Про методы дезинформации, которыми пользовались в период Великой Отечественной войны сотрудники уфимского Дома связи, я уже писал в связи с деятельностью радиостанции Коминтерна. Забыл только упомянуть, что курировало эту работу дезбюро, о котором известно не так уж и много. Служба дезинформации появилась в советской военной разведке почти в момент создания самого разведуправления. О том, как именно развивались события, говорят очень глухо. Однажды я об этом писал, повторю основные моменты.
…Нужно быть справедливым – сначала с предложением организовать особое «бюро дезинформации» (называли и очень современно — «мифостудию») выступило Главное Политическое Управление. К Сталину и Троцкому обратился заместитель председателя ГПУ Уншлихт с предложением создать бюро, объединяющее усилия контрразведки, военных разведчиков и дипломатов, наладить в этом бюро учет степени осведомленности иностранных разведок о Советском Союзе, и, уже отталкиваясь от этих знаний, развернуть, по типу конвейера, программу фабрикации ложных сведений и документов по текущим делам – экономике, армии, внутрипартийных делах, по отдельным событиям и персоналиям.
Предложения Уншлихта в политбюро приняли в полном объеме, но решили, что фабрикуемые оперативные легенды и долговременные военно-прикладные мифы перед передачей врагу должны тщательно изучаться партийным руководством, которое оставляло за собой контроль над общим направлением дезинформации и ключевыми сюжетами.
Конфликтным моментом во всем этом деле было следующее: если для разведки стремление обмануть противника было делом вполне естественным, то дипломаты в те далекие времена являлись людьми, привыкшими отвечать за свои слова – такими были не только традиции дипломатии, но и сами принципы, на которых основывались отношения между государствами. Но в данном конкретном случае мнением дипломатов никто не поинтересовался, их просто поставили перед совершившимся фактом.
Вообще-то, зря. Когда о «мифостудии» стало известно наркому иностранных дел Чичерину и его первому заместителю Литвинову, они немедленно явились в политбюро, чтобы высказать замечания. Они согласились с необходимостью в определенных случаях распространять ложные сведения, но выразили сомнения в литературных (мифотворческих) способностях сотрудников ГПУ. В дипломатичной форме было сказано – чекисты самостоятельно не способны создать полноценную легенду и решить, когда и какими путями запустить ее в обращение.
– К тому же, распространяемые сведения будут сейчас же опровергаться советскими полпредствами, – опасался Литвинов. – Можно, конечно, их заранее предупредить, но в этом случае созданные легенды начнут работать против самих себя!
Возникли основы конфликтной ситуации, которая не позволила развернуть сотрудничество между контрразведкой и дипломатами.
Итак, идеи витали в воздухе, но из-за межведомственных разногласий предложения Уншлихта применения не получили. Пока все эти предложения обсуждались, в Управлении военной разведки уже вовсю развертывало свою работу специальное Дезбюро – группа под руководством известного разведчика Оскара Стигга. Его деятельность решено было засекретить настолько, что в самом Управлении количество посвященных не превышало двоих – начальника и его заместителя.
Основные противники определились: самую деятельную разведку против Советов на то время вела Польша, а через Польшу Франция. Из окраинных государств выделялась Эстония – посредник для Финляндии, Англии, Японии и отчасти Германии. Исходя из этого, Дезбюро стало работать преимущественно на Польшу и ее покровительницу Францию. Вместе с тем, попутно, и на Эстонию в расчете на дальнейшее распространение «дезы».
Общее направление мифотворчества должны были определять директивы Реввоенсовета. «Художественным критиком» выступил председатель Реввоенсовета Лев Давидович Троцкий.
Им был взят основной курс на гиперболу – предписывалось рисовать численность, состояние и боеспособность Красной армии раза в полтора-два лучше, чем это было на самом деле.
Через выявленных польских и эстонских агентов щедрым потоком пошли на Запад донесения, очень похожие на секретные.
Среди них были подлинные приказы, но уже имевшиеся у противника, устаревшие секретные издания, очень похожие на подлинные, но тщательно переработанные в Дезбюро, наконец, совершенно ложные бумаги, целиком сфабрикованные, порою даже фантастические. Пищи для размышлений было более, чем достаточно.
Параллельно с распространением «дезы» велась усиленная разведка. В то время в европейские правительственные учреждения агенты Управления проникали сравнительно легко: служб безопасности не было, секретные бумаги нередко лежали открыто на столах. К тому же, многие из чиновников военных ведомств восхищались коммунистическим экспериментом или ему сочувствовали, не прочь были поиграть в либерализм.
Все это облегчало распространение материалов Дезбюро, помогало внедрить в иностранные правительства ложную информацию о значительном усилении в Красной армии пехоты, конницы, артиллерии, броневых средств и особенно воздушного флота.
Масштабные аналитические доклады разведотдела польского генштаба под общим грифом «Красная армия» целиком был основан на сюжетах и образах, разработанных в Дезбюро.
Получалось так, как задумано. Одно вызывало сомнения. Общий курс. Сам художественный прием. Гипербола. Руководитель Управления Берзин сомневался в правильности направления, указанного Троцким. Он судил по конечным результатам.
Что получалось? Ознакомившись с материалами Дезбюро, руководители зарубежных правительств брались за срочное усиление своих армий. Генералы, размахивая «дезой», требовали увеличить ассигнования на нужды армии и, как правило, этого добивались.
Правильна ли общая линия на приукрашивание?
Берзин считал, что, возможно, ранее этот курс был правильным, но в данное время пугать противников больше нельзя. Он предложил прекратить «раздувание» и делать акцент на сокращении Красной Армии и качественном улучшении военной техники. Михаил Фрунзе и Сергей Каменев, тогдашний начальник штаба Красной Армии, с этими соображениями согласились – «раздувать наши силы не надо». Дезориентацию противника решили вести по новой фабуле и сюжету.
Но разработки эти так и остались архивными. В предвоенные годы свои коррективы внесли «соседи» (так называли сотрудники военной разведки коллег из ГПУ).
Началась раскрутка знаменитого дела «Весна», по обвинению в шпионаже были арестованы несколько тысяч командиров Красной армии старшего и высшего звена. В этих условиях сотрудникам Дезбюро и агентуре, распространяющей продукцию бюро, работать стало чрезвычайно опасно.
Нужно было решать – свернуть игру и дожидаться лучших времен или менять стиль работы как-то совсем кардинально.
Берзин обратился к Сталину, а тот решил, что стратегические направления работы Дезбюро определять будет он сам. Лично. Но многие планы скорректировала война. Осенью 1941 года значительную часть сотрудников Дезбюро перевели в Уфу вместе с разведшколой Коминтерна (база в Топорнино-Кушнаренково) и основным аппаратом 3-го Интернационала. Об этом я уже писал.
Дополню все эти известные сведения одним неизвестным моментом.
Дата смерти разведчика Оскара Стигга, первого шефа дезбюро, указывается всюду определенно — 1938 год. Известно и место расстрела.
Между тем, в 1941 году в гостинице «Башкирия» проживал человек, которого звали Оскар Стигги. Не стал бы об этом и говорить, если бы это не подтверждалось воспоминаниями сотрудника НКВД Н.М. Коновалова, который отвечал за безопасность коминтерновцев.
Может быть, разница в окончании («и»), а, может быть, простое совпадение. Такие совпадения встречаются нередко в области, где все зыбко, неотчетливо, неокончательно… В общем, никак не поймешь, где правда, а где «деза»!
Сергей Синенко
