Рассказ афонского монаха о поминовении усопших
В детстве я всего один раз побывала в пионерском лагере. Помню, как всю неделю ждала выходных, чтобы увидеть родителей. И если они не могли приехать проведать меня, то горю моему не было предела. Почему-то ощущение это всплыло в сознании, когда читала рассказ афонского монаха о поминовении усопших во время панихиды в Родительскую субботу. Те, кого не пришли помянуть скорбели пожалуй не менее, чем когда-то я в детстве…
***
“После литургии люди сгрудились вокруг кануна со свечами — началась панихида по усопшим.И в это время, — пишет монах, — я увидел, что много народа стало входить в храм с улицы, а затем проникать и сквозь стены и окна. Храм наполнялся множеством прозрачных теней.
В этой массе я увидел женщин, мужчин, юношей и детей.
После возгласа священника они бесшумно, но чрезвычайно быстро заполнили собой всю церковь, становясь тесно друг с другом. Все они как будто стремились к кануну, но почему-то не могли подойти к нему. Я не мог оторвать глаз от этой удивительной картины.
Наконец их набралось так много, что реальные молящиеся казались мне фигурами, ярко нарисованными на фоне этих удивительных теней. Они (тени), подходя в безмолвии, становились у священного алтаря. Некоторые из них как будто бы преклоняли колени, другие нагибали головы, точно ожидая произнесения приговора. Дети протягивали руки к свечам, горящим на кануне, и к рукам молящихся живых.
Но вот диакон вынул записки и начал читать написанные на них имена. Удивлению моему не было конца, когда я заметил, что порывистым, радостным движением выделялась то одна, то другая фигура. Они подходили к тем, кто помянул их, становились рядом с ними, глядели на них глазами, полными любви, радостного умиротворения. Мне даже казалось, что в руках духов появилась какая-то духовная горящая свеча и они сами, молясь вместе с молящимися за них, сияли необыкновенно радостными лучами.
По мере того как прочитывалось каждое имя, из толпы безмолвных теней все более выделялось радостных фигур. Они бесшумно шли и сливались с живыми молящимися. Наконец, когда записки были прочитаны, осталось много неназванных – грустных, с поникшей долу головой, как будто пришедших на какой-то общий праздник, но забытых теми, кто бы мог пригласить их на это великое для них торжество. Некоторые из душ тревожно посматривали на дверь, словно ожидая, что, быть может, придет еще близкий им человек и вызовет их в свою очередь.
Я стал наблюдать за общей группой молящихся, которая как бы смешалась с дрожащими в светлых лучах призраками из потустороннего мира, и увидел еще более чудную картину.
В то время, когда произносились слова «Благословен еси, Господи, научи мя оправданиям Твоим» или слова «Сам, Господи, упокой души усопших раб Твоих», видно было, как лица живых озарялись одинаковым светом с лицами отошедших, как сердца сливались в одно общее сердце, как слезы не уныния, а радости, текли из глаз тех, кто носил телесную оболочку, и в то же время какой горячей любовью, беспредельной преданностью горели глаза помянутых.
Когда окончилось молитвенное песнопение, затухли свечи и священник прочитал последний возглас, а диакон закончил общим поминовением отошедших, стоящие передо мной тени стали исчезать, а на лицах поминавших я увидел такой покой, такое удовлетворение, такое обновление, которое не в силах был передать”.
Галина Карпусь
