Советские праздники

Транспоранты, лозунги, красные флажки…

Москва. Народ вышел на площади. По всей стране покатилась волна… Я сам люблю и обличать, и вольнодумствовать, но как-то не в унисон со всеми… И маску не натягиваю… И подписываюсь не «ником», а собственным именем…

Хотя, причины волнений, конечно, серьезные. Проколов у власти много, кризис многоплановый — разгребать и разгребать.

А, кроме этого, есть еще одна причина, понятная по-человечески, — соскучились. Друг только что из Москвы, на демонстрацию пошел «прогуляться», говорит, что никогда такого удовольствия от общения не испытывал. Познакомились на улице, помитинговали, поспорили о развитии общества, а потом еще и коньячку выпили в подворотне с девчонками! Очень приятно…

Нет, все ж таки надо было искать какую-то адекватную замену ноябрьским и первомайским демонстрациям. Потребность в праздниках существует, никуда не исчезла. Мне лично близок более всего бразильский карнавал, но титьки, жопки вряд ли привьются в суровом башкирском климате. Формы, конечно, следует еще поискать, особливо на местном земском уровне («молочный фонтан», «иглинский лук» будем воспринимать как «пробу пера»…).

Публикую отрывок из книги «Город над Белой рекой» (писал еще в конце прошлого тысячелетия), здесь воспоминания о том, как «демонстрировали» в советское время.

Ничего изменять, редактировать не стал из обычной лени.

*  *  *

…Когда в начале девяностых годов страна стала входить в рынок, отказавшись от административной системы управления, в обществе началась кардинальная смена ориентиров. Слово “революция” перестало быть сакральным, стали происходить серьезные сдвиги в нравственных представлениях людей. Минусы заменялись плюсами. Становилось дозволенным то, что раньше не поощрялось или же уголовно преследовалось – религиозная жизнь, свободное выражение мыслей и слов, право на несогласие с общепринятыми взглядами, частная предпринимательская инициатива, стремление жить лучше, интерес не только к отечественной культуре в дозволенном объеме, но и к западной, и к восточной, и к родному отечественному “андеграунду”. Советская шкала нравственных ценностей утрачивала свою обязательность. Процесс этот происходил обвально.

Религиозная традиция, никогда не исчезавшая полностью из жизни людей, а только придавленная атеистической идеологией, была официально признана. Демонстрации, посвященные годовщине Октябрьской революции и первомайскому празднику, были упразднены. Но религиозные праздники – Рождество Христово, Пасха, Курбан-байрам, Ураза-байрам и другие не могли быть адекватно поняты, восприняты поколениями людей, не имевших самостоятельного религиозного опыта, своей собственной истории поиска бога, воспитанных в атеизме, отрицании всего и вся.

Обилие праздничных дней в календаре вовсе не говорило об общей праздничности. Наоборот, праздники утратили свою силу и притягательность.

Чтобы ни говорили, но в прошлое ушла очень яркая и значительная примета советского быта – праздничные демонстрации. Тем более важно сохранить в памяти живые подробности и общую эмоциональную атмосферу этих ритуалов ушедшей эпохи.

Напомним, как все это было.

Накануне демонстраций проходили торжественные собрания с докладами об Октябрьской революции или первомайском празднике. Награждали лучших производственников, студентов-отличников. Устраивали концерты, как правило, величественные, монументальные, строгие, без юмора, без шуточек (как неподобающих торжественному событию). Но все жили ожиданием праздничной демонстрации – вершины торжеств.

Уфимские старожилы вспоминают, как к месту сбора – на предприятие, завод, школу, вуз, учреждение добирались пораньше, частично на транспорте, частично пешком. На демонстрацию шли рано утром, поскольку центральные улицы перегораживали патрули милиционеров и дружинников.

Власти специально отменяли движения городского транспорта, освобождая улицы для праздничных колонн.

Постоянная картина тех лет: “Товарищ милиционер, пропустите, пожалуйста!” “Ну уж ладно, девчонки, проходите. А вам, гражданин в кепке, нельзя!”

Праздничное нетерпение овладевало людьми уже с утра. Одевались нарядно. Знаками праздника были красные банты, ветки искусственных бумажных и пластмассовых цветов, надувные шары, красные флажки в руках. Распорядители выстраивали колонны, выдвигая вперед знаменосцев. Каждая из колонн должна была нести определенные лозунги, транспаранты. Среди обязательных были портреты Маркса, Энгельса, Ленина, членов Политбюро КПСС. Каждый завод, учреждение, вуз имели свои эмблемы и символы.

Колонны двигались к месту сбора, оттуда начиналось их движение к центру праздника – на парад. Во время ожидания парада играла музыка, люди танцевали, пели. Все были немножко навеселе, портвейн распивали прямо в толпе демонстрантов или в ближайших подъездах. На все это городские власти смотрели сквозь пальцы, милиция в эти дни пьяных не забирала.

Движение на парад – к Советской площади перед бывшим зданием Совета министров БАССР или Комсомольской площади перед Горсоветом совершалось в торжественном марше под звуки оркестра.

Колонны проходили по площади в строгой очередности в зависимости от производственных показателей городских районов и успехов каждого предприятия в отдельности.

Кульминацией являлся момент шествия колонны перед главной трибуной, момент как бы диалога с властью, “общения” с ней широких народных масс. С трибуны через репродукторы власть обращалась к народу с призывами, произносились “лозунги пятилетки”, приветствия отдельно “к студентам”, отдельно “к трудовой интеллигенции”, отдельно “к передовикам производства”.

Колонны отвечали громогласным “ура!” – это была кульминация, момент единства народа и власти. Он давал большинству ощущение радости, сознание своей принадлежности к большому советскому народу. Это ощущение еще больше усиливалось, когда дома каждый смотрел по телевизору на главную демонстрацию в Москве. С позиции сегодняшнего дня многое из советского прошлого выглядит наивно, однако в то время всем нам было очевидно: центр мира, его ось это СССР — Москва — Кремль (“начинается земля, как известно, от Кремля”). Вокруг располагалась самая лучшая в мире страна, – самая могущественная, самая справедливая по устройству, и Уфа была ее вполне достойной частью.

В этом ритуале “демонстрации трудящихся” сегодня, по прошествии времени, отчетливо видны черты культовые, древние.

В каждой республике или области находился свой культовый центр — здание обкома (как бы кафедральный собор), ступеньками ниже — райкомы, партячейки, парткомы (как бы общины верующих), которые были связаны между собой, подчинялись вождю и разносили его слово (“свет”). Самые важные слова подлежали усвоению в формах заучивания, конспектирования, “политучебы”.

Все центры были наполнены предметами культа: портретами вождя и основоположников, их скульптурные изображения в виде памятников или бюстов стояли на улицах, в миниатюрном варианте — на столах и тумбочках. Здесь же покоились их труды, “Краткие курсы”, “идеологические наставления”, которые никто не читал, но все “знали”. Вымпелы, знамена и грамоты в рамочках углубляли атмосферу святости. Каждый подтверждал свою “приверженность” участием в демонстрации-шествии, пением соответствующих песен, произнесением соответствующих лозунгов, священных словесных формул (не участвовать в демонстрации значило быть отщепенцем).

Мой сосед по дому, простой заводской работяга рассказывал, как однажды, в конце шестидесятых, он не пошел на демонстрацию.

Не по каким-то тайным идейным соображениям, а просто надо было поменять сантехнику. Утром в дверь позвонили. За ней стоял секретарь парткома с активистами. Первый вопрос с порога: “почему не на демонстрации?” Заспанный, в мятых трусах, мой сосед переминался с ноги на ногу, что-то лепетал неубедительное, кроме серьезной болезни никакие оправдания не принимались. Его поведение признали аполитичным и решили премии.

Советскими обрядами были отмечены все этапы тогдашней жизни: вступление в октябрята, в пионеры, в комсомол, в партию, награждение грамотами, вымпелами, знаменами. Даже такие сугубо семейные обряды как свадьба или рождение ребенка были “завязаны” на центрах культа; торжественное их посещение, возложение цветов к подножьям служило своего рода замещением древних религиозных ритуалов. Памятник Ленину на площади перед горсоветом казался, по тем временам, просто гигантским. Своей рукой вождь показывал куда-то на юго-восток (как сказал, с подмигиванием, один остряк, работавший тогда в горсовете, “если бы захотел когда-нибудь повеситься, то привязал бы петлю к ленинской руке”). А ритуалы “возложения цветов” к подножью настолько живучи, что даже сегодня молодожены приходят к памятнику Ленину, несут букеты цветов.

Начиная с периода первой “оттепели” в шестидесятые годы, идеологизированность демонстраций стала ощущаться сильнее.

К этому относились как к необходимому, как к формальной стороне торжеств. Скепсис еще больше усилился в конце семидесятых годов. Помню, как мы, несколько студентов университета, имитируя активность в дни первомайских субботников, демонстративно, очень театрально, носили историческое “ленинское бревно”, произносили соответствующие событию приветствия и лозунги. После субботника мы несли его на старое место за спорткомплексом БГУ (“до следующего субботника”). Это было мальчишеское ёрничество, но оно отражала нарастающий скепсис и отрицание старых советских ритуалов, которое уже висело в воздухе, которое ощущалось всеми, кроме самых непонятливых.

Упразднение демонстраций, при всей неизбежности процессов, связанных с переоценкой роли революции в истории, сопровождалось нравственными потерями, утратой связи между людьми, единства и солидарности в движении к большой цели. Разбежавшись по партиям и социальным группам, разделившись на богатых, удерживающихся “на плаву” и совсем нищих, общество стало потенциально свободней, но объективно слабее.

Автор: Сергей Синенко