…Когда летом 908 года Джафар Аль-Муктадир стал багдадским халифом, ему исполнилось всего тринадцать лет. Халифат занимал огромные пространства от Египта до Памира, от Аравии до Кавказа. Мальчик, почти ребенок, с утра до вечера проводил время в гареме. Другая страсть – редкие животные. Из Аравии в дар прислали зверинец с морскими животными, из Африки – гигантского муравья.

Сразу после того, как унесли муравья, в зал пригласили посла из далекой северной страны. Он прибыл от Алмуша, царя Булгарии, что на реке Итиль. Посол сообщал – царь принял ислам и просит прислать кого-нибудь, кто наставил бы его в вере и построил мечеть. Есть и другая радостная весть: огузы, степные племена, также готовы принять ислам. Есть и менее возвышенная просьба дать денег на постройку крепости для защиты Булгарии от иудеев-хазар, врагов Алмуша, которые взимали с него дань.

И тогда во дворец позвали Ибн-Фадлана. Был он чистокровным арабом, катибом – секретарем-законоведом. Славился обширными знаниями, утонченным пониманием людей. О булгарах мог рассказать немного. Было известно, что именно от них купцы получали пушнину, за которую золотом платили на багдадских рынках. Немного слышал о живущих там русах – несколько лет назад их воины на пятистах ладьях пришли в Каспий и опустошили его берега. Войска халифа потерпели поражение, никто не мог противостоять русам пока они, захватив богатую добычу, не ушли сами. И хазар в халифате знали, войны с ними вели почти три века. К тому же хазарская знать, обратившаяся в иудейскую веру, препятствовала распространению ислама.

Решено отправить ответное посольство. Однако казна пуста. Что делать? Незадолго до этого в Хорезме конфисковано поместье опального министра. Его надо продать, а на вырученные средства построить булгарскому царю крепость. Нашелся и покупатель, он обещает вручить деньги послам по дороге.

Кого назначить послом? Назир аль-Харами, начальник внутренних покоев халифа, предлагает кандидатуру своего приближенного Сусана ар-Расси, бывшего раба, получившего свободу и прислуживающего при дворе. Это тот случай, о котором на Востоке говорят: «Крошки со стола эмира больше, чем халва, подаренная купцом». Так бывший раб, ныне придворный льстец, стал послом.

В состав миссии включают знатоков мусульманского права и несколько выходцев из северных стран – они могут пригодиться как советники и переводчики. Дают слуг и охрану. Нет лишь грамотного человека, способного вести переговоры. Тогда и решено было назначить секретарем посольства Ибн-Фадлана.

* * *

21 июля 921 года посольство покинуло Багдад. Дорога вела через Иран в Бухару. Здесь полагалось навестить вассала халифа. Оттуда – в низовья Амударьи, в Хорезм и далее через пустыни, степи и реки мимо неведомых гор на север в Булгарское царство. Ехать через Кавказ, оплот врагов халифа, нельзя, а в низовьях Волги лежит враждебная Хазария. Иран же близок и знаком.

Проложенная еще тысячу лет назад дорога ведет среди тщательно ухоженных полей. Правители каждого из городов оказывают посольству внимание. Здесь не нужен военный эскорт. Посольство походит на обычный купеческий караван, передвигается неспешно, задерживаясь в каждом городе на два-три дня.

Севернее идут владения среднеазиатской династии Саманидов, вассалов халифа. Спокойная, хорошо охраняемая дорога с полицейскими постами, таможенными заставами и караван-сараями ведет в Бухару. Хотя приходится пересечь восточные Каракумы, путники идут дорогой с колодцами и заботливо подготовленными привалами.

В Бухаре послам устроена торжественная встреча, их принимает эмир. Нет лишь одного – обещанных денег. До наступления холодов необходимо достичь Хорезма, но без денег на строительство крепости для булгарского царя путешествие теряет смысл. Ибн-Фадлан предлагает ждать, но он в посольстве лишь секретарь. Сусан ар-Расси спешит, ему кажется, что деньги второстепенны:

«Как же, царю булгар оказывается такая честь, сам халиф шлет к нему посла, какое значение по сравнению с этим могут иметь какие-то деньги?!»

На корабле миссия спускается вниз по Амударье в Хорезм, ко двору хорезмшаха Мухаммеда ибн-Ирака, который одаривает послов и устраивает на жилье. Но хорезмшах совсем не рад гостям, с Булгарией он торгует самостоятельно, посредники ему не нужны. К тому же, ислам булгары приняли именно под его, хорезмийским влиянием. С иудеями же Хорезм находится в дружбе – Мухаммед ибн-Ирак имеет среди них многочисленных друзей и общие торговые интересы. Они, конечно, мешают распространению ислама, но приходится с этим мириться…

Внешне хорезмшах проявляет заботу: «Я задерживаю вас, беспокоясь о вашей же безопасности, – непозволительно было бы допустить, чтобы вы рисковали своей кровью». Послы настаивают и Мухаммед ибн-Ирак уступает, обещая предоставить охрану и проводников. Но отправляться в холода на север нельзя, зимовать приходится в Хорезме. Посольство надолго задерживается.

* * *

Безразличные дни смотрели друг в друга. Задул северный ветер, руки стыли на ветру. Серые вороны качались на верхушках деревьев, сохраняя равновесие с помощью растопыренного хвоста и легких взмахов крыльями. Облака росли из холмов у самой сбруи коня. Ибн-Фадлан впервые увидел холод, который он сравнил с вратами открывшегося перед ним ада. «Снег падает не иначе как с порывистым сильным ветром. Базар и улицы пустеют до такой степени, что человек обходит большую часть улиц и базаров и не находит никого, и не встречается ему ни один человек. Не раз выходил я из бани и когда входил в дом, то смотрел на свою бороду, а она – сплошной кусок снега, так что я, бывало, оттаивал ее у огня».

В феврале холода стали убывать, пора в дорогу. Посольство уже не такое бодрое, как восемь месяцев назад. По дороге сбежала часть свиты, отстали проповедники, отказались ехать дальше законовед и учитель. Ибн-Фадлан остается единственным из тех, кто может выполнить посольскую миссию.

Денег для постройки крепости по-прежнему нет, но Сусан и те, кто его окружает, смотрят на это легкомысленно. Ибн-Фадлан предупреждает: «Вы прибудете к иноязычному царю, и он потребует это от вас». Они же говорят: «Не бойся этого. Право же, он от нас не потребует».

Так, без денег, отправились дальше. «Мы купили тюркских верблюдов и велели сделать дорожные мешки из верблюжьих кож для переправы через реки в стране тюрок. Мы запаслись хлебом, просом и сушеным мясом на три месяца. На каждом из нас была куртка, поверх нее кафтан, поверх него шуба, поверх нее длинная войлочная одежда, покрытая кожей, и бурнус, из которого торчали только два глаза, сапоги из шагреневой кожи и поверх другие сапоги, так что каждый из нас, когда ехали верхом на верблюде, не мог двигаться от одежд, которые были на нем». В таких нарядах выехали в степь.

Плато Устюрт

* * *

Переезд через Устюрт оказался нелегким. Март – месяц сильных ветров, когда лицо сечет песок пополам со снегом. «Мы встретили бедствия, трудности, сильный холод и беспрерывные снежные метели, при которых холод Хорезма был подобен летним дням. Мы позабыли обо всем, что с нами было до этого, и были близки к гибели наших душ».

На шестнадцатый день путешественники подъехали к краю плато. Мягко ступала лошадь по молодой траве, по непросохшей до конца земле. В небе плыл, опрокинувшись на спину, молодой месяц. Они остановились у края неведомого. Раньше ехали через страны, о которых в халифате было известно хотя бы понаслышке, к тому же народы, их населяющие, признавали могущество и силу халифа. Теперь же караван вышел к незнакомым степным кочевьям.

Мир, в который они вступили, ограничен обрывами плато. Видно только пространство огромной степи, небо и синие стены на горизонте – другие обрывы Устюрта. Ибн-Фадлану это напомнило о море – именно такой туманной стеной встает оно между землей и небом, когда смотришь с высоты. Он стал взбираться на высокий курган. Каждый шаг вверх раздвигает окружающий мир. Все новые и новые курганы поднимают седые головы. Верхушки присыпаны не то солью, не то белым камнем. На вечерней равнине курятся дымки. Стада овец кажутся большими колышущимися озерами, по которым плавают всадники на лодках с лошадиными головами. Кое-где видны кибитки, рядом – люди с непривычными для араба безбородыми лицами. Это огузы.

Этрэку, начальнику огузского войска и зятю булгарского царя, послы вручают подарки: одежду из парчи и шелка, сапоги из красной кожи, а также мускус, изюм, орехи и перец. Послы рассказывают о могуществе халифата и вере в Аллаха, но Этрэк заявляет – главные решения принимают на совете предводителей племен.

Когда собирается совет, Ибн-Фадлан, находившийся неподалеку, через переводчика узнает, что обсуждаются вовсе не вопросы о принятии ислама, а о том, как поступить с посольством. Один из знатных вождей заявил: «Это нечто такое, чего мы не видали и не слыхали. Лучше разрезать этих послов каждого пополам и забрать то, что с ними имеется». Другой вождь возразил: «Нет! У царя хазар есть наши пленные. Так пошлем вот этих, чтобы выкупить ими тех». Выход один – пустить в ход подарки. Самые дорогие достались тем, кто настроен враждебнее других.

«Они спорили между собой семь дней, пока не решили отпустить нас с миром».

Радоваться приходилось уже тому, что остались живы.

Прошел год, как посольство халифа покинуло Багдад, но на длинном пути не было пока ничего, кроме неудач. Дорога вела через степь, весна была в разгаре, вода прибывала с каждым днем. Переправились через реки Яик, Джага, Иргиз, Муса, Самару, Кинель, Сок, через многочисленные притоки Итиль-Волги.

* * *

Наконец посольство въехало в Булгарию. Весть об этом быстро распространилась, а прием превзошел ожидания. Когда караван находился на расстоянии суток пути от ставки царя Алмуша, тот послал для встречи четырех царей, находящихся под его властью, своих братьев и сыновей. «Они встретили нас, неся с собой хлеб, мясо, просо, и поехали вместе с нами. Затем он встретил нас сам, а когда увидел нас, сошел с лошади и пал ниц, поклоняясь с благодарением Аллаху».

Три дня в ставке собирали царей, предводителей и знать. Затем в присутствии народа произошло торжественное облачение Алмуша властью от имени халифа. Над ставкой развернули два зеленых знамени ислама, оседлали лошадь привезенным из Багдада седлом, надели на царя тюрбан и савад – парадное черное одеяние высших сановников халифата. Правитель Булгарии теперь стал именоваться эмиром, наместником халифа. Затем состоялось торжественное чтение писем халифа, визира и Назира аль-Харами, причем первые два царь и его свита по предложению Ибн-Фадлана выслушали стоя.

Торжественная встреча, почет, оказанный послам, подчеркнутое преклонение царя Алмуша перед халифом – он назвал Аль-Муктадира своим господином, а себя его клиентом, – говорило о том, что халифат имеет возможность расширить число подданных и число земель. Предстоящие переговоры предвещали быть легкими и приятными. Наверное, ни разу за все время пути они не ложились спать с чувством такого покоя и облегчения…

Ибн-Фадлан продолжал смотреть, слушать, спрашивать и записывать. Необычна для жителя пустынь была сама земля, «черная и вонючая» – он впервые увидел чернозем. Пища тоже необычна – «просо и мясо лошади». Природа поражала.

«Я не видел в их стране чего-либо в большем количестве, чем деревьев… Я не видал нигде большего количества молний, чем в их стране… Я видел, что змей у них такое множество, что вот на ветке дерева, право же, иной раз накрутится десяток их и более. Они не убивают их, и змеи им не вредят».

Удивляли и жители страны, совсем не похожие на подданных халифата. «Каждый, кто что-либо посеял, берет это для самого себя. У царя нет на это никакого права, кроме лишь того, что они платят ему в каждом году от каждого дома шкурку соболя». Царя здешние люди приветствуют, но высоких почестей не воздают. «Все они носят шапки. Когда царь едет верхом, он едет один, без отрока, и с ним нет никого. Итак, когда он проезжает по базару, никто не остается сидящим – каждый снимает с головы свою шапку и кладет ее себе под мышку. Когда же он проедет мимо них, то они опять надевают свои шапки себе на головы».

Удивляло араба, привыкшего к тому, что женщина при муже занимает подчиненное положение, то, что на приемах жена царя сидит с ним рядом. Поразило, как жители страны относятся к наготе. «Мужчины и женщины спускаются к реке и моются голые, не закрываются друг от друга и не совершают прелюбодеяния». 

* * *

Однажды пришла весть, что приплыли русы и расположились у реки вблизи базара – они торговали мехами и продавали рабов. Свои корабли русы подвели к пристани, а толпа народа на берегу приветствовала их, как давних знакомых. Высокие, белокурые, с длинными бородами, они были в легкой одежде, несмотря на прохладную погоду. У каждого из них меч, топор и кинжал.

На берегу русы построили деревянные дома, разместили в них товар, но двери в них никто не запирал. Все знали, что если они поймают вора, то поведут его к длинному дереву, привяжут ему на шею крепкую веревку и повесят на нем. Ибн-Фадлана поразили деньги русов.

«Их монета – серая белка без шерсти, хвоста, передних и задних лап и головы, а также соболь. Если чего-либо недостает, то от этого шкурка становится бракованной монетой. Ими они совершают меновые сделки, так что их отдают за товар».

Картина Генриха Семирадского «Похороны знатного руса» (1892) создана по описанию языческого обряда кремации «знатного мужа» в Волжской Булгарии, оставленного Ибн-Фадланом, а также по результатам раскопок княжеского кургана «Черная могила»

Очень подробно Ибн-Фадлан рассказывает о похоронах руса, на которых присутствовал. Поскольку умерший был человеком богатым, деньги его разделили на три части; треть – для семьи, треть – чтобы скроить одежды для покойного, и треть – чтобы приготовить хмельной напиток, который будут пить на похоронах. «И сказали его девушкам: «Кто умрет вместе с ним!» И сказала одна из них: «Я». Итак, ее поручили девушкам, чтобы они охраняли ее, куда бы она ни пошла, настолько, что они иногда даже мыли ей ноги своими руками. А девушка каждый день пела, веселясь, радуясь будущему». Ей, рабыне, на том свете предстояло стать свободной женщиной и женой именитого человека. Ибн-Фадлан пишет о браслетах на ее ногах, из чего можно заключить, что, скорее всего, она была мордовкой – другие народы Волжской Булгарии такие украшения не носили.

«Когда наступил день, в который должны были сжечь его и девушку, я прибыл к реке, на которой находился его корабль, и вот вижу, что он уже вытащен на берег и поставлены четыре подпорки из дерева белого тополя, и поставлено также вокруг корабля нечто вроде больших помостов. Потом корабль был протащен дальше, пока не был помещен на эти сооружения».

Потом русичи стали обряжать покойника – «надели на него шаровары, гетры, и сапоги, и куртку, и парчовый кафтан с пуговицами из золота и надели ему на голову шапку из парчи, отороченную соболем. И они понесли его, пока не внесли его в ту палатку, которая имеется на корабле. И принесли хлеба, и мяса, и луку, и бросили это перед ним, и принесли собаку, рассекли ее пополам и бросили ее в корабль. Потом принесли все его оружие и положили его рядом с ним. Потом взяли двух лошадей и гоняли их до тех пор, пока они не вспотели. Потом рассекли их мечами и бросили их мясо в корабле. Потом привели двух быков, также рассекли их и бросили их в нем. Потом доставили петуха и курицу, убили их и оставили в нем». Затем задушили девушку и положили ее рядом со своим господином. Один из ближайших родственников покойника зажег положенное под корабль дерево. Вскоре корабль, жертвенные животные, девушка и знатный рус превратились в золу, а потом в мельчайший пепел.

Ибн-Фадлан задумчиво глядел на огонь, а стоявший рядом рус говорил ему через переводчика:

«Вы, арабы берете самого любимого вами из людей и самого уважаемого вами и оставляете его в прахе, и едят его насекомые и черви, а мы сжигаем его в мгновенье ока, так что он немедленно и тотчас входит в рай».

Ибн-Фадлан не ответил – за все длинное путешествие ученый араб впервые не вступил в диспут с язычником. «Потом они соорудили нечто вроде круглого холма и водрузили в середине его большую деревяшку белого тополя, написали на ней имя этого мужа и царя русов и удалились».

…Через некоторое время Алмуш вызвал к себе Ибн-Фадлана, бросил перед ним письма халифа и визира и потребовал денег. Он заявил, что ему нужно строить крепость, которая могла бы защитить его от иудеев. Что же до подарков, то, право же, багдадцам не стоило утруждать себя, ибо их отлично могли захватить на обратном пути послы его, Алмуша.

Он заявил, что хазары, прослышав о посольстве халифа, показали Алмушу – халифат далеко, а они близко. Хазарский царь приказал разрушить минарет в своей столице и казнить муэдзинов. Значит, на помощь халифа полагаться не стоит. Результат посольства сомнений больше не вызывал. Все, пора прощаться…

* * *

Весною 923 года, через год и десять месяцев после начала путешествия, посольство вернулось в Багдад. Невеселым стало возвращение. Ничто из задуманного не удалось. Огузы ислам не приняли. Царь булгарский, разочаровавшись в могуществе халифата, предпочел платить иудеям дань. Из планируемой коалиции против хазар тоже ничего не вышло – те сами обернули оружие против мусульман. Даже в религиозных вопросах посольство потерпело неудачу – Алмуш принял не багдадскую, а среднеазиатскую обрядность.

И последнее. Отчету, составленному Ибн-Фадланом, никто не поверил. Оставался шанс – написать книгу. Написал. Но ее приняли за изощренную мистификацию, а автора назвали бесстыдным лгуном, никогда не побывавшим ни в одной из перечисленных им стран.

Однако вымысел оказался истиной, лгун – отважным и правдивым путешественником, а сведения о природе Южного Урала и Поволжья, о нравах и обрядах жителей Булгарии, которые сообщил Ибн-Фадлан, явились самыми достоверными из ранних средневековых источников.

Между тем, халиф Аль-Муктадир показал себя бездарным и слабым правителем. При нем исламское государство пришло в упадок, уже более никогда не сменившийся подъемом. От халифата отпали Северная Африка, Египет и Мосул, халиф шел на уступки карматам и Византии. Хорезм и среднеазиатские государства стали фактически независимыми. Халиф обеднел настолько, что ему было нечем платить даже собственной страже. В итоге он был убит за воротами Багдада.

Посольство из Багдада в Булгар, на территорию современного Поволжья, стало последней и самой жалкой попыткой средневекового халифата расширить свое влияние и свои границы.

* * *

…Какой-либо точной и бесспорной даты провозглашения ислама религией волжских тюрок, аналогичной дате крещения Руси (988-й год) не существует. В Поволжье известны захоронения по исламскому образцу VIII и даже VII веков. Но именно 922-й, год прибытия в Булгарию посольства багдадского халифа, принято считать временем принятия ислама народами Поволжья.

Однако записи Ибн Фадлана свидетельствуют, что посольство застает булгар отнюдь не в язычестве. Они совершают намаз. Властитель Алмуш имеет дворцовую мечеть. Ибн Фадлан отмечает знание властителем и его окружением мусульманских обычаев: при встрече посольства Алмуш благодарит великого и могучего Аллаха, после того, как прочитано письмо халифа, он желает мира повелителю правоверных, и это пожелание повторяет все собрание, воскликнув «Аллах акбар!» так дружно, что «задрожала земля»…

Совпали ли ожидания Ибн-Фадлана и его спутников с тем, что увидели? Они, конечно, знали о приобщенности Булгарии к миру ислама и ожидали встретить его ростки, но вместо этого увидели заботливо возделываемый сад…

А как же Булгар? Маленькая пристань городка Спасск, скрипучий деревянный дебаркадер, лестница ведет на косогор. Пять веков на крутом речном берегу над волжскими просторами стоят развалины когда-то шумной древней столицы. Минареты, башни, следы крепостных рвов. Долгое время казалось – потеряны в далях времени Булгары.

В год прибытия в Булгар посольства багдадского халифа по приказу булгарского царя Алмыша Джафара была построена в форме маленького замка самая знаменитая мечеть Булгар – Исмаилдан или Исмаил-Рэбат – высокое шатровое помещение, внутренний четырехугольник которого завершал полусферический свод. Сегодня от него сохранились основания стен, четырех угловых башен и минарет – «большой или великий столп» Исмаила.

Напротив северного фасада мечети был возведен Северный мавзолей, украшенный с особой тщательностью, ведь он стоял перед лицевой частью главной мечети столицы. Из памятников древней столицы сохранилась еще Черная палата, в которой когда-то вершили ханский суд.

Само по себе почитание и посещение Булгар, как мест, священных для потомков булгар, не прекращалось никогда, но до 1989 года не было массовым.

Мать Верховного муфтия Рашида ханум вспоминала: «В первый раз я была в Булгарах году в 1966-м. Всего двенадцать человек приплыли на пароходе из Казани. Остановка называлась «Куйбышев Татарский». День был по-летнему теплый, солнечный. Сначала, как принято, читали специальную молитву в два рака’ата, которую всегда читают при входе в мечеть, при посещении святых мест. Читали Коран, потом Таубе-покаяние… После я была в Булгарах с родственниками неоднократно, когда на «метеоре» по Волге, когда на «кукурузнике» по воздуху. Когда бы мы не приезжали, народ всегда был, но немного – старики, люди пожилого возраста, изредка дети, молодежь и было ощущение, что память о предках, святых местах Ислама в России едва теплится. И хотелось ходить из дома в дом, из деревни в деревню и говорить о долге памяти перед предками, перед единоверцами».

Начало третьего тысячелетия стало временем, когда ежегодное июньское паломничество в Булгар захватило тысячи людей, объединило мусульман России, но не только – сюда съезжаться потомки булгар из стран Прибалтики и Западной Европы, Ближнего Востока, Японии и Китая. Общественная молитва и коллективное покаяние в Булгарах стало для верующих сильным скрепляющим началом.

* * *

Среди реформаторских движений в российском исламе есть даже особая ветвь – «булгаристы». В общество «Новый Булгар» («Булгар аль-Джадид») входят известные деятели науки и культуры Татарстана – композитор Луиза Булгари (Луиза Батыркаева) историк Фархад Нурутдинов и другие. Они ставят целью отказ от наследия чингизитов и возвращение татарам и некоторым другим народам Поволжья национального определения – булгары. Главных лозунг «Новых Булгар» сформулирован так: «русские и булгары – родные братья, кровь водой не становится».

Традиционные сборы мусульман «зиярат ас-салихин» в Булгарах включают кроме чтения проповедей и молитв, посещение могил предков и людей, известных своей святостью, что в арабском «строгом исламе» (к примеру, в той же Саудовской Аравии) находится под строгим запретом. Но в том-то и дело, что ислам пришел в Булгар независимо от арабского халифата. Этим объясняется его самостоятельность и самобытность!

«Мусульмане нашей страны, в том числе в Башкортостане и Татарстане, имеют древнюю историю, – говорит Талгат Таджуддин. – Наши далекие предки начали принимать добровольно веру еще 1425 лет назад непосредственно из уст трех сподвижников Пророка Мухаммада, которых он послал с миссией создания первого мусульманского государства на берега великой реки Булгар (Волги). За более чем 14 веков у нас среди последователей Корана сложились свои традиции. Эти ежегодные жыен в Булгарах свидетельствуют о собственной культурно-духовной ориентации российских мусульман».

Примеров самобытности мусульман Урало-Поволжье множество. Здесь женщины никогда не знали паранджу, хотя сокрытие лица – одно из требований строгого арабского ислама. Татарки никогда не одевали хиджаб, предпочитая тюбетейки-калфаки – взгляните на дореволюционные фотографии. «Хиджабизация» – явление новое, привнесенное извне, навязываемое.

У башкир женщина никогда не была второстепенна. Война? – она садилась в седло позади мужа и ехала с ним на войну. «Покорная мусульманская женщина»? – точно не о башкирках. Главное культурное наследие башкир – их эпос, памятники устной словесности, которые ислам не смог вытеснить, а отличительная черта эпоса – опора на традиции матриархата, свидетельствующая о древности сюжетов.

Строгий ислам отказывал людям в праздниках, запрещал петь песни и играть на музыкальных инструментах, но сабантуи и йыйыны (джыйыны) целиком построены на песнях, танцах, играх и состязаниях. Многие формы ислама, которые сегодня стараются навязать россиянам тюркского происхождения, выдавая их за «истинный ислам», корневых основ лишены и к традициям отношения не имеют. Поэтому они и вступают в противоречие с местным бытом, миропониманием, миропорядком, а нередко и с действующим законом.