Село Богородское-Сергеево Уфимской губернии и уезда (ныне на территории Благовещенского района), изначально русское, находится в большом логу среди холмов на левом берегу маленькой речушки Огрязи. Первая половина названия села – по престольному Богородичному празднику, вторая половина – по фамилии помещика Сергеева Петра Ивановича, местного землевладельца.
Следует напомнить, что Богородское – название ещё и другого села Уфимского уезда, к северу от города (ныне в черте Уфы). Для предотвращения путаницы рассматриваемое село называлось Богородское-Сергеевка (чаще), Богородское-Сергеево (редко), Сергеевка (чаще всего); официально в ХХ в. называлось только Богородское (уже без второй части).
Казанско-Богородская церковь этого села – вторая из четвёрки кирпичных церквей «дуванейского треугольника». Построена была инженер-капитаном помещиком П.И. Сергеевым около начала 1850-х гг. и освящена в 1855 г. Она была красивейшим памятником архитектуры, иконостас сооружён лучшими мастерами из Петербурга. На колокольне было 6 колоколов. Располагалась церковь в центре села, на восточной стороне главной улицы – Калужской, на северной стороне Поповского пруда.
По словам старожилов – церковь закрыта и разграблена около 1934 г., по архивным данным – решением БашЦИКа от 9 декабря 1935 г. передана под клуб и под него использовалась уже до начала 1937 г. Но через 2–3 года Богородско-Сергеевская церковь была разобрана одновременно с Удельно-Дуванейской на кирпич для строительства школы в Удельных Дуванеях. По рассказам старожилов, части церковных стен оставались и в начале 1940-х гг.
Мощный каменный фундамент храма был вскрыт в 2011 г., укреплён, на нём готовится строительство приблизительного образа старой церкви, ибо подлинных фотографий, чертежей пока не найдено.
В 1994 г. в рамках изучения храмов Уфимской губернии мною начаты записи богородско-сергеевских старожилов. В 2000-2006 гг. они были продолжены. Ниже публикуются четыре наиболее интересных воспоминания. Именно из живой народной речи складывается образ старинного русского села. Чем больше будет записано таких рассказов, тем ярче и объективнее картина.
1) Чистяков Кузьма Трофимович (1924–2001) и добавляет жена – Татьяна Антиповна, 1926 г. р.:
Село основал генерал Пётр Иванович Сергеев. За заслуги перед царём и Отечеством царь даровал ему землю. В карты он выиграл 18 душ крестьян у какого-то калужского помещика и переселил крестьян сюда ~ в 1840-е годы. Главная улица села и сейчас называется Калужская [также и официально ]. Все жители села – потомки переселенцев из Калужской губернии.
Барин и построил эту церковь. Глину на кирпич брали у села в логу, ямы и сейчас остались. За благодеяния он был похоронен в склепе под полом храма в подвале, над его могилой был кирпичный свод. Там же была похоронена его дочь, ещё кто-то, внутри или у храма захоранивались и младенцы священнослужителей.
Дочерей своих Сергеев выдал за помещиков-соседей: Осипова и немца Пильца, но какая дочь за кем, как их звали и какая была тут похоронена – не знаю. Зять Осипов владел деревнями: Орловкой и Осиновым Ключём, зять Пильц – Александровкой, второе название – Пильцева [это окрестные приходские деревни].
Престольный праздник – обе Казанские. Выходили за село с молитвами (чаще в праздники), просили у Бога, чтобы урожай был, стихий не было… В приходе деревни: Орловка, Осиновый Ключ, Вишневка, хутора: Новобогородский, Кирьяновский, Ягодный, Александровка (Пильцево), Грунские 1-й и 2-й. Изяк входил в Нолинское. На Осиновом Ключе на кладбище стояла кирпичная часовня, но входить в неё нельзя было.
Напротив церкви [в селе], по другую сторону улицы часовня была кирпичная (но мы её не помним), кажется, тоже Сергеев её строил. [Помещичий] дом Сергеевых был двухэтажным, деревянным, стоял над прудом на горке, где сейчас правление. Сам Сергеев постоянно жил в Петербурге, сюда только приезжал, а здесь жил его управляющий.
Священники были: Боголюбов и Бурдуков. Дочь [Внучка помещика Сергеева – приписано ручкой] одного из них Любовь Николаевну называли «Барыня», потому что она жила в местности под таким названием (рядом с селом). Об аресте её кто-то предупредил и она скрылась, ушла [накануне ночью]…
Примерно в 1934 году церковь закрывали: партийные натравливали, наиндюкивали местных комсомольцев на людей: «Да чего вы смотрите, чего их слушаете?! Давайте, ломайте и всё, не смотрите на ихи заявления, на ихи взгляды!» Два брата Брыкина ломали церковь. Как стояли люди? – Спокойно, перешёптывались. Какой там выступать? Боялись! Сразу припишут агитацию. Стали ломать церковь: сначала сбросили кресты, колокола, потом приступили к стенам.
В храме устроили библиотеку, потом зерно хранили: говорят, в одни двери заезжали телеги, возы, в другие выезжали. Помещичий склеп мародёры комсомольцы и коммунисты вскрыли с целью найти золотые кольца, серьги. Наняли это делать цыган (у нас тут недалеко табор цыганский останавливался и коммунисты додумались организовать цыганский колхоз (!), понятно, что ничего у них не получилось, цыгане разбежались, коней распродали). Склеп разрушили, гроб цинковый вытащили, вскрыли, там деревянный гроб, открыли и его, помещик лежал чем-то залитый, воском, наверное [м. б. мёдом?]. Тронули – он рассыпался, кости выкинули во двор. Сложили в мочальный куль вместе с кусками воска, как сейчас помню, стоял куль у правления.
Захоронение дочери тоже, кажется, разрушили. Подходить к костям запрещалось: не смейте даже хоронить, это, мол, враги народа! Но говорят, ночью старушки во главе с Марьей Барыкиной (она была организатором) тайком захоронили останки на кладбище, сделали ли гробик или прямо в куле – не знаю; место это знали только они… [На вопрос: Почему они это сделали?] Чтобы не допустить дальнейшего надругательства над помещиком [видимо, они или помнили его, или уважали заочно по рассказам матерей и отцов?].
В 1939 г. от церкви оставались ещё кирпичные стены ~ 2 метра от земли, из [разбираемого] кирпича строили школу в Удельных-Дуванеях. В 1938 г. во вновь построенной школе торжественно проходили выборы Верховного Совета, но не учились в ней ни дня, она вскоре развалилась.
Фундамент церкви [не весь] тоже выдрали на бутовый камень, кому на погреб, кому-куда; не в один год, конечно, сломали… Население было недовольно: такой храм в щебень превратить! [Но несмотря на это, кирпич и камень растаскивали].
Даже в 1940–50-е гг. [до закрытия Сорвихинской церкви в хрущёвщину] из Сорвихи священник пешком приходил (лет 55–60 ему было), крестил здесь, с народом говорил на богословские темы, люди интересовались, расспрашивали его, а теперь, ведь, ушло всё это! Священники ленивые стали, на машинах ездят, послужат и уезжают, с людьми не беседуют, а всё это очень интересно народу, ведь всё же надо объяснять, тогда только люди пойдут!..
Как мы молились в 1940–50-е годы? – Собирались у какой-то старушки, и сейчас собираемся, но уже редко, молитвы поём. Священника нет, всё сами. После того, как года 4 назад я установил крест на месте алтаря храма, стали ходить к кресту (в тёплое время года), там молимся и молитвы поём, какие знаем. Но народу становится всё меньше – умирают. Хочу построить молитвенный дом на фундаменте храма – 5 х 5 м, вот выбил сосновый лес [показывает на лежащие у подножия холма две кучи необработанных сосновых брёвен], но мне одному не под силу, прошу помощи, никто не помогает, еле-еле крест уговорил сварить за полтора литра водки, а о помощи со стороны власти даже и говорить бесполезно… Собираюсь с сыном к Владыке просить священника.
Вот эти остатки кирпичного дома [на той же стороне улицы недалеко от церковного места сохранился старинный 1-этажный небольшой красно-кирпичный дом с провалившейся крышей] – это бывший дом кулака Кузьмы Евдокимовича Синцова. Дом был двухэтажным, второй этаж у него был деревянным, в нижней части был магазин, во втором этаже жил сам с семьёй. Дом у него отобрали, сделали в нём мастерскую: сани, рамы, гробы делали. Самого Синцова сослали в Сибирь, но после ссылки он вернулся в село, здесь и умер.
Местная топонимия? Много интересных названий, ведь, село лежит в долине, окружённой холмами, и у каждой [местности] есть название. Вот – городок – самая высокая горка [высота – 276 м?]. В селе пять улиц. Главная и первая по возникновению – Калужская; вторая, параллельная ей – Долгая или Пимашина, сейчас – Прудовая; третья и четвёртая идут на восток: Барыкина и Осиновка; пятая – Комсомольская, ныне – Цветочная; шестая улица – Деревушка – несколько домов, сейчас 3 дома осталось. Леса: Шиловский лес, Государственный лес; Мельничный Ключ – мельница была на ключе, ещё Белый Ключ (родник). Поляны: Рожиха, Мокрая поляна, Соловьиха; Илюшкин овраг; Кирпичный дол – где кирпич на церковь брали; Сухой лог – текла пересохшая речка. А местность к Тургеневской меже называлась Овраг убитого татарина. Спросят: «Куда косить идёшь?» «Да, в овраг убитого татарина». Что за татарин? Когда и за что его там убили – ей-Богу, не знаю…
2) Сёстры Меркурьева Татьяна Андреевна (1926–2008) и Лебедева Мария Андреевна 1935 г.р.:
Мама говорила, народ у нас трудолюбивый, работящий, поэтому барин и захотел у нас поставить церковь кирпичную, везде деревянные были. У церкви две пýпины было [так называют купола… показывая каталог гибнущих храмов: «На какую из церквей ваша больше похожа?» Сомневаясь выбирают Никольское-Иванькино и Бондаревское] Вот эти 2 тополя – заход в церковь вот здесь был, здесь колокольня. Пол – плиты белые, облицовочные. На окнах решётки металлические. Колокол большущий был, как только бурь, он знак даёт, чтобы не заблудились. Ворота блестящие красивые были, распашные, 2 креста [на створках], а сверху 1 крест.
Повыше церкви слева [показывают на возвышенную площадку, где гараж] часовня стояла, она была каменная, как и церковь. Церковь разломали, часовня долго [ли?] стояла после церкви, потом и её разломали. Тут сирень вовсю росла [по церковному двору]. Другая на поле часовня стояла, ходили к ней, пшеницу кропили, рожь кропили, чтобы росла хорошо, чтобы дождик пошёл – молебствовали.
Поп хороший был, пожилой, потом молодого поставили. Кажется, Бурдуков, он по домам ходил служил. Деревни к нам ходили: Вишнёвка, Ягодка, Осиновый Ключ, Грунский, Малогрунский, Кирьяновский, Богородский (дом помещика деревянный [там] был на посёлке). Часовенка на Осиновом Ключе кирпичная, из плит складена была.
На Крещение иордань на Поповом пруду вырубали. Один раз из Орловки пришёл мужчина босиком и так всю службу на льду стоял. Значит, оброк какой дал. Весь народ даже плакал: как он терпит! А мороз-то сильный был. Господь, стало быть, его сохранил и возлюбил, раз он так терпелив. Поп в конце службы к нему подошёл и крестом перекрестил. Вот терпеливый! Так он достоял до конца, дотерпел и пешком ушёл в Орловку, и никуда греться не заходил. Мама рассказывала, плакала, это посланник, наверно, был. [Было это незадолго до закрытия церкви?] Да. [Значит, это было послание вам вытерпеть гонения, скорби, разрушение храма (иерусалимского)]. А пруд трещит, то ли от мороза, то ли от тяжести народа, то ли от грехов наших, мы боимся: сейчас ухнем в воду…
Улицы в Сергеевке? Наша – Пимашина (сейчас Прудовая). У церкви – Калужинская, там побойчее мужики были, поэтому Калужинская. Барыкина – там все работящие жили, поэтому Барыкина. Ул. Осиновка – там лодыри одни жили – осина росла и засохла. Деревушка, зачем так? на горе отдельно стояла, как деревушка, про неё частушку сложили: «Деревушка на горе – всего 8 двориков, накопили старых девок обмывать покойников». Улица за оврагом, так и называли Заовраг. За селом – гора Городок [показывает на гору северо-восточнее села], верхушка у неё срезана – брали щебень; вторая гора рядом называется Малый Городочек [едва заметное всхолмление].
Святые родники? Много было. В саду, на огородах у каждого свой родник. Неподалёку – а вода в них разная: в одном мягка, а в другом жёстка. А сейчас нет их! Все пропали [Нефть выкачивают, вода место нефти заполняет]. На Церковный родник из церкви с батюшкой ходили, молебствовали, это самый главный родник был, он в Поповский пруд втекал. [Где он был?] Место его маненько подтоплено, пруд выше стал, он из берега бежит.
Под церковью [помещики Сергеевы] были похоронены, всё закрыто было, никто не заходил. Когда церковь закрыли, двери сломали и туда зашли [вероятно, в склеп]. Когда открыли [гроб], барыня как вчера схороненная была, не испортилась, я дотронулась до её виска – провалилось, рассыпалось. Гребёнки, ожерелья, серёжки все расхватали и носили [С трупов и носили?!]. А чё, это же не грех, а как на память… Потом все кости раскидали и черепа по саду валялись. Мы идём в школу: а в траве череп лежит. Я маме говорю: зачем так кости валяются? А она заплакала: ох, зачем это распотрошили!.. [Ваш же брат крестьянин и потрошил] Не мы, постарше. [Какая разница? А ну-ка припомните, что стало с теми, кто ожерелье барыни носил?] Да, верно, женщина, которая носила, на машине стукнуло, там несколько человек было, а её одну и убило. [Ну, вот вам и: «как на память»] Да… [Кто ещё захоронен был?] У матушки умер младенчик – захоронили у церкви, к стене вплоть – маленький гробик.
Кресты снимали: председатель Фёдор Васильевич Брыкин соберёт мужиков, которы Бога не боятся, и давай. Колоколы он тоже снимал. Доски сделали [трап] колоколы спускать. Мужики говорят: не сможем мы спустить, он упадёт, испортится: а он: «Давай, ничего не будет!» Стали спускать и 2 колокола уронили, от большущего колокола ýскорник (осколок) отвалился, и другой до половины трапов съехал, упал и разбился.
Кто церковь ломал, Фёдор Брыкин, у него сын молодой, холостой умер, и второй сын помер через 5-6 лет. И сам он тяжело умирал, перед смертью 13 лет слепым был. Старуха ему говорила: «Старик, может, это тебя Бог наказал, ты покайся». А он: «Да, грешен я…» Сначала она у него умерла, он её хоронил, плакал: «Как я теперь буду жить без тебя, старушенька, кто за мной ухаживать будет?» Вот где запричитал, а когда я во втором классе была, я помню, что он тут делал. [Насчёт раскаяния, скорее всего, сплетни, выдумки, вряд ли он был способен к нему, да и время было пока не покаянное – он умер в 1985-м, 80-ти лет]. У нас тоже отца Брыкин заставлял камни от церкви на дорогу возить, где промоины или что – заваливать. Он и мучился умирал, 6 лет слепой был перед смертью. Мама сильно верующая была, она ему говорила: «Вот за что тебе это, ты же тоже, церкву ломал. Тебе попа надо». – «Но меня же заставляли…» – «Мало ли что тебя заставляли? Кайся!»
Маленький колокол оставили, он долго висел на тополе, вот на этом суку, как пожарный [показывает толстый сук], недавно ночью его украли – проволоки перепилили и увезли, сказали, что в церковь сдадут. Пусть они кого угодно дурят, но мы-то знаем, кто украл, и что они не в церковь его, а на цветмет сдали. Вместо него шабалу (рельсу) повесили.
Учительница у нас в школе верующая была – Анна Игнатьевна, церковь начали ломать, она отметки нам ставит, а сама ревёт. Мы (ученики) спрашиваем: «Анна Игнатьевна, а чё Вы плачете?» А она и рассказала: когда там ломали, иконка Богородицы отлетела деревянная, она стала её брать, перекрестилась, и вдруг перед иконой как 3 свечки сразу показались.
Крест когда с купола уронили, старички Барыкин и [не вспомнила] его на перекрёстке на въезде в село поставили, там стоял, сшибли набок. Тогда они его подладили и на кладбище поставили [при входе на кладбище приваренный к тумбе стоит железный крест, с отломанным низом, толстый, но простенький, сомневаюсь, что это с колокольни].
А этот дом [показывает] – старинная столярка, тут был магазин Кузьмы Евдокимовича Синцова. Был богатым, раскулачили – стал нищим. Да, имел к церкви отношение: на крыльцах стоял – пел. [На кладбище обнаружены 2 фигурных красивых памятника, на одном из них надпись: «ЗдѢсь покоится прахъ …»; на другом: «Отцу любимому…», дальше расколото.]
Переделали церковь на клуб, молодёжь ходила, потом на пожарку, потом увезли на кирпич в Дуванеи на школу, кирпич там не просыхал и не получилось у них. Когда закрыли церкву, многим старушкам верующим млилось, что по ночам под окошки к ним подойдут и плачут: «Зачем церкву закрыли! зачем церкву закрыли!..» – стонут. Божественные ангелы, наверно… Это наяву, не во сне, и не всем, только этим старушкам.
Лет 5 назад уже срубили сруб на том месте, где стояла церковь, Кузьма Трофимович Чистяков с братом начали ставить, но он уже тупо разговаривал и умер, сруб растащили.
[Где церкви ещё тут были?] В Нолинском (Чубукайке) нашего сельсовета, в Сорвихе, в Фёдоровке за Петровкой [видимо, так называют Кузнецовское?], все они деревянные были, под фёдоровской церковью мы отдыхали, она пустая уже была, так хорошо было, гуленьки курлыкали, а нам казалось, что это святые разговаривают…
[О селе Нолинском что помните?] Нолинскую церковь когда закрыли, председатель Фёдор Брыкин говорит: ссыпайте туда хлеб, ладно [не ломаем, пока]. Долго ссыпали. Она тёсом была обшита, стали разбирать и тёс возить… [Божии наказания им были?] А как же? Кто разбирали, одного парализовало – потом 3 года под себя валил; другой поехал в Сорвиху дом старый разбирать, и крыша рухнула, никого не убило, все сами выбрались, и его сижа (он присел у печки) раздавило маткой, прямо мозги наружу.
[А о селе Сорвихе?] Сорвиха здесь, вот за той горой, мы её называем Сорвишинская гора. После войны церковь там [вновь] открывали – на 9-ю Пятницу наверх кресты поднимали на полотенцах – народу много – со всех деревень, старушки плачут… Из Сергеевки все наши туда ходили, но мало она работала… Священник там был Боголюбов, кажется, раньше он и здесь служил [служил, да не тот]; там всего 2 священника было [за короткое время второй жизни], и в Сергеевку привозили из Сорвихи священника, он и тут по домам служил. (записал Егоров П.В. в августе 2006 г.).
3) Кузнецова Анна Ермолаевна, 1933 г. р.:
Говорили, людей барин привёз с Калужской губернии. А когда церкву строили, барин выезжал на Сорвихинскую гору [высота между Богородицким-Сергеевым и Сорвихой, вероятно, её самая высокая точка была примерно равна по высоте храму] и смотрел через какие-то приборы, и наблюдал правильно ли строют, не криво ли, не косо ли [очевидно, через теодолит, нивелир и т. п., привезённые им из Петербурга, как и проект храма и резной иконостас].
В какой-то праздник вокруг села от часовни к часовне носили икону – Пресвятую Богородицу, пять часовен вокруг было [может быть, по холмам?]. В Девятую Пятницу [Накануне Вознесенья – вставлено позже] ходили в сторону с. Зуева на межи, на Белый камень от церкви и далее. Колокол наш как ударит – в Орловке слыхать было – 6 вёрст [6 священ. служили из 6 церквей округа – вставлено позже].
Кругом церкви росли ели [сначала было: росла сирень, акации, две ели]. Из сирени, лип и акаций была и дорожка — липовая аллея от церкви, вокруг барского дома и до Попова пруда. Барский дом стоял на горке, где сейчас правление. Аллейки обсажены – это долго ещё оставалось, я помню. В барском доме школа потом была, под нею был большой подвал [Нет, школа была в другом доме рядом – уточнил К.Т. Чистяков]. Ниже церкви был попов пруд [сейчас наблюдаются его остатки].
Кресты скидывал Фёдор Васильевич Брыкин, это было в сентябре 1933 года, я как раз родилась, мать ещё лежит, а ей кричат: «Чево лежишь? Церкву нашу закрывают!»
Стены церкви, до окон, наверное, стояли ещё в 1941 г. Мы молоко сдавали в пункт – бывшую церковную сторожку. Стены были белокаменные, не красна церковь была, а именно бела [штукатурена?], а внутри сами стены блестели… Крылец был из плит гладеньких, брусков белых. Окна полукруглые ещё были, на земле валялись решётки, какие решётки были ещё в окнах. Всё валялось, иконы лежали раскиданы, их топтали, которые [люди] печку топили, которые маленькие, брали домой. Кирпич Мартынов потихоньку ломал и всем [желающим] продавал. Один крест с церквы сохранился, стоит на кладбище…
Церковь разломали, школу в Удельных Дуванеях построили, но не учились в ней ни дня, 1 сентября [1938 или 1939?] школьники пришли, сели за уроки, а стенка треснула; разломали школу и гараж там построили.
Публикация П.В. Егорова (Река времени. 2014 / Отв. ред. М.И. Роднов. Уфа, 2014).
