Памятник Салавату Юлаеву на Черкалихиной горе в Уфе был открыт 17 ноября 1967 года
Окошко в мир провинциальной советской интеллигенции середины ХХ в.
Размещаю отрывки из воспоминаний сотрудника Института истории, языка и литературы УНЦ РАН В.П. Чемериса. В центре внимания 1951–1954 гг. — исторические и филологические изыскания в Уфимском крае, смерть Сталина, юбилей Салавата Юлаева, визит в Башкирию этнографа Сергея Руденко и др.
* * *
12 мая 1951 г. Председатель СМ СССР Сталин подписал постановление об организации Башкирского филиала АН СССР. В Уфе всеми вопросами его создания стал заниматься оргкомитет во главе с З.И. Изгиным. Президиум АН СССР назначил председателем президиума филиала д. г.-м. н. профессора Г.В. Вахрушева, а и.о. заместителя Ш.И. Типеева.
Представляет интерес с точки зрения приоритетов того времени характеристика работы ИИЯЛ в отчёте Башкирского филиала АН СССР за 1951 г. В нём о достижениях института говорилось следующее: «Тов. Рахматуллина Н.К., работавшей под руководством к.н. т. Баишева, записала… в течение 30 дней свыше 500 песен, посвящённых вождям народа – Ленину, Сталину, а также Ворошилову, Будённому, партии большевиков, комсомолу, советской власти и колхозному строительству, коммунизму и т. д. Ими были записаны, кроме лирических песен, и шуточные, критические песни про лодырей, лентяев и т. д.» Запись проходила в районах Куйбышевской и Саратовской областей.
Таковы некоторые факты и события до того времени, как автор переступил порог ИИЯЛ БФ АН СССР.
В первый год после окончания истфака Башпединститута им. Тимирязева я работал преподавателем в средней школе в Затоне им. Октябрьской революции. Узнав случайно от одного из бывших сокурсников, что в ИИЯЛ БФ АН СССР требуется историк, зашёл в институт.
Со мной довольно долго беседовали директор М.Я. Янгиров, учёный секретарь Руст.Г. Кузеев и зав. сектором истории к. и. н. С.З. Туктаров. Сказали, что готовы рекомендовать меня на должность мл. научного сотрудника. Я дал согласие. 29 мая 1952 г. я присутствовал на заседании президиума БФ АН СССР. Проходило оно в особняке по ул. К. Маркса, 6 в конференц-зале.
Сам же состав института того времени (1952–1953 гг.) был достаточно своеобразным. Если филологи состояли из языковедов и литературоведов по образованию и опыту предшествующей работы, то историческая часть сформировалась, во-первых, из преподавателей общественных дисциплин, окончивших аспирантуру в Москве, во-вторых, из бывших партийных и советских работников. Среди последних я застал трёх бывших секретарей обкома ВКП(б), одного министра, прокурора и др. В это время из историков только А.Н. Усманов, а также Ш.И. Типеев имели опубликованные научные труды (книги, монографии).
* * *
Что мне запомнилось из важнейших событий в первый год работы в институте, свидетелем которых я был лично. Прежде всего следует остановиться на научной сессии, посвящённой 200-летию национального героя башкирского народа, сподвижника Ем. Пугачёва Салавата Юлаева.
Годом его рождения в то время считался 1752 г. Предыстория этой первой в Башкирском филиале АН СССР сессии и событий с ней связанных таковы.
Подготовка юбилея началась в июне 1951 г. Была создана авторская группа по подготовке брошюры – биографии Салавата Юлаева. Первоначально в эту группу вошли А.Н. Усманов, А.И. Харисов, З. Шарки (Юсупов). В дальнейшем шло её пополнение, но А.Н. Усманов по каким-то причинам от написания закреплённого за ним раздела уклонился. Рукопись брошюры неоднократно обсуждалась, затем секретарь обкома ВКП(б) С. Саитбатталов обратился к д. и. н. Р.М. Раимову (Институт истории АН СССР) с просьбой дать отзыв на рукопись брошюры (предпоследний вариант, 43 машинописных страницы). В конце апреля 1952 г. рецензия Р.М. Раимова была получена в Уфе.
Московский историк, одно время он был секретарём Башобкома ВКП(б), сделал много замечаний, часть из которых при подготовке рукописи к печати была учтена. Но рецензент при этом рассуждал о том, являлся ли Салават народным героем, был ли он и его отец Юлай феодалами, а затем поставил вопрос о неправомерности спешки с проведением юбилея.
Позже Ш.И. Типеев утверждал, что М.Я. Янгиров после этой рецензии даже на какое-то время отменил подготовку сессии (?!).
16–17 июня 1952 г. научная сессия состоялась в конференц-зале президиума БФ АН СССР. При открытии сессии в её президиуме находились Г.В. Вахрушев, С. Саитбатталов, Ф.Х. Мустафина (зав. отделом науки и учебных заведений обкома партии), М.Я. Янгиров, Ш.И. Типеев. Я на этой сессии присутствовал с начала до конца и очень чётко помню многие детали происходящего.
Зал был почти полон, около 100 чел. внимательно воспринимали то, что говорили докладчики. Вначале всё шло торжественно, спокойно. Главный доклад сделал Ш.И. Типеев «Салават Юлаев – национальный герой башкирского народа, сподвижник предводителя Крестьянской войны 1773–74 г. Ем. Пугачёва», содоклады – А.И. Харисов, З.Г. Юсупов (Шарки), Х. Гиляжев, выступила историк из Москвы А.П. Николаенко.
В самом начале своего доклада Ш.И. Типеев, не называя фамилии сказал, что «некоторые же осмеливались рекомендовать, что, мол, в наши дни, когда идёт критический пересмотр всего написанного о национальных движениях, было бы правильно не торопиться с организацией юбилея». И далее достаточно аргументировано, хотя и чрезмерно пространно, он изложил предмет своего доклада.
Сразу же после доклада был задан ряд вопросов. Первый из них: «Салават и его отец феодалы или нет?» Ответ: «Я не могу относить их к феодалам, как это делают некоторые историки, в т. ч. Устюгов и Раимов».
Затем последовал вопрос (боюсь ошибиться, но, кажется, его задал к. и. н. З.И. Сираев, работавший тогда в Стерлитамаке): в Уфе ходят слухи, что, якобы «один наш земляк, московский профессор Раимов, не признаёт Салавата национальным героем и предлагает отменить юбилей?»
Сначала докладчик спокойно говорит, что Раимов рекомендовал лишь не торопиться с юбилеем, а затем буквально обрушивается на рецензента. Здесь было и об «антимарксистских» позициях рецензента, о порочной школе Покровского, что ему «невдомёк элемент истины», что так может ставить вопрос «лишь безродный космополит» и Р.М. Раимов повторяет басни, исходившие в прошлом от башкирских и татарских националистов и врагов народа.
Всё это происходило в то заидеологизированное время, когда ярлыки, свойственные годам культа личности, служили как бы дополнением к обычным доводам и аргументам.
На заключительном заседании сессии и.о. директора института М.Я. Янгиров пытался как-то сгладить выпады Ш.И. Типеева в адрес Раимова, подчёркивая излишность такой полемики, ибо роль Салавата как национального героя незыблема. «Научная сессия – сказал Янгиров, – прошла успешно». Но всё было не так просто, и произошедшее на ней ещё долгое время давало себя знать.
Уже в июле 1952 г. бюро Башкрайкома ВКП(б) обсудило вопрос о сессии. Говорилось о низком уровне её проведения, вине М.Я. Янгирова и Ш.И. Типеева, что последний открыл ненужную дискуссию и т. д.
Оргвыводы последовали незамедлительно, но они вызывали у сотрудников разные толкования. М.Я. Янгиров ушёл с поста директора института 24 июля 1952 г., став директором Башпединститута, а затем первым секретарём Уфимского горкома КПСС. В свою очередь Ш.И. Типеев был освобождён от должности зам. председателя президиума БФ АН СССР и назначен и.о. директора ИИЯЛ.
Очень хорошо запомнился приезд в институт в августе 1952 г. выдающегося учёного-этнографа, человека сложной и интересной судьбы проф. С.И. Руденко. Для меня и, видимо, для других сотрудников института это был человек из какого-то другого мира, который ещё в 1916 г. опубликовал первую часть фундаментальной монографии «Башкиры» (вторую часть в 1925 г.).
Для С.И. Руденко была организована экспедиция в ряд районов республики для сбора материалов в связи с подготовкой им нового издания указанной монографии. В поездке С.И. Руденко сопровождала супруга и аспирант КФ АН СССР Г.В. Юсупов (он вскоре стал мл. н. с. сектора истории). В 1955 г. монография «Башкиры. Историко-этнографические очерки» вышла из печати.
Мне представилась возможность беседовать с С.И. Руденко. Это произошло следующим образом. 18 августа 1952 г. на второй день его приезда в Уфу состоялось совещание при дирекции. Присутствовали: Ш.И. Типеев, С.И. Руденко, С.З. Туктаров, А.Н. Усманов, К.З. Ахмеров, Б.С. Саяргалеев, Руст.Г. Кузеев. Мне поручили вести протокол. Обсуждалась рецензия С.И. Руденко на параграф «Вопрос об этногенезе башкир» (автор А.Н. Усманов) для I тома «Очерков по истории БАССР». Рецензия была отрицательной, с чем присутствовавшие в своих выступлениях согласились. Я впервые (с достаточной полнотой) оформил протокол, согласовав на следующий день с С.И. Руденко все возникшие вопросы. Этот протокол хранится в Научном архиве УНЦ РАН с приложением подлинника рецензии и текста параграфа.
Многие разделы «Очерков» создавались в муках. Так, несколько позже, написание указанного параграфа было поручено к. и. н. Г.В. Юсупову, но и его текст забраковали. В «Очерки» (том I, часть 1, 1956 г.) вошёл параграф с названием «Об этногенезе башкир», его автором стал к. и. н. Раиль Г. Кузеев.
Экспедиция С.И. Руденко была второй экспедицией в истории академического ИИЯЛ. Первая в 1952 г. состоялась под руководством 20-летнего студента Литературного института им. М. Горького Рами Гарипова. В трёх южных районах республики он изучал бытование башкирского фольклора. Моё знакомство с этим замечательным поэтом состоялось в конце 1960-х гг.
К началу 1953 г. моё положение, хотя и временно, начало меняться. Избрание профоргом института позволило бывать больше на разных заседаниях, узнать много нового. Затем в марте Руст.Г. Кузеев перешёл на работу учёным секретарём президиума БФ АН СССР и до подыскания постоянной его замены Ш.И. Типеев предложил мне стать вр. и.о. учёного секретаря. После небольших колебаний я согласился. С ноября 1953 г. учёным секретарём института был назначен Г.Х. Гумеров, до этого начальник Главлита БАССР.
Но ещё до моего, хотя и временного, повышения служебного статуса произошло событие, которое в конечном итоге приблизило страну к 1956 г. Я думаю, вряд ли было много учреждений, где скрупулёзно зафиксировали события 6 марта 1953 г. Это было сделано по настоянию Ш.И. Типеева учёным секретарём института Р.Г. Кузеевым.
5 марта 1953 г. умер И.В. Сталин. На следующий день ровно в 9 часов утра все сотрудники, какие-то притихшие, можно сказать подавленные, собрались в кабинете директора. Ш.И. Типеев говорил о постигшем партию и страну горе.
Решили выразить общее отношение коллектива к этому печальному событию и на заседании дирекции избрали комиссию, в которую вошёл и я, для составления соответствующего выступления «Великая скорбь». Сделали перерыв. В течение последнего такой текст был подготовлен.
Вновь собрались в кабинете директора. Текст огласил Р.Г. Кузеев. Собравшиеся с ним согласились и все поставили под ним свои подписи. Это 26 человек, в том числе работники библиотеки филиала. В нашем совместном выступлении говорилось, что мы потрясены, скорбим об утрате, клянёмся продолжать дело Сталина, быть верными партии и т. д.
Далее в 4 часа дня весь коллектив прибыл в президиум БФ АН СССР, где в конференц-зале состоялось траурное собрание сотрудников, тогда немногочисленных, всех учреждений филиала. В числе выступавших был Руст.Г. Кузеев (он зачитал указанный выше текст), от имени молодёжи выступил В.А. Маслов, тогда секретарь комсомольской организации филиала (ныне известный геолог, д. г.-м. н.).
В морозный мартовский день похорон Сталина в сквере, который тогда был напротив нынешней гостиницы «Агидель», около бюста Сталина собрались как сотрудники института, так и других ближайших учреждений. Сквер был радиофицирован, лилась траурная музыка, наконец, радио донесло всё, что было связано с самой траурной церемонией в Москве.
Несколько месяцев я постигал «премудрости» научно-организационной работы. Готовились заседания учёного совета, писались отчёты, составлялись планы. Приходилось работать с разного рода комиссиями, в том числе по проверке финансовых дел бывшего института им. М. Гафури. Её проводил минфин БАССР, так как подготовка «Очерков по истории БАССР» (тома I, II) финансировалась, начиная с 1948 г., за счёт бюджета БАССР и довольно большие гонорары выплачивались московским авторам (руководитель «московской комиссии» по подготовке «Очерков» был к. и. н. Н.В. Устюгов). Занимался подготовкой экспедиционных выездов сотрудников, правда весьма скромных по составу и срокам, при отсутствии какого-либо в то время транспорта (автомашин).
В одной командировке в Чишминский район я выступил в качестве помощника к. и. н. Г.В. Юсупова. Он тщательно изучил кладбище Акзират, на котором расположено кэшэнэ (мавзолей) Хусейн-бека. Моя задача состояла в снятии эстампажей с надгробий. Некоторые из них относились, как считал Г.В. Юсупов, к эпохе позднего булгарского государства, были и надгробия башкирских тарханов XVII–XVIII вв. Ночевали мы прямо в здании вокзала станции Чишмы в какой-то комнате. Г.В. Юсупов встречался со стариками и искал, искал что-нибудь утраченное. То в одном, то в другом месте он находил следы бывших надгробий с кладбищ, но они служили теперь фундаментами построек, а сами тексты были недоступны.
Г.В. Юсупов был, насколько я знаю, в те годы единственным исследователем древней эпиграфики в Башкирии, причём он явно опоздал во времени, но всё же успел научно зафиксировать и расшифровать, что в 1953 г. ещё сохранилось. Итоги исследований в Башкирии вошли в его монографию «Введение в булгаро-татарскую эпиграфику» (1960 г.).
В это же время начинал полевые изучения архитектурных памятников к. арх. Барий Гибатович Калимуллин, перешедший в институт из другого подразделения филиала. Он настойчиво добивался своей главной цели – зафиксировать и сохранить для потомства всё ценное в народном зодчестве прошлого, в устройстве башкирского аула, в культовых зданиях (в то время единичных, часто и полуразрушенных). Отношение к его изысканиям порой было какое-то негативное, а несколько позже весь тираж его брошюры о культовых мусульманских сооружениях был просто запрещён для распространения указаниями свыше.
Полевые исследования 1953 г. в области башкирского языка связаны с именем Тагира Галямовича Баишева. Это был самый старый сотрудник как по возрасту (1886 г.), так и по работе в институте (с 1933 г., после окончания пединститута). Обычно он производил впечатление тихого, спокойного, вежливого в обращении человека. Но когда речь заходила о диалектах, то в нём прорывался истинный сын реки Ай, когда она, сжатая берегами, бурлива.
В 1953 г. он посвятил экспедиционное лето изучению языковой ситуации в западных районах Башкирии. Он вынашивал идею создания второго башкирского литературного языка на основе западного диалекта. Эта идея тогда же встретила оппозицию со стороны чуть ли не всех сотрудников, как утопическая. На одном из собраний осенью 1953 г. Х.Ю. Гайнуллин, полемизируя с Т.Г. Баишевым, говорил, что изучать надо, искать пути, но нельзя разделить единый народ на два по какому-то языковому признаку. Т.Г. Баишев не соглашался, писал письма в обком партии (он был беспартийным, но обком в то время высшая инстанция по любому вопросу). Позже, в 1957 г. он обратился с пространными письмами к ряду деятелей культуры Уфы, выходцев из западных районов, с призывом поддержать его предложения (я располагаю текстом такого письма). Все попытки Т.Г. Баишева не увенчались каким-либо успехом.
Здесь я подхожу, пожалуй, к самым сложным вопросам в 1952–1953 гг. Следует сказать несколько подробнее о Шамсоне Исламовиче Типееве. Мы сидели в одном кабинете. Многое, что связано с ним, проходило перед моими глазами. Отношение ко мне было доверительным.
День за днём я вольно или невольно мог наблюдать за директором. Полноватый, улыбчивый, с каким-то добрым, но с хитринкой, прищуром глаз – когда всё шло хорошо, когда он был со всем согласен. В противных случаях это был несколько другой человек, говорящий иной раз резко, безапелляционно, не терпящий критику в свой адрес. У него была, видимо, неплохая семья. Сын – химик, участник Отечественной войны, дочь – закончила Московский институт советской торговли. Он очень гордился своим домашним архивом. Как-то я был у него дома. Он почему-то показал папку с документами (письмами и т. д.), связанными с именем известного деятеля 1920-х гг. А. Адигамова (был репрессирован). Что стало с архивом Ш.И. Типеева я не знаю. Вплоть до своей кончины в 1983 г. он проживал в городе Истра Московский области.
Ш.И. Типеев родился в Булекей-Кудейской волости (ныне Нуримановский район) в 1900 г. Участник гражданской (5 армия) и Отечественной войн (1943–1945 гг.). Был дважды ранен. В партии был с 1919 г. В конце 1920-х гг. зав. отделом печати и зав. секретной части Башобкома ВКП(б). Затем приват-доцент Центральной школы ОГПУ в Москве и доцент Комвуза им. Сталина, начальник политотдела Аксёновской МТС, научный сотрудник Института истории АН СССР, в котором 12 лет был парторгом. Диссертация по истории Башкирии XIX в. (оппонент д. и. н. М.В. Нечкина, впоследствии академик). Биография – говорят – это зеркало.
Ш.И. Типеев был прежде всего представителем той части деятелей 1950-х гг., которых ещё в юности вовлекла и бросила в активную политическую жизнь революция, а последующие годы сделали их последовательными во всём, что они, избежав 1937 г., извлекли из марксизма-ленинизма. В институте он был тем человеком, кто постоянно напоминал всем о необходимости марксистского классового подхода к изучению явлений общественно-культурной жизни и истории.
И Ш.И. Типеев предстаёт перед нами в двояком измерении. Являясь, безусловно, патриотом Башкирии, он, как отмечалось выше, защищал честь башкирского народа и его национальный символ – Салавата Юлаева. И тогда, и сейчас не верю, что его выступление на сессии было попыткой саморекламы. Это был импульсивный, искренний человек. Но он был порождён своим временем и здесь ни на йоту не мог поступиться своими убеждениями. Поэтому он так яростно лишал башкир права на выражение своего гнева против угнетения в башкирских восстаниях XVII – первой половины XVIII вв.
Став директором, Ш.И. Типеев искренне болел за положение дел в институте. И на первом плане у него был I том «Очерков». В конце 1952 г. Институт истории АН СССР отказался от дальнейшей работы по подготовке (редактированию) I тома. Вся работа, о чём настаивал директор, теперь возлагалась на новых редакторов – Ш.И. Типеева, С.З. Туктарова, С.М. Васильева. В мае 1953 г. они редактирование завершили, удалив, как тогда считалось всё то, что являлось отступлением от марксистского подхода к историческому прошлому, а это в прежнем варианте тома находило наибольшее отражение в оценке башкирских восстаний. «Носителями» этих отступлений считались Н.В. Устюгов и А.Н. Усманов.
В связи с завершением редактирования, 16–20 июня 1953 г. состоялась научная сессия института, посвящённая феодальным отношениям в башкирском обществе XVII–XVIII вв. и характеру башкирских восстаний. Это была самая продолжительная за всю, более чем 70-летнюю историю института сессия и видимо самая острая по дискуссии. В комиссию по подготовке и проведению сессии входили Ш.И. Типеев, Руст.Г. Кузеев, С.З. Туктаров, А.И. Харисов, В.П. Чемерис. Мне пришлось испытать все трудности технической подготовки заседаний, организации полного стенографирования и т. д. в качестве руководителя секретариата сессии. Стенограмма сессии хранится в Научном архиве УНЦ РАН.
О значении сессии говорит состав присутствовавших. В президиуме сессии были ныне здравствующие бывший секретарь обкома КПСС З.Н. Нуриев и зав. отделом науки и культуры Т.Ш. Саяпов, а также проф. Г.В. Вахрушев, Г.Ф.-Р. Шафиков (зам. председателя президиума БФ АН СССР), Ш.И. Типеев, к. и. н. Н.В. Устюгов и др. Доклады сделали С.З. Туктаров, Ш.И. Типеев (доклад о характере башкирских восстаний), С.М. Васильев. Ошибки Н.В. Устюгова были сформулированы следующим образом: «Вы – говорил Ш.И. Типеев, – исходили не из нашей марксистской политики и концепции, а из позиции буржуазных историографов, Вы выдавали буржуазно-монархические движения за национально-освободительные, потом встали на эклектическую позицию» (то есть башкирские восстания национально-освободительные по содержанию, реакционные по форме – В.П.). Главный вывод сессии (за него голосовал и Н.В. Устюгов): башкирские восстания XVII – первой половины XVIII вв. следует считать реакционными феодально-монархическими движениями.
Эта сессия была, можно сказать, звёздным часом Ш.И. Типеева, он получил одобрение всего, что касалось I тома «Очерков». Но это, как выяснилось позднее, было только видимостью.
После сессии дирекция провела реорганизацию секторов, их осталось два: сектор истории, археологии и этнографии (и.о. зав. сектором С.М. Васильев, затем к. и. н. Раиль Г. Кузеев) и сектор языка, литературы и искусства (Г. Амири, позже этот сектор разделили на два: языка – К.З. Ахмеров и литературы и фольклора – к. ф. н. А.Н. Киреев). Работа по III тому «Очерков» тогда же была прекращена, теперь новая тема «История Башкирии периода социализма» предусматривала подготовку ряда монографий. Новый состав учёного совета института включал теперь только ведущих учёных, а также деятелей культуры республики. В числе членов совета были поэт Мустай Карим и к. ф. н. Дж.Г. Киекбаев (зав. кафедрой башкирского языка Башгоспединститута).
Осенью произошло ещё важное событие в жизни института. 8–10 октября состоялась научная сессия по проблемам башкирского языкознания. К ней тщательно готовились, в том числе приглашения преподавателям башкирского языка были посланы в 25 районов. На сессию приехал выдающийся языковед чл.-корр. АН СССР Н.К. Дмитриев, подлинный друг и помощник в те годы языковедов Башкирии. Сессия заслушала доклады московского учёного, К.З. Ахмерова, Т.Г. Баишева, Дж.Г. Киекбаева, Б.С. Саяргалеева, У.М. Яруллиной (Каюмовой). Через день в институте состоялся научный семинар по вопросу о башкирских диалектах при самом активном участии Н.К. Дмитриева. Доклады сделали Т.Г. Баишев и Дж.Г. Киекбаев. Итог семинара, как тогда оценивали его результаты – вскрыта несостоятельность некоторых языковедов, считавших, что западный диалект не является диалектом башкирского языка.
Но наряду с успехами института всё больше проявлялись осенью 1953 г. и негативные тенденции. Не ладилось с I томом, вновь возникали споры с авторами, публикации по истории были буквально нулевыми и не было видно перспектив. Из 10 работ института за 1952–1953 гг. только одна по истории – брошюра о Салавате Юлаеве.
Вторая половина 1953 г. совпала со временем, когда положение и.о. директора Ш.И. Типеева становилось каким-то неопределённым. Я до сих пор до конца не представляю те пружины, особенно в Москве, которые расшатывали его положение. Дело дошло до того, что он обвинялся в отсутствии у него высшего образования, велась переписка, запрашивались документы и т. д. Наконец, было получено письмо из Института истории АН СССР, где говорилось, что правительственным разъяснением от 1945 г. лицам, не имеющим высшего образования, может присуждаться любая учёная степень. Гораздо позже нечто подобное случилось с К.З. Ахмеровым, когда он не мог некоторое время получить диплом доктора наук, так как у него не оказалось диплома собственно вуза. Но здесь сразу всё встало на свои места, когда выяснилось, что постановлением СНК РСФСР в 1920-е гг. ряд дореволюционных медресе, в том числе «Расулия» (город Троицк), которое К.З. Ахмеров закончил, были приравнены к вузам. Но дело не в дипломе вуза.
20 августа 1953 г. Совет филиалов АН СССР, в ведении которого находилось утверждение директоров институтов, направил в БФ АН СССР письмо с просьбой пересмотреть вопрос о целесообразности назначения Ш.И. Типеева директором. О письме сотрудники вплоть до декабря не знали, хотя чувствовалось – «в воздухе пахнет грозой». Об этом свидетельствовало следующее.
Участвовавшие в научной сессии в июне 1953 г. Н.В. Устюгов и мл. н. с. А.И. Павленко (Институт истории АН СССР) имели поручение на месте ознакомиться с положением дел в институте. Как-то А.И. Павленко даже интересовался у меня о личности Ш.И. Типеева, как организатора и т. д. Когда я отказался от такой келейности, он полушутливо бросил; «Ты, Чемерис, хитрый хохол». Я в ответ: «Мой отец хохол, мать же русская, забайкальская казачка. А половина не может служить для определения».
И вот отчёт Устюгова – Павленко был получен в филиале и передан для ознакомления в институт (датирован он 29 июнем). 30 октября на учёном совете института я в последний раз как вр. и. о. учёного секретаря выступил и огласил указанный отчёт. Я не берусь анализировать его по существу, но он содержал отрицательные оценки работы по всем томам «Очерков» и прошедшей научной сессии. Учёный совет с такой оценкой не согласился и принял соответствующее решение.
Теперь о мотивировке в письме от 20 августа (привожу полностью): «не справился с поставленными перед ним задачами, о чём говорит в частности низкий уровень проведённой в июне 1952 г. научной сессии, посвящённой 200-летию со дня рождения Салавата Юлаева, и научной сессии по истории Башкирии в июне с. г.»
С 1 января 1954 г. Ш.И. Типеев был освобождён от должности и.о. директора института и до 1957 г. работал старшим научным сотрудником. Вместо него директором утверждается Ахнаф Ибрагимович Харисов.
С А.И. Харисовым в дальнейшем меня связывало не только просто общение, но и работа под его руководством в должности учёного секретаря института (он пригласил меня на эту должность в 1960 г.). Эрудированный не только в области филологии, но в тонкостях исторической проблематики, он был как бы воплощением спокойствия, в сложных вопросах рассудительно-мудрый. Он всегда мог внести в возникавшей ситуации позитивное, а иной раз и компромиссное начало. Вне всякого сомнения кандидатура А.И. Харисова как нового директора в 1954 г. была единственно приемлемой для пользы дела, для коллектива, переживавшего не лучшие времена.
А.И. Харисову в то время было 40 лет. После окончания Башгоспединститута он преподавал, в 1941–1942 гг. работал в ИИЯЛ, стал кандидатом наук. Затем в 1948–1951 гг. возглавлял правление Союза писателей Башкирии, с 1951 г. вновь в ИИЯЛ. Фактически как учёный он и вырос в этом институте, а работа в писательской организации позволила ему установить творческо-деловые связи с широким кругом интеллигенции Уфы – деятелями культуры и искусства. Его ценили и в руководстве республики. Всё это было необходимо в сложившейся обстановке для руководителя национального по своей сути института.
К сожалению, его предшественник многими из этих качества не обладал. К тому же Ш.И. Типеев в Уфе чувствовал себя несколько изолированно, здесь сказывался и его почти 20-летний отрыв от Башкирии.
Одной из первоочередных задач перед А.И. Харисовым вновь встал почти традиционный вопрос: что делать с I томом «Очерков по истории Башкирской АССР». Решили этот труд готовить как первую часть I тома, а бывший II том как вторую часть. Создаётся новая редакция в составе А.П. Смирнова (Институт археологии АН СССР), Н.В. Устюгова, А.И. Харисова, Г.Ф. Шафикова, Р.Г. Кузеева. Книга вышла из печати в 1956 г. и явилась первым серьёзным прорывом в исторических исследованиях в Башкирии. В числе её авторов от института были Р.Г. Кузеев, А.И. Харисов, А.Н. Усманов. Редакция и авторский коллектив выразила благодарность ряду специалистов, в том числе К.З. Ахмерову, С.М. Васильеву, Ш.И. Типееву.
Новый руководитель – новые надежды. Но дело не только в новом директоре, есть ещё его окружение. В конце 1954 и в 1955 г. в институт возвратились после окончания аспирантуры молодые кандидаты наук, что позволило начать обновление научных кадров. В этом была заслуга президиума БФ АН СССР, директоров института М.Я. Янгирова и Ш.И. Типеева, в своё время отобравших и направивших на учёбу несколько человек. Состав института пополнили этнограф Р.Г. Кузеев, литературоведы Г.Б. Хусаинов и М.Ф. Гайнуллин, фольклорист А.Н. Киреев (ранее работал в институте), историк Х.Ф. Усманов, из Стерлитамакского пединститута перешёл неутомимый исследователь к. и. н. Б.Х. Юлдашбаев. Именно им суждено было внести новый творческий дух в исследования в преддверии исторического 1956 г. (ХХ съезд КПСС и разоблачение культа личности) и особенно после него, а Р.Г. Кузееву (ныне чл.-корр. АН СССР) и Г.Б. Хусаинову (ныне академик АН РБ) заложить основы, а в дальнейшем создать первые научные школы. Но это были уже другие годы из прошлого.
Опубликовано: Река времени. 2004 / Сборник статей. – Уфа, 2005.
[1] Подлинник письма см.: НА УНЦ РАН. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2. Л. 85–91.
[2] Там же. Оп. 4. Д. 3. Л. 2.
[3] Все сотрудники зачислялись с той или иной даты 1951 г., но приказами, датированными началом 1952 г.
[4] НА УНЦ РАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 86. Л. 34.
[5] Там же. Ф. 4. Оп. 1. Д. 7. Л. 35.
[6] С.З. Туктарова я вообще видел в первый раз. Р.Г. Кузеева встречал в пединституте, но с ним не был знаком. А первая встреча с М.Я. Янгировым произошла год назад, в июне 1951 г., когда мне и моему сокурснику Н.В. Бикбулатову предложили поступать в целевую аспирантуру в Москве по специальности «археология». После беседы с М.Я. Янгировым мы отказались от этого предложения.
[7] Им был детский писатель М. Тажи, который в 1937 г. работал в институте и находился тогда под арестом некоторое время.
[8] Вместе с ним в этом доме был и упомянутый выше З.И. Изгин.
[9] Осторожность была свойственна всем историкам, в том числе и мне. Один из примеров. При использовании архивных источников на первый план часто выступало не их содержание, а подпись подписавшего: был ли он «врагом народа». А так как последних от верхов до низов было немало, то и ссылки на такие источники считались рискованными или просто недопустимыми.
[10] НА УНЦ РАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 89. Л. 14–16.
[11] Подобная манера критики в стенах института была крайне редким явлением. Пожалуй это отличало лишь З. Шарки (З.Г. Юсупов). До революции он был наборщиком газеты «Вакыт» (Оренбург), в партии с 1918 г. Работал журналистом, в институте с 1930-х гг. В 1953 г. он пытался по своему оценить раннее творчество одного из видных в то время писателей, обвиняя его одновременно в татарском и башкирском национализме.
[12] В Научном архиве УНЦ РАН (Ф. 3. Оп. 1. Д. 90) имеется первый и второй экземпляры стенограммы, в которой содержится доклад Ш.И. Типеева и его ответы, причём в том и другом датой сессии значится почему-то 10 июня, а первый экземпляр (первая страница) содержит незначительную правку, сделанную рукой докладчика. После сессии говорили, что Ш.И. Типеев отказался визировать стенограмму. Было ли это сделано позже и имелся ли ещё экземпляр стенограммы мне неизвестно. Стенограмму сессии вели зав. канцелярией президиума филиала А.Е. Богданова и ещё одна стенографистка.
[13] НА УНЦ РАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 89. Л. 27–34.
[14] После Г.Х. Гумерова учёными секретарями до 1961 г. были Т.Ш. Саяпов и Т.М. Гарипов. Затем, с декабря 1960 по конец 1988 гг. учёным секретарём ИИЯЛ работал сам автор, В.П. Чемерис – прим. редактора.
[15] См.: НА УНЦ РАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 106. Л. 18–25.
[16] НА УНЦ РАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 107.
[17] Там же. Л. 357, 363.
[18] См.: Там же. Д. 113. Л. 1–9 (указанный отчёт).
[19] Там же. Ф. 4. Оп. 5. Д. 300. Л. 37.
