Сегодня на posredi.ru — редкая статья о расселении мордовского народа из «Известий Краеведческого Института Изучения Южно-Волжской Области» (Саратов, 1926 г.).
А.А. Гераклитов
Саратовская Мордва
Одним из наиболее интересных вопросов в истории Нижнего Поволжья для времени, следующего за присоединением его к Московскому государству, без сомнения, является вопрос о первоначальном появлении здесь тех народностей, из которых слагается его население в настоящее время.
Несмотря на то, что уже многое сделано для освещения этого вопроса и что самая колонизация за этот период проходила, можно сказать, на глазах истории, все же и теперь многое остается в нем неясным, особенно в тех случаях, когда дело касается народностей, не принадлежащих к великорусскому племени. Мы, напр., совершенно почти не знаем ни времени, ни причин появления здесь украинцев, составляющих довольно значительный процент в общей массе населения области.
Разработка Эльтона, начавшаяся в пол. XVIII в., и, как следствие ее, вызов соляных возчиков из Украины об’ясняют нам лишь одну из струй общего потока украинской колонизации в Поволжьи. Также скудны и наши сведения о появлении у нас татар, чуваш и т. д.
Из национальностей, составляющих меньшинство в области, в частности в Саратовской губ., наиболее значительной по численности является мордва, нигде не заселяющая сплошных пространств, но вкрапленная, правда, довольно крупными островами в гущу других национальностей в северных уездах губернии.
Уже самая многочисленность мордвы в крае предопределяет и оправдывает интерес к этой народности. И нельзя отрицать, что такой интерес существует теперь, проявлялся и раньше у исследователей, работающих в самых разнообразных отраслях знания.
Многое уже сделано, особенно по этнографии мордвы, но еще больше остается сделать. Так, до сих пор не решен, и даже не поставлен во всей широте, вопрос о том, является-ли современная саратовская мордва автохтонной в крае или она пришла сюда со стороны, а если пришла, то когда и откуда.
Несомненно, что совместными усилиями археологов, лингвистов и историков рано или поздно удастся разрешить проблему окончательно на основании документальных данных, но пока сторонники разных взглядов в этом случае в своих построениях вынуждены опираться не столько на бесспорные факты, сколько на домыслы, более или менее правдоподобные.
В настоящей заметке мне бы хотелось поделиться некоторыми фактами из истории мордвы у нас в XVII в. и теми соображениями, которые вытекают из этих фактов.
Еще со времени появления в свет исследования Г. Перетятковича по истории Поволжья можно было предполагать, что вместе с другими бортниками и шацкая мордва уже в первой четверти XVII в. оброчила ухожаи по Хопру и впадающим в него рекам. Трудно решить пока за отсутствием документальных данных, в какой связи подобная эксплоатация естественных богатств края со стороны шацкой мордвы стоит в связи с появлением на территории Балашовского уезда немногих, имеющихся там, мордовских селений.
Но те же документальные данные с непреложной очевидностью убеждают нас в том, что и северная часть края, прежде чем на территории ее возникли постоянные мордовские села и деревни, являлась ареной такого же использования со стороны мордвы, как и прихоперские местности. К какому времени должно быть относимо начало подобного использования? Пока точного ответа на этот вопрос дать не представляется возможным.
Можно лишь сказать, что документы подтверждают очень раннее знакомство мордвы с краем. Так, мордве дер. Илюшкиной—Калмантай была отказана в июле 1697 г. земли в посоп и в оброк «в старинной их вотчине», как сказано в отказной книге. Мордве с. Богородского—Барановка была в 1691 г. отказана земля, «которою владели исстари деды и отцы их».
В 1769 г. выборные сел Чумаева и Пылкова представили в сенат по спору с помещиками с. Лопатина, Петров. у., владенную выпись 1693 г., из которой видно, что «в тех урочищах в верховом вотчинном ухожье владеют они по старинным дедовским и отцовским крепостям». В челобитье, датированном октябрем 1689 г., мордвин д. Селиксы Пиксанка Несмеянов указывал, что «владеет он дедовскою и Г. Перетяткович. Поволжье в XVII-XVIII вв.
Перетятковичу в свое время в Московском Архиве Юстиции удалось найти писцовую книгу (по всей вероятности в списке или выписках) Федора Чеботова 131-го года по Шацкому уезду. В 1923 г. я пытался получить тот документ, который был в руках Перетятковича, пользуясь ссылкой в его книге. Но, несмотря на все усилия архивариусов, документа найти не удалось в виду неопределенности указания покойного исследователя. Судя по немногим опубликованным выдержкам, книга Чеботова должна представлять для истории западной части края исключительный по важности интерес.
Указываемые в челобитной урочища не оставляют сомнения, что речь идет об ухожьях, расположенных в современном Кузнецком уезде. Документы, выдержки из которых только что приведены, показывают, что и до 1689 г., которым датируется наиболее ранний случай появления у нас мордовских селений, часть современных Кузнецкого и Петровского уездов уже эксплуатировалась мордвою в виде так называемых ухожьев.
Но, если ограничиться только этими документами, нельзя итди дальше подобного предположения. Указания на «старинные вотчины», на «дедовские и отцовские крепости» не дают никаких хронологических дат. Мы даже не имеем права понимать их в буквальном смысле: старинная вотчина могла стать таковой за 15—20 лет до получения прав на ухожай; дедовские крепости могли на самом деле дойти не только от дедов, но и от гораздо более отдаленных предков. Старые документы дают немало примеров такого широкого и неопределенного понимания приведенных терминов.
К счастью, в нашем распоряжении имеются и другие, не столь глухие, показания. По спорному делу ясашных крестьян д. Садовки Вольского у. с разными помещиками о пустоши Мордовской и о земле, замежеванной к селу Андреевскому—Еклач во владенье ст. сов. Всеволожского была на рассмотрении суда отказная книга, представленная крестьянами и мордвой д. Садовки и выданная 3 марта 1700 г. под’ячим Пензенской приказной избы Афанасием Кашниковым, в которой значилось, что «отказано им, Садовским крестьянам, земли в Пензенском уезде в старинных их мордовских дедовских и отцовских бортных верховых угодьях по старым их крепостям 147-го года».
В июле 1697 г. мордва дер. Илюшкиной (теперь село того же имени в бывш. Хвалынском у.) в своей челобитной указывали, что «владеют они дедовскими старыми вотчинами по крепостям из Свияжска сто тридцать первого года, бортным верховым ухожьем и рыбными ловлями и поляны в Пензенском уезде» в урочищах по Избалыку, Колмонтаю и Донгузу.
Попадаются ссылки и на более старые дачи. При производстве в сенате дела о двух в’езжих лесах, бывших в общем владении крестьян Темниковского уезда деревни Сиракушек, Потьмы, села Никольского и разных помещиков были представлены выписи из писцовых книг, между прочим и на лес, принадлежавший д. Сиракушке.
Оказывается, что «в выписи с писцовых книг 129 и 130 г.г. написано: деревни Сиямы за Муштатом Тустатовым, д. Кечатова за Вочемасом Виряевым, д. Жабьи за Лопаем Копаевом, д. Ардашевы за Куштамалом Комаевым, д. Чубаевы за Дурасом Котслеем с товарищи вотчина бортной Кумишкирский ухожай с лугом и с липегами да на речке на Орише из платежа оброка».
Кумишкиром в актах XVII-XVIII вв. нередко называется речка Камешкир; в Орише мы без труда узнаем современный Аряш, приток р. Узы, вершиною своею почти сходящийся с Камешкиром.
По Темниковским же писцовым книгам 129 г. за мурзами, татарами и мордвою деревень Мемеева, Пняпой, Полберды, Лямды, Термяс и Коляпины значилась отхожая вотчинная земля, леса и сенные покосы, рыбные ловли и бобровые гоны, бортные ухожья и всякие угодья по реке Терешке с вершин и до ухожая князя Тугушевского по реке Мокрому Ломову. В 1645 г. вотчинники продали эти угодья кн. И. И. Ромодановскому и в купчей границы их определены точно, так что мы можем иметь представление об обширности этой вотчины.
Ухожай назван Чумаковским, под каковым именем он часто фигурирует в земельных актах XVIII в.; границы его определены от вершины Терешки до Алая, Избалыка и Кочелая со всеми их течениями и мелкими речками; затем в него же включены течение речки Шнаева, верховья Узы и Медведицы и Бурасский лес.
Последний из известных мне документов этого рода имеется в сенатском делопроизводстве по жалобе помещиков П. Ермолаева и А. Чихачевой на захват мордвою сел Сучкина, Яксарки и дер. Яксарки земли, купленной жалобщиками у секретаря Рязанова. Мордва основывала свои притязания на ряде крепостей 128, 197 и 206 г.г.
Между прочим в выписи 128 г. за приписью дьяка Пятого Григорьева значится: «темниковской мордве деревни Санзи дано на оброк в Свияжском уезде вотчина бортной ухожай Азурмат с лесами и дубравами и с полем нижний рубеж по Суре реке Костору Урмат (sic!) с темниковским татарином с Сюндюком Черкасовым, а верхний рубеж с темниковским же мордвином с Копасом Бабиным, на низ Кондаис12 с Колесовым бором; да вотчину-ж бортной ухожай Алшей Кузясь с дубровами и с липягами и с бором; верхний рубеж с Колушаем Полаевым».
По заявлению мордвы на даче Сюндюка Черкасова стоит д. Усть-Уза, на даче Бабина — с. Наскафтым, Трескино и Турдаки. Местоположение ухожая Алшей-Кузясь определяется тем, что при Петре I из-за него с мордвою судились татары дер. Пензятки, но по приговору думного дворянина С. Б. Ловчикова он утвержден за дер. Ексаркою.
Итак, наиболее ранние из известных документов приводят нас к 1619-20 г. Но и эту дату нельзя рассматривать как начальную для появления мордвы в. Между тем, как увидим дальше, Камешкирский ухожай был заселен мордвой со стороны Алатыря. Не указывает ли это на возможность движения мордвы с Мокши на Суру, имевшего место в пол. XVII в. качестве пользователей урожаями в нашем крае.
Последний из цитированных документов в числе соседей санзинской мордвы по ухожаю называет темниковского же мордвина Копаса Бабина, тем самым указывая, что последний владел своим ухожаем раньше своих новых соседей.
Затем необходимо считаться с тем, что все эти наиболее ранние случаи засвидетельствованы нам выписями из писцовых книг. Писцы-же, как общее правило, не производили сами земельных или иных раздач, а лишь фиксировали уже имевшиеся налицо владения. Все это приводит к убеждению, что мордва «ходила» в северные местности Саратовского края до 1619 г. Конечно, установить какой-либо определенный срок в этом случае не представляется возможным, но, думается, без боязни впасть в ошибку можно с уверенностью сказать, что уже в самом начале XVII века север края, так же как и запад его, был известен мордве, владевшей здесь ухожаями.
Представляется поэтому довольно правдоподобным предположение, что мордовские или звучащие как-бы по мордовски названия речек и других урочищ края обязаны своим происхождением раннему, по сравнению с русским населением, знакомству с краем мордвы и при том падающему как раз на эту эпоху.
Было бы очень интересно получить ответ на вопрос, в каких формах происходило использование естественных богатств края со стороны мордвы в этот начальный период появления ее здесь. Самое существо ранних документов, их малочисленность и случайность делают невозможным исчерпывающий ответ на поставленный вопрос.
Приходится довольствоваться некоторыми предположениями, более или менее вероятными. Так, в большинстве случаев мордовские ухожаи носят наименование бортных. Тем самым, как-бы, указывается, что главной статьей извлекаемых из них доходов были доходы от продуктов пчеловодства — меда и воска. Вероятность такого предположения подтверждается и тем, что мед и воск при сравнительной негромоздкости имели и имеют довольно высокую рыночную стоимость и обеспеченный сбыт.
Далее обращает на себя внимание термин «верховый», которым характеризуются почти все, бывшие на оброке у мордвы, ухожаи. В применении к ухожаям данный термин нельзя понимать в том смысле, как он толкуется, напр., в нашем академическом словаре, т. е. однозначащим со словом «верхний».
Если бы составители актов XVII в. понимали его в этом смысле, то они должны были-бы, как противоположение, употреблять выражения «низовый» или «нижний», чего мы, однако, совсем не наблюдаем. До известной степени значение термина может быть выяснено из однородных документов, касающихся также бортных ухожаев, документов, в таком изобилии в свое время изданных Тамбовской архивной комиссией.
В записи о сдаче полковым казаком с. Бойкина Жариковым Тамбовского, Роговского и Хоперского ухожаев Рязанскому Спасскому монастырю, относящейся к 1699 г., говорится, что монастырь должен платить в казну великого государя ежегодно меду «четырнадцать гривенок с полугривенкою да ясачного. В писцовых книгах 130 г. Федора Чеботова показан бортник дер. Морши Петашко, который платит с р. Хопра и с Карайгором и с Цербидина верхового и водяного15 оброку рубль 7 алтын 4 деньги.
Можно было бы подобрать и еще ряд аналогичных цитат, но приведенных достаточно для выявления того, что «верховый» в этих случаях противополагается не низовому или нижнему, а водяному ухожаю. Таким образом речь идет не о том, чтобы обозначить этим термином местоположение ухожая, а характер его в смысле тех возможностей или прав, какие имеются налицо для использования его, как хозяйственного угодья.
Если судить по документам Тамбовской архивной комиссии, то водяной оброк фигурирует в применении к ухожаям, расположенным по течению больших рек, когда налицо возможность эксплоатации их рыбных богатств. Исходя из этого, можно думать, что верховыми ухожаями будут такие угодья, где используется исключительно поверхность их, то, что находится поверх земли, не касаясь ее недр или речных глубин. Если подобное толкование соответствует действительности, то мы вправе думать, что мордва, оброчившая угодья в северных местностях теперешней Саратовской г., не придавала значения эксплоатации тех рек и речек, которые орошают эту территорию.
Подобное предположение как-бы оправдывается и тем, что за исключением Узы и, б. м., Кадады все эти реки представляют собою лишь небольшие ручьи, лишенные ценных пород рыбы и потому мало привлекательные как доходные статьи.
Бортничество, являясь одним из видов примитивного пчеловодства, предполагает занятие им только в течение теплого времени года. Осенью, после сбора меда и воска, и зимою бортнику, как будто, нечего делать в лесу, который он ходит. Во всяком случае присутствие его здесь в эти сезоны представляется совершенно ненужным. Между тем, в наших материалах имеются некоторые косвенные указания на то, что и зимой ухожаи не оставались совсем покинутыми их хозяевами.
В документе об отказе земли мордве с. Старого Славкина в перечне урочищ, ограничивающих отводимую дачу, наряду с речками, сыртами, дубравами и т. д., мы встречаем «зимницу» — «а от того дуба до Мотшинской старой тропы и до зимницы». В цитированной выше отказной книге 1693 г. мордве сел Чумаева и Пылкова упоминается в числе межевых признаков Найманская зимница.
В документе 1690 г. перечисляется целый ряд зимниц — Орлова, Старцова, Суханова и т. д. До настоящего времени одна из татарских деревень б. Хвалынского у. называется Зимницы; село Зимницы есть и в Алатырском уезде.
Относительно значения этого слова, повидимому, не может быть никаких сомнений. По Далю — в Сибири бытует выражение «зимник» для обозначения зимнего становища инородцев. По академическому словарю — зимница — «хижина, состроенная на скорую руку в лесу задельцами, работающими там и занимающимися вырубкою деревьев мачтовых и Строевых».
Если верить Гацисскому — зимницами в Нижегородском крае и доселе называются зимние курные срубы с плоской крышей, служащие приютом при лесной разработке17. То и другое слово находятся в несомненной связи с глаголом зимничать, т. е. зимовать, от‘езжая куда либо всегда по зимам (Даль).
Наличие многочисленных зимниц, т. о., является довольно убедительным доказательством того, что помимо бортничества мордва в своих ухожаях занималась и еще какими-то промыслами, требовавшими присутствия промышленников не только летом, но и зимой. Бесполезно гадать о характере зимних промыслов. Можно лишь почти с полной уверенностью сказать, что это не была вырубка корабельных и строевых лесов, как можно было бы, пожалуй, думать на основании академического толкования слова зимница: слишком удалены были в то время саратовские ухожаи от населенных пунктов и мало подходящи для такого использования пути сообщения.
Некоторое, далеко, впрочем, неполное представление о том, что именно могли вывозить мордовские оброчники из саратовских угодий, дает челобитная 1668 г. жителей села Морши (теперь г. Моршанск), также бортничавших в прихоперских местах, об открытии у них торга. Указывая на торговое значение своего села, челобитчики, между прочим, говорят: «и в том селе Морше есть, государь, проезжие Кашмоцкие ворота. И к тем, государь, Кашмоцким воротам прилегли многие разные дороги с большой с Саратовской и с Хоперской степи с рек с Хопра и с Вороны и с Медведицы выходят земцы и вольные люди с вольных рек из вотчин, вывозят мед и рыбу и всякие звери…. и бывают товарам выходы большие».
Постепенно, по мере того, как на нашей Украине население продвигалось все дальше и дальше к югу, а устройство защитных линий все более и более уменьшало опасность от кочевнических набегов, приобретали ценность не только те естественные произведения края, которые могли быть использованы наездом ввиде добычи дикого меда, воска, рыбы и зверья, но становилась возможной и прибыльной более интенсивная эксплоатация производительных сил путем земледелия и скотоводства.
В зависимости от этого получают промысловое значение не только леса с пчелами и зверем, не только реки и озера с рыбою и лебедиными гнездами, но и те степи и луга, которые входили в состав ухожаев.
Вполне естественно, что мордва, исстари знакомая с характером здешних угодий, и при изменившихся обстоятельствах постаралась обеспечить за собой право их использования для земледельческой культуры. Поэтому, в конце XVII в. мы наблюдаем усиленное изоброчение бывших ухожаев на этот раз уже не из медового и денежного оброка, а в посоп и в оброк.
До настоящего времени в печати почти не было известно документов, касающихся этого процесса. Благодаря такой скудости документального материала трудно было судить о процессе в его целом, а тем более по отношению Саратовского края, бывшего вне поля зрения исследователей, занимавшихся вопросами мордовской истории.
Благодаря последним находкам в местных и московских архивах мы располагаем значительным количеством документов этого рода и теперь можно сказать, что по отношению очень многих из старейших мордовских селений северной части Саратовской губ. у нас имеется соответствующий материал.
Обозрение этого материала удобнее всего вести в хронологическом порядке. Несмотря на всю важность относящихся к данному вопросу документов приходится ограничиться лишь более или менее обширными выдержками из них, т. к. приведение их полностью отняло бы слишком много места.
Наиболее старый из известных мне документов, касающихся отвода мордве угодий «в посоп и оброк на пашню земли», находится в сенатском производстве по жалобе помещика с. Безводного (Петров. у.) Зыкова о землях с с. Захаркиным и дер. Усть-Узой-Мурзой. Одной из сторон была представлена в суд копия отказной книги, из которой видно, что в октябре 194 г. под’ячий пензенской приказной избы Павел Валяев отказал в Пензенском уезде за Валом на Суре реке мордве Алатырского уезда деревни Верхних Веденских (sic) Захарке Челпанову… (следует перечень имен) с братиею и с товарищи в посоп и в оброк на пашню земли… в урочищах: почин от межи поместной земли саранских и темниковских мурз и татар… от устья реки Везнянги вверх идучи реки Узы правая сторона до черного леса через речку Мортку идучи суходолом до вершины, а от вершин по речке Нянге…
Через Нянгу к реке Кундлее и через перелесок по липягам до Лемзяевского леса и подле леса… до Вежнянгинской вершины, что вышла из Сурского большого леса и от Узинские большие дороги… до рч. Вежнянги и вниз правая сторона до р. Узы до первого почина… А по хоромной и дровяной лес ездить им мордве… в Сурский большой лес и в липяги около своей земли». В сумежниках, кроме указанных выше саранских и темниковских татар, значится и пензенский под’ячий Григорий Валяев и порозжие земли — липяги Кувака и Долгая помра.
При генеральном межевании в этой окружности за мордвой числилось более 17 тысяч десятин. Попутно считаю не лишним сделать общее замечание, что при этом межевании мордва оказывалась в невыгодном положении по сравнению с соседями, т. к. по старым крепостям земли отводились им не четвертями, а по урочищам.
В следующем 195-м году имел место отказ мордве Алатырского-же уезда дер. Тургаковой Родайке Учаеву и Тагайке Третьякову дер. Сыресева Богдашке Емельянову и Тетюшке Тагаеву земель в урочищах: вверх
р. Суры по р.р. Калдаисе да по Сырне да по Наскавтоме, «а межа той их земле посопному и оброчному полю — почин от устья рч. Колдаиса вверх по обе стороны до вершин, а от устья Колдаиса по Суре вверх по правой стороне до Черемшанского бору и от него до Алякс Помры, от той Помры до Колдаисских вершин… до вершин рч. Мочима, от Мочима до вершин рч. Изгерман, отсюда до вершин Наскавтома, далее до старого вала и до дуба у валовых ворот; отсюда до рч. Ексарки; затем до Суры и ею до первого урочища».
В августе 196 г. по отказу из Пензы были отведены в посоп и в оброк земли мордве дер. Пилясевы Алатырского у. Андрюшке Захарову… с товарищи в урочищах: почин от р. Суры от устья рч. Туруева по Суре вверх по правой стороне до Чемухской вотчинной дороги; той дорогой до рч. Туруева, перейдя ее ею же вверх по правой стороне до Балчеева леса и через поля до вершин рч. Тютняра; через Тютняр до вершин рч. Сузима, отсюда через поля до вершин рч. Имелки, ею до Туруева и последним до устья. С этой земли мордва обязалась платить ежегодно посопу четь ржи, овса тож; денег 16 алтын 4 деньги.
В конце октября 197 г. из Пензы последовал отказ мордве Саранского уезда Аношке Несмеянову да Живайке Русяеву с товарищи против их братьи вверх Суры реки по рч. Кададе по обе стороны на пашню земли и на сенные покосы и на дворовые усадьбы и на скотинный выпуск в урочищах от р. Кадады от устья рч. Верхозима…, а та речка Верхозим течет сквозь озеро, и вверх идучи… правая сторона до вершины, а с вершины… через дуброву до липяга Бланчикмасу и… на вершину Ташкомяка… а от тех вершин на Барсуковскую вершину… и вниз идучи… правою стороною до рч. Камишкера, а вниз идучи той речки правая-ж сторона на рч. Кададу и вверх… по левой стороне до первого почина… И в тех урочищах
владеть им мордве озерами и полянами и водотеками и липягами и бобровыми.
У Холмогоровых (Материалы для истории Саратовского северо-восточного края. «Труды» Саратовской ученой архивной комиссии, т. III, вып. 2, стр. 253—255) напечатан документ 1702 г., из которого видно, что та же мордва просила об отводе из земель, оставшихся порожними за намежеванием дачи г. Петровску, «на вершине р. Нянги и от той вершины до Чунаковского кругленького липяжка и через большую Саратовскую и Пензенскую дорогу по Наумкинской дороге до Печелеевского рубежа, вершиною р. Нянги вниз до большой реки Нянги-же и… до Петровских граней, а от тех граней… через сырт до Сердобинской вершины лощиною и рекою Сердобою». Не видно, получили-ли они просимую дачу.
К июню 197 г. относится отказ пензенским под’ячим П. Валяевым в посоп и в оброк из ежегодного платежа 2 чет. ржи (овса тож) и денег двух гривен земли мордве д. Мочкас Саранского у., Алешке Авресеву с товарищи по р. Узе меж речек Вергазима и Ажнаура29. В отводе кроме этих речек упоминаются еще Узгермонь, Сенекеряша, Нечкеряш, Чишима, Чумаева, Розгильденский ключ…
Гераклитов А.А. Саратовская Мордва. // Известия Краеведческого Института Изучения Южно-Волжской Области. — Саратов, 1926. — Т. I. — С. 1-22. Публикуется в сокращении
