ГМО в условиях погреба и опасность выхода на историческую арену

Сижу вот, пытаюсь набросать портрет Бамбуччо-Бо… Самое, может быть, интересное, симпатичное в нем — то, что ГМО, существуя в погребе в фактическом одиночестве, живет так, как будто так оно и должно быть, причем одиночества своего не чувствует ничуть, наоборот, словно так и необходимо смотреть на мир, из погреба, а других вариантов нет.

Последствия этого (выхода Бамбуччо-Бо) на историческую арену непредсказуемы. Если такое произойдет, человечество на практике, а не только в творениях разного рода философов выпрастается из пут социоцентризма, где личность воспринимается лишь как точка пересечения общественных отношений. (Давно подозревал, что такой взгляд скользит лишь по коже человеческой особи, а. может быть, даже лишь по одежке).

То есть, в условиях погреба, как я сейчас начинаю осознавать, вопреки марксизму, материализму и вообще вопреки всем господствующим теориям, возникло существо вменяемое, нравственное и достаточно разумное — такой вот вполне удавшийся продукт цивилизации. Его мир на дрожжах растет вширь и вглубь. Он не нищий, с ним потрепанные, но еще годные для чтения подшивки старых журналов и многодумные, напичканные сложными деепричастными оборотами научные сборники, у которых еще приходится разрезать страницы. Эту бездну он принимает за прочный фундамент…

Ну вот, хочу написать что-то наподобие характеристики на Бамбуччо-Бо, да не получается. Пытаюсь сформулировать с ясной однозначностью, но не выходит, потому что ускользают полутона, «цветущая сложность»… — а без этого образ не складывается. В общем, как у Шарля Бодлера: «О странная игра с подвижною мишенью! Не будучи нигде, цель может быть – везде! Игра, где человек охотится за тенью, За призраком ладьи на призрачной воде…».