие в течение последних двух десятилетий территориальные проблемы, претензии и конфликты удавалось «купировать», предотвращать эскалацию, ограничивать базу конфликта на уровне элит. Именно так была преодолена острая фаза чечено-ингушского территориального конфликта в 2012 г. Тогда главы двух республик — Р. Кадыров и Ю.-Б. Евкуров — выступили с жесткими требованиями друг к другу, урегулирование ситуации проходило при активном участии полпреда Президента РФ в СКФО А. Г. Хлопонина.

Этот конфликт выявил два важных момента.

Во-первых, любой «замороженный», «отложенный», «тлеющий», «застарелый» конфликт содержит риски актуализации, поэтому имеющиеся на территории Северного Кавказа подобные очаги не могут оставаться без постоянного внимания как федеральных, так и региональных властей.

Во-вторых, конфликт показал реальную возможность деэскалации до тех пор, пока в него не вовлечены «неэлитные массы».

Развитие событий в территориальном споре Республики Ингушетия и Чеченской Республики осенью 2018 г. показало, что в регионе ослаблен антиконфликтогенный менеджмент — утрачены некоторые его навыки. В конфликт оказались вовлеченными «неэлитные» массы. Особенно масштабно эти процессы проявились в Ингушетии.

Высокая рискогенность таких конфликтов заключается в том, что любой из них может вызвать цепную реакцию по всему региону и актуализировать «дремлющие» территориальные претензии.

Чечено-ингушский этнотерриториальный конфликт стимулировал отдельные всплески этнотерриториальных претензий по Северному Кавказу, большинство из которых не были институционализированы.

Наиболее рискогенная ситуация сложилась в Карачаево-Черкесии: были возобновлены «инициативы» по разделу на черкесскую (черкесско-абазинскую) и карачаевскую части с последующими различными вариантами территориальной реорганизации. Учитывая острые этнополитические напряжения 1990-х — начала 2000-х гг., требования очередного раздела Карачаево-Черкесии, хотя и малореализумые на практике, могут способствовать политизации этничности и росту этнополитический напряженности в Центральном Предкавказье.

Этот конфликт не только «высветил» роль исторической памяти как одного из узлов концентрации рисков, но и показал, что вслед за окончанием манифестных проявлений конфликта не наступает период реконструкции. Власти Кабардино-Балкарии понимали, что кон-
фликт 2008 г. не был разрешен, а перешел в латентную фазу, и рассчитывали на упреждающие действия накануне очередного юбилея. Но такая тактика не сработала, необходима постконфликтная реабилитация и институциональная реконструкция в зоне конфликта.

В то же время эти конфликты не отменяют достигнутых положительных результатов в стабилизации этнополитической обстановки. Но эти результаты не должны быть переоценены. Специфика современных проблем на Северном Кавказе заключается в том, что их конфликтоген-
ный потенциал может реализоваться через несколько опосредованных звеньев, что повышает значимость оценки рисков принимаемых в регионе решений. В этих условиях необходимо отслеживать динамику основных конфликтогенных факторов и на этой основе выявлять «точки
концентрации» рисков этнополитической стабильности.

Хотя итоги 2017 г. можно считать оптимистическими по сравнению с предыдущими годами, нужно учесть затяжной эффект «низкого старта». Три из шести республик СКФО, а также Ставропольский край имели минимальный индекс промышленного производства в 2017 г. (в пределах +1 %… +1,8 %). Вывод: имеются позитивные тенденции, требующие закрепления; риски, коренящиеся в уровне промышленного производства, несколько снизились.

По общему объему дотаций, выделенных на 2017 г., на третьем месте в России — Дагестан. Четыре из шести республик Северного Кавказа входили в группу с 7-го по 12-е место по объему дотаций на душу населения. Из республик региона лидирующую позицию занимает Ингушетия (7-е место), однако размер дотаций существенно снижается (более чем в два раза) при переходе от первых шести мест, в которые входят территории с суровым климатом, а также Крым и
г. Севастополь, к группе «места с 7-го по 12-е».

Зависимость республик Северного Кавказа от дотаций федерального бюджета сохраняется, но стала менее критической.

Бедность по-прежнему является важной чертой жизни на Северном Кавказе, однако такая ситуация характерна для многих регионов России. При этом реальные доходы на Северном Кавказе выше за счет теневой экономики, которую эксперты оценивают в 35–45 %. Поэтому рассматривать бедность как важнейший фактор продуцирования и репродуцирования национализма, религиозной розни, экстремизма и терроризма было бы значительным упрощением.

С началом экономического кризиса расклад среди субъектов федерации, входящих в СКФО, мало изменился по сравнению с докризисным 2014 годом. В 2017 г. несколько ухудшилась позиция в «антирейтинге» Ингушетии, Карачаево-Черкесской Республики, значительно ухудшилась позиция РСО — Алания. Однако, как и в случае с распределением бедности по территории страны, «национальные» республики региона расположены в одном контексте с субъектами федерации из других федеральных округов.

Высокий уровень безработицы по-прежнему остается отличительной чертой Северного Кавказа, хотя именно по этому показателю достигнуты наибольшие позитивные результаты. Сложной остается ситуация в Ингушетии, ситуация в других республиках хотя и сложная, но совпадающая с рядом других сложных в плане занятости регионов России. При этом важно принимать во внимание как хорошо известные по всей стране трудности работы с этим показателем, так и его специфику на Северном Кавказе, а именно большую занятость в теневом секторе экономики.

Согласно информационному бюллетеню Национального антикоррупционного комитета, Ингушетия заняла по росту фактов коррупции в 2017 г. первое место в России (почти двукратное увеличение). Карачаево-Черкесия — на третьем месте, хотя темпы роста коррупции у этого региона почти вдвое ниже: 45,1 %.

Развернувшаяся борьба с коррупцией в Дагестане может дать определенный результат при условии последовательности: за период после назначения В. А. Васильева на должность врио главы Дагестана до конца первого полугодия 2018 г. более 200 чиновников в республике были привлечены к ответственности за нарушение антикоррупционного законодательства. Однако не ликвидируются системные основания коррупции: этноклановость, дотационный характер экономики, неразвитость гражданского общества, теневая экономика.

Важно также учитывать, что решить проблему коррупции в отдельно взятом регионе, без существенных позитивных сдвигов в этом деле в масштабах всей страны, невозможно.

Шокировавшие общественность задержания высокопоставленных чиновников в Республике
Дагестан в феврале 2018 г. совпали по времени с оглашением приговора бывшим губернаторам Кировской и Сахалинской областей, обвиненным в преступлениях коррупционной направленности. Несколько ранее вся страна следила за коррупционным делом бывшего министра федерального правительства.

Работа со статическими данными по преступности различного характера имеет свои сложности: эти данные характеризуют не только динамику преступности, но и эффективность работы правоохранительных органов.

Проблема коррупции на Северном Кавказе очень острая, и на сегодняшний день именно эта проблема выдвигается в число главных факторов поддержания напряженности, социального недовольства, воспроизводства экстремизма и терроризма. Феномен коррупции «работает» на делегитимацию государства и является одним из главных «козырей» в борьбе экстремистов и террористов за умонастроения людей.

Однако решить проблему коррупции в отдельно взятом регионе, без существенных позитивных сдвигов в этом деле в масштабах всей страны, невозможно. Второе место в России по приросту коррупционной деятельности, как отмечалось выше, заняла Брянская область. Коррупция на Северном Кавказе ничем принципиально не отличается от других регионов. Спецификой Северного Кавказа является сочетание коррупции с этноклановостью, что превратило эти два явления в своеобразный сплав с трудноразделимыми компонентами.

Сразу после задержания высокопоставленных чиновников Республики Дагестан в феврале 2018 г. журналисты и эксперты стали говорить о крахе «мекегинского» клана, возвысившегося в период руководства республикой Р. Г. Абдулатипова, и о возможном дележе наследства.

Клановая система на Северном Кавказе претерпевает изменения. Клановые группы расширяются, включают в себя группы и лиц «по интересам».

К. И. Казенин отмечает, что «…центральное отличие Кавказа от других частей России не в «традиционности», не в межэтнических сложностях и не в патрон-клиентских отношениях между вышестоящими и нижестоящими чиновниками или между чиновниками и предпринимателями (в этом плане все как раз очень похоже на другие регионы страны). Отличие в большей плотности на Северном Кавказе социальных связей, в механизмах солидарности, способных охватить заметные слои местных жителей и вывести на публичные акции. Эта солидарность может работать на защиту прав жителей, а может — на защиту клановых лидеров».

Мы сохраняем ранее сделанный вывод, что единственным путем к демонтажу клановой системы на Северном Кавказе является реиндустриализация и технологическая модернизация. Эта позиция имеет немало критиков в московской экспертной среде, однако, как справедливо отмечает В. А. Тишков, что «если будут реализовываться какие-то проекты, связанные с интенсивным развитием, как, например, та же сочинская Олимпиада, то на Северном Кавказе начнется новая жизнь — с точки зрения больших проектов, интересных дел. Чечня, кстати, здесь подает пример того, что можно увлечь народ даже после тяжелейших разрушений и двух войн делом восстановления. Это показывает, что большие проекты и какие-то большие дела сплачивают людей и не оставляют места для насилия, для ссор, для каких-то таких других вещей».

Деятельность «силовиков» является важной составляющей стабилизации обстановки на Северном Кавказе, однако последовательное искоренение бандподполья по-прежнему остается одной из главных задач по стабилизации обстановки. Специфика современного этапа — возрастание роли социальных сетей в распространении экстремистской информации и вербовки в ряды боевиков, где активно действуют анонимные группы, закрытые сообщества и другие каналы.

На протяжении последних двух лет наблюдается явное перемещение экстремистской активности в сеть «Интернет». Значительно сократилось иностранное влияние через неправительственные организации, финансируемые из-за рубежа вследствие их нежелания работать в статусе «иностранного агента».

Как отмечает секретарь-координатор Кавказского геополитического клуба Я. Амелина, «основной проблемой общественно-политического ландшафта Северного Кавказа на сегодняшний день является не деятельность тех или иных НПО, не оказывающих реального влияния на ситуацию в регионе, а реализуемое разного рода деструктивными элементами активное создание и проработка альтернативных каналов воздействия на сознание, в круглосуточном режиме доступных прямо на экране любого дешевого смартфона».

Таким образом, корни и конкретные источники этнополитической напряженности, находящиеся, прежде всего, внутри общества, в его социально-экономической и институциональной сферах, сохранились. Улучшение отдельных экономических показателей не дает оснований говорить о том, что состоялась экономическая реконструкция региона, рассматривавшаяся на этапе создания Северо-Кавказского федерального округа как системообразующее звено по деэскалации этнополитической напряженности.

В сочетании с административно-силовой составляющей некоторые позитивные изменения в социально-экономической жизни привели к снижению этнополитической напряженности, числа и остроты этнополитических конфликтов на Северном Кавказе. Однако позитивные процессы имеют обратимый характер, этнополитическая сфера по-прежнему характеризуется высокой концентрацией рисков возникновения конфликтов с этническим компонентом.

Этнополитические процессы на Северном Кавказе: стабилизация, факторы, риски

Автор: В. А. Авксентьев, доктор философских наук, главный научный сотрудник Федерального исследовательского центра «Южный научный центр РАН». Публикуется на posredi.ru в сокращении. ВОПРОСЫ ЭТНОПОЛИТИКИ №1 (1) 2018.

Ключевые слова: Северный Кавказ, этнополитические процессы, этнополитическая стабильность, этнополитические риски, факторный анализ.