Лидер преступного сообщества «Уралмаш» Александр Куковякин скоро услышит приговор суда

«Он знает, что такое жить на 9 000 рублей? Он на эти деньги, наверное, ужинает». Как «уралмашевец» Куковякин захватывал Тавду: взгляд рабочих

В декабре 2004 года, когда на Куковякина завели уголовное дело, бизнесмен покинул родину. До своей экстрадиции в июне 2015 года он жил в Объединенных Арабских Эмиратах. Теперь на суде Куковякин называет себя патриотом, признает вину, обещает погасить все долги и заняться после выхода на свободу восстановлением Тавды.

Таково свойство времени — оно стирает плохое из человеческой памяти. Кому-то истории из 90-х о захватах «братками» свердловских заводов сейчас кажутся почти легендами. Кто-то даже скучает по «настоящим пацанам», державшим свое слово и всегда готовым ответить за него. Чтобы развеять романтический ореол, стоит послушать рассказ бывшего председателя профкома Тавдинского гидролизного завода Людмилы Соловьевой. Эта женщина 15 лет назад не побоялась пойти против воли всесильного тогда ОПС «Уралмаш», отстаивая право рабочих на заработанные деньги. Она видела несколько рейдерских захватов, стояла под дулами автоматов, ее давили машинами и травили собаками.

— Людмила Витальевна, на момент появления Куковякина и «уралмашевцев» в Тавде сколько лет вы проработали на гидролизном заводе и какую должность занимали? 

— Я пришла на завод в 1990 году, весной. Изначально была в должности аппаратчика по приготовлению химреагентов. Скажем так, грузчик – бери мешок, неси, раскрывай, разбавляй водой. Это самые низы. Потом была аппаратчиком водоочистки, лаборантом химанализа и начальником смены ТЭЦ. То есть с низов дошла до инженерно-технического работника. На момент прекращения работы завода в 2005 году я была еще председателем профсоюзного комитета гидролизного завода.

Людмила Соловьева

— Что предшествовало появлению Куковякина и его бригады на заводе?

— Было два захвата, они шли один за другим. Первый был с господином Федулевым (Павел Федулев сейчас отбывает 20-летний срок за организацию заказных убийств и проведение рейдерских захватов – прим. ред.). Приехали «маски-шоу». Натурально, на нескольких черных джипах, выгрузились мужички в масках, с автоматами-«калашами» наперевес, и прямо в заводоуправление. Мы тогда еще по старинке, можно сказать, работали, о таком понятии, как охрана или секьюрити, даже не задумывались. От кого нас тут охранять – от самих себя? Так, бескровно, без стрельбы они захватили завод. Сказали: «Теперь это наше». Тогда еще, кстати, мы слова такого – «рейдерский захват» – не знали, СМИ об этом почти не писали.

— Если правильно помню, совладельцами вашего предприятия на тот момент были рабочие? 

— Да. Были ваучеры, потом было ОАО, а мы были акционеры. Но тут приходят ребятки и говорят нам: «Какое это ваше, алло?! Вот они, 53% акций — у нас». Потом оказалось, что люди, занимавшие руководящие посты при заводе, скупали акции у простых рабочих. Допустим, люди могли продать 15-17 своих акций и купить мягкую мебель за 1 млн рублей. Зарплата была 700-800 тыс. рублей, то есть вообще за ничего продавали. Но начались наши катаклизмы еще раньше, когда директором стал господин Плюснин, потом немного выправилось с директором Цуриковым. В общем, всяческие были передряги, продукцию даже продавали незаконными путями и сидели без зарплаты в 1996-97 годах. Нам тогда с мужем, как сейчас помню, дали за несколько месяцев зарплату: четыре мешка комбикорма, по мешку муки и по мешку сахара. Спасались тем, что муж колол дрова бабушкам, я печки белила, плюс свое хозяйство.

Тавдинский гидролизный завод

— Что изменилось с приходом Федулева?

— Стало все совсем плохо. Даже помню, детские сады были тогда заводские… Ой, и не передать, что творилось, мы туда хлеб носили даже. Детей нечем было кормить, суп варили из кильки. Тогда притчей во языцех была история, как господину Федулеву в заводоуправление доставляли запечённых молочных поросят. Это пока наши дети ели супы из кильки!

— Федулев тогда здесь, в Тавде находился? 

— Слава Богу, это было недолго – около года. И было все время так — вот я, барин, могу себе позволить, а вы что хотите, то и жрите.

— Как сюда пришел Куковякин?

— Это было летом, я тогда как раз на смене была. Приехал такой неприятный, полный, обрюзгший, обросший мужчина, в трениках и вытянутой футболке со свисающим пузом. Он представился: «Господин Косарев (Юрий Косарев, помогавший «уралмашевским» в захвате ряда свердловских предприятий — прим. ред.)». С ним мальчики спортивного телосложения с автоматами на груди. Косарев этот был ставленником господина Куковякина.

— То есть появление Куковякина на предприятии от появления предшественника, в принципе, ничем не отличалось?

—Те были в масках, быстренько заводоуправление тряхнули и засели там, а эти решили поиграть в демократию. То есть они все, что им надо, сначала устроили, конечно, в заводоуправлении, а потом пошли по цехам. Собирали людей, говорили, какой нехороший Федулев, рассказывали, как он нас тут гнобил: зарплату задерживал, не увеличивал, детишек обижал, а сам жировал. В общем, пришли «хорошие парни», которые били себя в грудь и говорили, что они за Россию, за державу, они вроде как патриоты.

— Рабочим нравилось?

— За душу брало (улыбается). У Куковякина и в то время пиарщики были неплохие. Он научен был общаться и с руководством, и с нами, простыми людьми. Выходил на крыльцо заводоуправления, перед ним 500—600 человек, и начинал: «Как я вас понимаю, но и вы меня тоже поймите. У меня тоже сын». Помолчит немного, а потом добавляет: «Два». А уже когда собирались более мелким кружком, мог себе позволить разного рода высказывания.

— Например?

— Самое известное — опилки, мол, тавдинцы, кушать будете. Не такой, правда, глагол там был. В общем, не такой уж он и ангелок с крылышками или овца не ведающая, что делает. Его начальник охраны завода, был такой господин Астафьев… Ведь машины по нам ездили, собачек на нас охранники спускали.

— За что?

— Это было, когда мы попытались потребовать свои заработанные денежки и пошли пикеты по заводу. Я тогда лично 11 дней не выходила с завода, прибегала домой только на пару десятков минут, чтобы детей повидать. Мы просто-напросто ни впускали транспорт, ни выпускали.

— Зачем?

— На протяжении четырех месяцев до этого нам зарплату почти не выдавали. Дадут 500 рублей, 600 рублей, а что такое 500 рублей? Это ничего совершенно! У нас копятся долги за коммуналку, нам детей кормить нечем опять. Хотя, повторюсь, изначально мы были даже рады, что пришел Куковякин. Он, тем более, начал баллотироваться по Восточному управленческому округу, как кандидат в депутаты проехался тут, обещал модернизацию на заводе — гнать спирт из пшеницы, обещал расширять колхозные площади. Было у нас еще подсобное хозяйство, там картофельные поля. И он: «Мы здесь чипсовый заводик откроем, картонажную фабрику, будем варить целлюлозу». И действительно же — на одной из колонн гидролизного завода была проведена реконструкция и несколько пробных варок целлюлозы успешно состоялись. Дальше, началась газификация, почти закончили реконструкцию одного котла ТЭЦ под газ. И вдруг — трах, бац – все! Подвело, думаю, то, что они и ртом, и одним местом хлопали все, что могли. И в Казахстан цистернами спирт отправляли, и сюда цистернами, и туда цистернами. Фуры одна за другой загружались 200-литровыми бочками со спиртом и уходили в неизвестном направлении. Деньги, всегда только налом, возились сумками. Но то, что нам отдавалось на зарплату, были слезы. Нам говорили: «Поймите, нет реализации». Блин, как нет реализации?! Продукция на складе завода даже неделю тогда не залеживалась, днем и ночью шли эти фуры. Мы в советское время так не работали, чтобы у нас и на одну треть склад не наполнялся!

— Поэтому вы решили перекрыть завод для транспорта?

— Если реализации нет, то почему нет затоварки? Мы же видим – сварили спирт, почистили его, и он нигде не задерживается, а денег нам нет и нет. В какой-то момент чаша терпения переполнилась. Тем более тогда все были в сговоре, я вам как есть сейчас говорю. Наш руководитель города, господин [Александр] Соловьев, однофамилец мой…

— Не родственник вам?

— Знаете, председатель правительства Алексей Петрович Воробьев, когда начались все эти пикеты, звонил сюда Соловьеву и спрашивал с него: «Что твоя жена там устроила?». А он чуть не левой пяткой от родства со мной открещивался. Они все были в сговоре. Почему я так говорю? Когда мы поднялись, быстренько взаимозачетами нам закрыли долги по коммуналке в счет зарплаты. Часть денег, около 6 млн рублей, забрали из зарплат медиков и отдали нам. И это все с подачи областного правительства. Уже потом выяснилось, что в Пенсионный фонд не было отчислений, в налоговую не было – как это? Это сговор, настоящий сговор. Живые деньги тогда из Тавды увозились, сюда — ноль. Отсюда все эти банкротства в ЖКХ, деньги ведь им тоже только на бумажке передавали за нас.

— Как Куковякин уходил отсюда?

— Куковякин все время хвалился: «Если бы не я, то ничего у вас бы не было». Но не появилось у нас ни чипсового завода, ни картонажной фабрики. На гидролизном банкротство шло за банкротством. Сначала с буковками поиграли – было ОАО, сделали ООО, был «Гидролизный завод», стал «Тавдинский гидролизный завод», потом ТМБК (в 2003 году создано ООО «Тавдинский микробиологический комбинат» — прим. ред.). Ввели внешнее управление — и ни денег, ни реализации. К декабрю 2003 года снова накопились большие долги по зарплате. К этому времени нам уже перестали что-либо обещать, пороги мы тоже все какие

можно обили — безрезультатно. Тогда мы пошли на объявление голодовки и четверо суток голодали.

— Много рабочих участвовало? 

— Начинали голодовку 32 человека, в первые сутки двоих у нас увезли на «скорой», потом еще 1-2 человека.

— А сколько в этот момент работало на предприятии? 

— 1100.

— То есть акцию поддержали единицы? 

— Поддержали все, но не все могли голодать. У нас было производство непрерывного цикла, и надо было кому-то работать. Во-вторых, ТЭЦ гидролизного завода отапливала почти 75% города. Мы не могли остановить производство. Мне даже приходилось отговаривать людей от проведения забастовки, иначе у нас замерзнут детские сады, школы, да и само гидролизное производство зимой мы уже не запустим. Тогда, в декабре, мы получили ровно половину от нашей задолженности. Потом была вторая голодовка, затем — третья.

Первая голодовка была в комнате отдыха для водителей гаража. Мы туда лавочек из цехов натаскали и на них были. Я там как королева расположилась – на столе старинном, помните, такие были из массива древесины? У меня была дубленка из овчины и две фуфайки. Что интересно, я до этого никогда не думала, что человек может объесться двумя ложками бульона, четырьмя пельменями и плиткой гематогена. После той голодовки я съела все это, и, боже мой, казалось тогда, что я ничего вкуснее не ела.

— Ведь только после третьей голодовки, в декабре 2004 года, к вам приехал прокурор области, тогда этот пост занимал Александр Шайков, и возбудили уголовное дело?

— Дела были, но они не двигались никак, пока не сменился прокурор в городе. Я сейчас уже и не помню, как его звали. А так дела возбуждали и против нас. Я вот, по их материалам, залезла как-то ночью в заводоуправление и у господина Астафьева выкрала деньги, что-то около полумиллиона рублей. Меня по этому поводу доставляли в милицию, полностью откатывали руки и брали показания. Пытались обвинить даже, что я употребляю наркотики. Астафьев сказал тогда, что я не то пьяная, не то обдубашенная, грозил увезти на освидетельствование. Тогда наши рабочие меня отстояли, не отпустили с охраной. Мужики просто обступили меня и предложили везти нарколога на завод. Вот тогда я только, наверное, и поняла, какая ответственность лежит на мне.

— Все-таки как остановили завод?

— Постарался мало уважаемый мною Константин Григорьевич Баранов (ныне сити-менеджер Тавды, при Куковякине главный инженер ТГЗ — прим. ред.). Завод остановили знаете почему? На тот момент спирт уже в основном гнали из зерна, это была действительно качественная продукция экстра-класса. Прошла реконструкция, были разработаны методики. Но все это совпало с большим количеством чеченского и дагестанского спирта, который хлынул с Кавказа в Россию. И правительство начало принимать меры к тому, чтобы это пресечь, начали прижимать. Сопоставляя все факты, могу сказать, что Куковякин просто переоценил свои силы. Он думал про себя, что он такой крутой владелец заводов, газет и пароходов, депутат, хозяин всея Тавды. И у него – бац, не получилось. Ему просто не удалось получить лицензию на производство спирта, и мы полгода работали без лицензии. Я, честно, даже не знаю, делал он даже что-то или не делал, чтобы ее получить. Ведь сказать и написать можно все. В нашу сторону была только одна говорильня – подождите, потерпите. Потом он начал вообще заявлять: «Да вы сами убили свой завод. На фиг вы начали жаловаться в прокуратуру?». То есть они хотели нас гнобить, а мы должны были все терпеть и терпеть. Нет уж, простите, мы не рабы! Мы хотим жить, мы хотим, чтобы наши дети учились, чтобы в школу они ходили не в штопаных ботинках. Простите, это наболевшее, я ребенку ботинки скотчем тогда латала, чтобы он мог в школу пойти.

— Вы упомянули Баранова, но он был только главный инженер.

— Тогда Куковякина уже не было, директор [Сергей] Багреев был под судом, и [главный бухгалтер Фаина] Наянова была под судом. Всех арестовали, завод из-за отсутствия лицензии не мог выпускать спирт. Но ведь были еще успешные варки целлюлозы, и ими надо было просто кому-то заняться, нужно было сделать ряд правильных шагов. Например, главному инженеру Баранову, который вырос на этом гидролизном заводе, надо было не здесь лебезить, а ехать в область и дорабатывать технологию. Да, это была частная собственность, но ведь можно было перейти на новую продукцию. Нужно было просто установить оборудование для прессовки картона. Упаковочный картон — его даже не нужно отбеливать! А здесь все уже пилили, кромсали, загонялись бульдозеры прямо в цеха и крушили их. Обвязывали тросами оконные проемы и выдергивали куски стен, обрушая крыши. Начала это все госпожа Новоселова, последний исполнительный директор гидролизного, которую посадили после Багреева и дали ей всю полноту власти.

— Что происходило дальше?

— Я вам расскажу. Мой муж работал на ТЭЦ огнеупорщиком. Когда денег не стали давать и… (плачет). Это трудно рассказывать, я одна с двумя детьми по 4,5 месяца сидела — муж уезжал на заработки. О себе я могу сказать единственное: если бы не закрыли завод, у меня жизнь сложилась бы совершенно по-другому. На момент развала предприятия — я начальник смены ТЭЦ, последняя моя зарплата на предприятии в 2005 году — это 18 тыс. рублей. Хорошие деньги не только для Тавды. 17 лет отдано предприятию — и вдруг я никто и звать меня никак. А еще после всех этих заварух на хорошие места меня просто не брали. Я работала после этого няней в детском саду, уборщицей в музыкальной школе, менеджером у частника на продуктовой базе, сейчас — завхоз в Центральной районной больнице за 9 тыс. рублей в месяц. То количество специалистов, которое было занято на заводе, не мог впитать город.

— Уезжали на вахты?

— Кто мог, те поехали. Работал у нас водитель на заводе Олег Кривоногов, имел детей, приносил людям пользу. Завод закрылся, и он вынужден был ехать на север вахтовым методом. То ли климат не подошел, то ли еще что-то — он приехал с вахты, и у него просто остановилось сердце. Человеку было около 40 лет всего. Еще один пример — работал у нас на ТЭЦ Толя. Он настолько переживал это все, что у него начало скакать давление, уволили человека… Он вез на машине семью, просто уткнулся в баранку лицом — и человека не стало. Работала у нас женщина на топливоподаче, завод закрыли, работы не стало, плеча не стало, которое в коллективе всегда ты чувствуешь, его тебе всегда подставят. Начала пить, на почве этого совершила убийство и сейчас сидит в тюрьме. Могу так до бесконечности продолжать, это сотни порушенных судеб. Что такое для небольшого городка закрыть завод? У нас была масса трудовых династий, и ничего этого не стало.

— Губернатор [Эдуард] Россель, кто-то еще из областных властей приезжал тогда к вам — пытались спасти ситуацию?

— Про нас забыли. Изначально ведь наверх рапортовали так: гидролизный законсервирован. Ё-мое, где он законсервирован? Все раскурочено и выдрано. Сейчас я даже проезжать там мимо не могу, настолько это все тяжело. Честно – не могу. Когда остановили производство, в течение суток в районе гидролизного невозможно было находиться по той простой причине, что было полное ощущение военной канонады. Это было зимой, и на заводе рвало трубы, рвало арматуру, было реальное ощущение стрельбы.

— Говорят, когда Куковякина экстрадировали в прошлом году в Россию, он обещал открыть в Тавде новое производство на 500 человек и даже гольф-клуб здесь открыть, как вы относитесь к этому?

— Я в соцсетях уже выразила свое мнение. Если тавдинцы еще раз готовы встать на колени пред этим человеком — ради бога! Я к этому не готова. Какая разница, 10 лет прошло или 20? Есть русская поговорка «Бог не Тимошка, видит немножко». Все равно когда-то расплата придет. Пусть, мол, едет Куковякин, строит завод на 500 человек! В зад его прикажете целовать? Нет уж, милые мои, я туда не пойду! Я не позволю больше меня гнобить, опускать ниже плинтуса и вытирать об меня ноги. Я в первую очередь человек! И не думаю, что жил он эти 10 лет, как жила я или многие из нас. Он вообще не знает, что такое жить на 9 тыс. рублей в месяц. Он на эти деньги, наверное, ужинает. Нам из них надо заплатить всю коммуналку, купить покушать, фрукты детям успеть купить и как-то попробовать одеться. Сытый голодного никогда не разумеет.

— Куковякин сам не раз говорил, что он признает свою вину и готов возместить 2,7 млн рублей, которые при его участии вывели с гидролизного завода. 

— У меня такое предложение – пусть он эти 2,7 млн рублей отдаст в Пенсионный фонд в счет тех денег, которые туда так и не были уплачены. Люди хотя бы смогут на пенсию пойти. Хотя что такое 2,7 млн рублей в 2005 году и в 2016-м?

— Как вы думаете, есть шанс, что решение суда будет объективным?

— Нет. Факты сами говорят за себя, что такое вменённые 2,7 млн рублей? Это просто смешно. Может быть, пару нолей добавить – это поправило бы ситуацию и было бы более правдоподобно. А это фарс, чистой воды фарс. И это ведь далеко не весь ущерб, мягко говоря. Обещано господином Куковякиным, конечно, было много, но ничего этого нет и развалено то, что было. У меня до сих пор лежат бумаги о тех событиях, дети говорят: «Мама, давай всем этим печку растопим». Я не могу — это же наша история.

Источник ZNAK