Размещаю на posredi.ru исследование, посвященное трансформации образа терроризма и представлений о нем в конце XX — начале XXI вв.
В России точкой отсчета истории терроризма считают вторую половину ХIХ века, время расцвета народнических движений. В этот период истории террористическое действие не подразумевало под собой какую-либо организацию или группу лиц.
Террористические акты совершались единичными личностями, которые воспринимали свой поступок как жертву во имя идеологии и народа. Терроризм, таким образом, был составляющей революционной борьбы, а роль террористического акта оценивалась как «взрыв, который произойдет в обществе и спровоцирует революцию», всколыхнет Россию потрясающими событиями, «придаст толчок, чтобы все поднялось».
Нужно сказать, что такой терроризм не обладал масштабами, сравнимыми с современным, и был направлен на конкретный объект как с целью его физического уничтожения, так и с целью символической манифестации нового социального порядка.
Второй стадией развития терроризма становится появление локальных террористических организаций, деятельность которых ограничена и привязана к определенными географическим рамкам, и политические цели которых связаны с определенной территорией. Чаще всего локальный террор является внутренним для определенной страны или завязан на отношениях между странами-соседями. Локальный терроризм существует на территории Великобритании в виде Ирландской республиканской армии, на территории Испании и Франции в рамках баскского движения, но в последнее время утихает и становится все более незаметным на фоне глобального терроризма.
Большую роль в распространении терроризма сыграл чеченский конфликт. Он стал главным информационным событием освещаемым российскими СМИ в то время: “…внимание аудитории к материалам журналистов, побывавших в Чечне, было подавляющим. Таким же острым было и внимание общества к тому, а как журналисты освещали эти события”.
Журналистские публикации времен конфликта можно поделить на несколько типов: хроники событий, где подневно, тезисно, с большей объективностью, описывается происходящее, интервью с обеими сторонами конфликта и непосредственно статьи, несущие на себе отпечаток журналистской деятельности и поэтому более субъективные.
Примером хроникальной публикации может служить публикация в печатном издании Московский Комсомолец от 29 апреля 2000 г. В данной статье фактологически описываются события каждого дня за последнюю неделю. Но при этом можно заметить, что в основном отмечаются действия, направленные одной стороной, российской, на другую, чеченские организации, что говорит о поддержке конкретного СМИ российской стороны.
Статья Московского Комсомольца от 27 апреля 2000 г. повествует о международном уровне событий, развернувшемся на фоне Чеченского конфликта. СМИ выводит в коммуникативное поле российского общество международные организации и их деятельность, но в определенном свете. Статья примечательна своим заголовком “Крыша мира поехала”, который в жаргонной стилистической манере отражает отношение к решению ООН по конфликту в Чечне. В статье употребляются такие слова-маркеры как “антироссийский”, “выпады по адресу Кремля”, “российские прегрешения”, что ярко отражает пророссийскую настроенность СМИ.
В публикации от 6 апреля 2000 года в периодическом издании “Русская мысль” произведена попытка определить причину активизации сепаратистов в Чечне: “Фактически эта карательно-полицейская практика является настоящей причиной нынешней активизации сепаратистов и серьезных неудач российских сил на юге Чечни”.
Проводится попытка проанализировать ситуацию и действия российской стороны, приводящие к возрастанию воинствующих настроений чеченской стороны, их ожесточению: “Серьезные неудачи российских войск в боях с боевиками федеральное командование пытается компенсировать репрессиями против мирного населения, которое генералы рассматривают как “затаившихся боевиков”. Автор публикации показывает события с наблюдающей стороны, при этом явно симпатизируя чеченской, как более слабой, угнетенной, пострадавшей.
Теперь обратимся к исследованиям общественного мнения, касающимся терроризма и его образа, сформированный у граждан во время Чеченских кампаний и на фоне их.
Исследование ФОМ представлений граждан об экстремизме от 06.09.2000 года показало, что второй по популярности ответ на вопрос о том, кого в России можно назвать экстремистами — это ‘чеченцы’. При этом первым по популярности ответом стали различные политические объединения. По исследованию ФОМ от 20.09.2001 года о восприятии гражданами экстремизма в один ассоциативный ряд с экстремизмом в первую очередь встают «терроризм» (9%), «жестокость» (6%), «Чечня» (4%). То есть все, что так или иначе связано с идеологическим насилием, в сознании россиян связано с Чечней и тем, что там происходит.
Сама нация чеченцев становится полностью поглощенной образом террористов. При этом при изучении мнения граждан о международных террористах в исследовании ФОМ того же года у респондентов в большинстве случаев не находилось конструктивного ответа на вопрос о том, кто же это такие. Так, 32% из 67% ответивших респондентов ответили эмоциональными высказываниями и ругательствами (убийцами’, ‘головорезами’, ‘бандитами’), а 16% подчеркивает их безразличие к государственным границам (‘против всего человечества’), что исходит из самого термина “международный”, из чего можно сделать вывод, что на тот момент каких-то определенных ассоциаций с международным терроризмом у россиян не существовало.
Теракты, произошедшие в начале 2000-х годов, в сознании россиян непременно связываются с чеченским этносом, Чечней, Чеченским конфликтом и Северным Кавказом в целом.
Проведенное после высказывания В. Путина “России объявлена война” исследование ФОМ от 07.10.2002 года показало, что одним из главных противников России граждане считают чеченских террористов (второй по популярности ответ, 7%), террористов вообще и 69 лишь после зарубежных террористов.
Проводимые ФОМ фокус-группы после теракта на мюзикле “Норд-Ост” показали, что люди склонны подсознательно связывать данное событие с Чеченским конфликтом: “Разговор на фокус-группах о первых реакциях и переживаниях, как правило, был довольно сбивчивым: обсуждение причин произошедшего переплеталось с упреками в адрес власти, обсуждением ситуации в Чечне, с эмоциональными высказываниями о том, как следовало бы решить чеченскую проблему ‘раз и навсегда’. Немногие из участников продемонстрировали способность ‘разводить’ эмоции и понимание сложности проблем”.
Исследование ФОМ от 17.07.2003 после теракта в Тушине, совершенного чеченскими террористками-смертницами, показало, что по мнению граждан целями действий организаторов теракта были дестабилизация ситуации в стране в целом (30%) и месть за войну в Чечне (13%), попытка повлиять на судьбу Чечни (11%). При этом под дестабилизацией ситуации в стране некоторые респонденты понимали разжигание межнациональной вражды: ‘Поссорить нас с чеченцами’, ‘воспитать национализм в русской нации’, посеять ненависть к чеченскому народу’, ‘посеять межнациональную рознь’.
Опрос ФОМ от 16.09.2004 года, целью которого было выяснить образ теракта в Беслане, показывает, что из 64% граждан, незатруднившихся ответить, 31% посчитали центром террористической угрозы — Чечню, еще 3% высказавшихся посчитали источником угрозы Кавказ и лиц кавказской национальности в целом. Второй версией по распространенности стали международные организации и исламисты (13% и 3% соответственно).
Опрос Левад-центра на тему теракта в Беслане от 15.09.2004 года показал, что россияне в большинстве своем считают данное событие результатом ‘войны, которая почти 10 лет ведется в Чечне’ (39% опрошенных), а во вторую очередь — ‘результатом происков международного терроризма’ (27%).
Опрос ФОМ от 19.02.2004 года после взрывов в московском метро показал, что следующими мерами после обычных мер безопасности, граждане считают выселение кавказцев и других нерусских (5%) и поиск решения Чеченского конфликта (4%). При этом в отношении Чечни предлагаются разные способы решения проблемы: ‘Навести порядок в Чечне сначала надо’, Бить чеченов’, ‘взорвать Чечню ядерной бомбой…’, ‘Закрыть границы с Чечней’, ‘закрыть Чечню’, Закончить войну в Чечне, мирные переговоры с враждебной стороной’; ‘найти общий язык с чеченцами, остановить войну’.
Таким образом, теракты, произошедшие в стране во время Чеченского конфликта, рассматриваются гражданами как продолжение этого конфликта и неразрывно связаны с чеченцами и Чечней.
Ближе к 10-м годам XXI века связка терроризм — международные террористические организации стала крепнуть в сознании россиян благодаря появлению в российском политическом коммуникативном пространстве таких феноменов как ИГИЛ, Аль-Каида и таких событий, как Сирийский конфликт.
Публикация от 24 августа 2015 года в Интернет-издании РБК передает полученную из иностранных источников новость о взрыве старинного храма в сирийском городе Пальмира.
РБК посчитало важным передать слова главы ЮНЕСКО, оценивающие действия террористов и оформляющие событие в цепочку из ему подобных: “боевики «Исламского государства» в Сирии и Ираке занимаются «самым жестоким и систематическим» разрушением древних памятников со времен Второй мировой войны”.
В публикации на Интернет-портале РБК от 25.01.2016 года освещается реакция Президента Франции на видео, опубликованное исполнителями терактов во Франции. Реакция Ф. Олланда выражена в публикации одной цитатой: “Ничто не остановит нас, никакая угроза не заставит Францию прекратить бороться с терроризмом”. Содержание видео, опубликованного террористами, описывается в сдержанных выражениях, но при этом пересказываются все вынесенные террористами угрозы.
Обратимся к опросам общественного мнения 10 -х годов XXI века и попытаемся проследить изменения в семантике терроризма и в возникающих ассоциациях.
По опросам ФОМ российских граждан в сентябре 2014 и июле 2015 года на тему Исламского государства, можно отметить резкий скачок в узнаваемости самой организации (с 54% слышавших впервые до 34%). При этом 30% слышавших об ИГИЛ ее целями называли терроризм: ‘Это террористическое государство’, ‘организуют теракты, терроризм по всем странам’, ‘международный терроризм’ . Второй по частоте группой (7% слышавших) были ответы, касающиеся пропаганды ислама: ‘призвать во всем мире мусульман к верховной власти’, ‘распространение ислама посредством террора’, ‘халифат от Кавказа до Аравии’.
Опрос, проведенный ФОМ в декабре 2015 года, на тему действий России в Сирии показал, что более половины опрошенных положительно относятся к военным действиям России в Сирии, при этом среди причин самыми популярными ответами были: ‘Нужно остановить террористов, ИГИЛ’ (34%), ‘Террористы, ИГИЛ представляют угрозу для России’ (13%), ‘Россия наносит точечные удары по террористам’ (5%).
В отношении терактов в Париже (в 2015 году), Брюсселе (в 2016 году) и Санкт-Петербурге (в 2017 году) в сознании российского общества прослеживается отчетливая связь с международным терроризмом. Так, по опросу ФОМ от 02.12.2015 года целью террористов 44% опрошенных назвали ‘Посеять страх, панику, запугать людей’, 15% — ‘Показать свою силу, обратить на себя внимание’. При этом респонденты были проинформированы о том, что ответственность за теракт взяло на себя “Исламское государство”. Несмотря на обстоятельства, 74% опрошенных высказались за продолжение военной операции Франции против ИГИЛ на территории Сирии. В опросе ФОМ от 21 апреля 2016 года 43% опрошенных, ответившим, что атака, подобная брюссельской, может произойти в России, был задан вопрос о причинах возможности такой атаки. 11% (самый популярный ответ) причиной назвали ‘Ответ на авиаудары России по террористам в Сирии’, 10% ответили, что ‘Теракты возможны везде’.
На этих данных можно наблюдать выстроившуюся зависимость террористических актов и военных действий в Сирии, а также основную эмоцию современного терроризма — страх возникновения теракта в любой точке планеты в любое время.
По данным опроса Левада-центра от 17 апреля 2017 года в ответ на просьбу назвать предположительных организаторов теракта, чаще всего респонденты давали ответы ‘Исламские экстремисты’ (45%) и ‘Международные террористы’ (30%). Кроме того, рассматривая саму возможность такого теракта, 48% респондентов ответило, что ‘Все подобные теракты в принципе невозможно предотвратить’. В сравнении с ответами на тот же самый вопрос, касаемо терактов в Беслане, московском метро в 2010 году и Домодедово в 2011 году, число респондентов, считающих, что такие теракты — непредотвратимы, выросло минимум на 10%.
В сентябре 2017 года по данным опроса ВЦИОМ о террористической угрозе в целом в ТОП-5 угроз, названных респондентами в ответ на открытый вопрос, вошли ‘ИГИЛ/Исламское государство’ (23%, первый по популярности ответ) и ислам/мусульмане (11%). Учитывая, что вопрос был открытым, можно увидеть, что ИГИЛ имеет в общественном сознании россиян четкий, сформировавшийся образ и ассоциации с ним. По данным опроса ВЦИОМ 2018 года в качестве террористической угрозы россияне продолжают рассматривать ИГИЛ (17%), но уже наравне с США (так же 17%).
Таким образом, можно сказать, что к 10-м годам XXI века фокус общественного сознания россиян сместился с локального терроризма на Кавказе к глобальному международному терроризму, частью которого стал называться чеченский. При этом можно наблюдать, как сообщения СМИ становятся все более символичными и отходят от использования конкретных локальных образов.
Мониторинги общественного мнения замечают, что терроризм стал одним из главных страхов населения, но страхом не конкретных проявлений жестокости, а смутным предчувствием чего-то плохого, без уверенности где, когда это произойдет и произойдет ли вообще.
Данная работа производит попытку осмысления взаимосвязи между тем, что и как передают средства массовой информации, и тем, что думают люди в своей общности о феномене терроризма. Выявление этой взаимосвязи и ее характера важно, так как она дает понять, оказывают ли масс-медиа, сами того не желая, поддержку террористическим организациям в достижении одной из основных целей терроризма — порождение страха.
The study focuses on the transformation of the terrorism and its vision in the XX-XXI century. The author used the multidisciplinary approach which combines such approaches, as: sociological and psychological, comparative analysis and content analysis. According to the results, we identified the relationship between the mass-media massages and people’s opinion on the phenomenon of terrorism. Key words: terrorism, terrorist attack, Chechen conflict, mass-media, public consciousness.
Источник: ТРАНСФОРМАЦИЯ ОБРАЗА ТЕРРОРИЗМА В РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕННОМ СОЗНАНИИ В НАЧАЛЕ XXI ВЕКА: НА ПРИМЕРЕ РОССИЙСКИХ МАСС-МЕДИА. — Месчян А.С., Ярославский ГПУ имени К.Д. Ушинского. — Сборник статей XXIX международной научно-практической конференции. М., 2020.
