Я родился 23 августа и невольно обращаю внимание на события, которые происходили в этот день, на людей, родившихся в этот день. Не вижу в этом какой-то символический смысл — само собой. Среди людей, которые родились 23 августа, — первый президент Чечни Ахмат-хаджи Кадыров. Он и его сын стали людьми, остановившими большую войну. Это к вопросу о «роли личности в истории».
Сергей Синенко
Погибший за Россию
Успеху, который сопровождает сегодня Рамзана Кадырова, в значительной степени способствуют заслуги его отца – Ахмата-хаджи Кадырова, трагически погибшего от рук террористов. Кадыров-старший сыграл в чеченской драме очень роль, которую трудно переоценить. Благодаря его переходу из стана радикальных сепаратистов на сторону центральной российской власти вся чеченская ситуация коренным образом изменилась. Человек такого уровня с такой политической харизмой позволил создать в начале нашего столетия в Чечне новый баланс сил. Пророссийские чеченцы получили в его лице крупную символическую фигуру.
Значение Чечни для России
Чечня является одним из узлов современной российской государственности. Сегодня политики и аналитики, слабо представляющие себе географию и этнологию бескрайних российских пространств, знают до подробностей о таких населенных пунктах как Шатой и Беной, Ведено и Урус Мартан, Аргун, Надтеречный и Шали, имеют представление о нюансах тейпов и вирдов, словах «адат» и «кровники».
По сути, именно на Кадырове держалась вся система стабильности: после военной победы над боевиками, власть передавалась авторитетному лидеру из числа самих чеченцев.
Чтобы осознать значение Чечни, надо окинуть взором общий геополитический контекст, в котором пребывает современная Россия. Проиграв «холодную войну», мы стали без боя сдавать все наши позиции в пользу противоположного – атлантистского – полюса, который немедленно занимал освободившиеся территории.
Первый цикл – роспуск Варшавского договора. Второй – распад СССР. Следующий этап, стоявший на повестке дня общего сценария «ликвидации империи», заключался в расчленении России.
Кто это планировал и осуществлял? Наш главный геополитический конкурент – США, пользуясь объективным кризисом советской (позже российской) государственности, вырождением правящей элиты, эффективностью «пятой колонны» — убежденных западников. Чеченский сепаратизм был первым очагом третьего этапа «ликвидации». Но на этот раз Москва заупрямилась. Началась чудовищная и затяжная «чеченская кампания». Этот момент знаменует собой столкновение «ликвидаторов» (внешних и внутренних) с первым серьезным препятствием: жестким нежеланием Кремля продолжать территориальный распад уже в рамках самой России.
Значение Чечни для Путина
Приход Владимира Путина к власти выпал на тот момент, когда чеченский кризис достиг своего апогея – как последствие Хасавюрта сепаратистская зона стала расползаться по Кавказу, и ваххабитские банды Басаева вторглись в Дагестан. Путин отразил вторжение и взял Грозный, оттеснив Масхадова и сепаратистов в горы – в Южную Чечню. Тем самым он ещё яснее колеблющегося Ельцина дал понять всем: Кремль к дальнейшей утрате территорий не готов, и на неё ни при каких условиях не пойдет.
В течение последних лет в Чечне шел труднейший процесс военного и политического урегулирования.
Но это было не решением частной проблемы: на примере Чечни Путин должен был показать России и всему миру, какую собственно государственность он намерен строить, и обосновать, на каких принципах и ценностях она будет основана – ведь в противном случае столь жесткую борьбу против сепаратизма ничто оправдать не могло.
СССР разваливался относительно спокойно, а у полиэтничной и федеративной России какие основания, чтобы защищать свою целостность? Какая идеология? Какая миссия? Какое оправдание? На чеченском примере Путин должен был продемонстрировать новое содержание российской государственности. А значит, это была не техническая, а принципиальная проблема, связанная с судьбой всего народа, с судьбой России как государства и нации.
Ответ был избран следующий. Находящаяся под контролем федеральных войск Чечня силовым образом принуждается к принятию общероссийских правовых и административных норм, приводится к состоянию демократического гражданского общества по стандартам всех остальных территорий РФ. Гигантская и кровавая цена была заплачена за это решение, и тем самым, демократические и гражданские нормы приобретали «священный» характер, оплаченный жизнями и смертями, мучениями и пытками, невероятными страданиями.
Содержание современной российской государственности
По сути, вывод из второй чеченской кампании и политических процессов 2002-2004 годов можно было сделать такой: светская административная система любого российского региона – со всеми её плюсами и минусами, например, образ жизни россиян на Рязанщине или в Удмуртии – настолько ценная вещь, что за неё не жалко уничтожить тысячи жизней, пролить море крови. Демонизированный образ чеченских сепаратистов был на другой чаше весов: если не «рязанщина», то «вас на ужин съедят ваххабиты и закусят вашими детьми».
Совершенно, очевидно, что это было неудовлетворительно для обеих враждующих сторон: чеченцы, пролившие столько крови за независимость, никак не были готовы признать поражение перед лицом столь «серого» идеала, даже смертельно устав от ужасов войны и выходок ваххабитов; но и россиянам, воюющим на федеральной стороне, было необходимо дать ценностное основание – они готовы умирать за Великую Россию со своей мировой миссией, а не за бледную и плоскую данность коррумпированного остывшего либерально-демократического общества.
Отвечая на требование обосновать ценность содержания новой российской государственности, Путин отложил этот ответ, жестко настаивая лишь на негативной программе: нет сепаратизму, территориальная целостность или смерть! Это было жестким шагом, но лишь половиной ответа. Позитивная часть была неясна. Чему «нет» — понятно. А чему «да»?
Кадыров и чеченизация конфликта
После укрепления Кадырова и его клана у власти военные действия сепаратистов по сути превратились из ясного для всех чеченцев противостояния «федералам» и их «пособникам» во внутричеченскую усобицу. Кадыров и его окружение заняли ключевые позиции потому, что сами чеченцы восприняли их не как простых ставленников федерального центра, но как самостоятельную силу – в каком-то роде третью силу.
С Кадыровым сложилась новая система отношений между всеми участниками чеченской драмы – Москвой, чеченцами, признавшими центральную власть, и сепаратистами. Кадыров стал воплощать интересы того подавляющего большинства чеченцев, которые, измученные войной и ужасами террора, хотели только одного – мира, покоя и выживания, но в то же время не были готовы по-настоящему простить России весь предыдущий ужас. Кадыров получил для Чечни у Кремля особый статус с большими полномочиями – которые он намеревался еще и еще расширять в будущем – мирным образом и оставаясь в рамках российской государственности.
Но это в чем-то было реализацией изначальной программы самих сепаратистов. Непримиримые боевики, которые настаивали на полном отделении от России и на экстремистской линии Масхадова-Басаева, в такой ситуации стали в глазах чеченцев не просто врагами Москвы, но врагами Кадырова. А тот хотел добиться для Чечни максимальных льгот иными способами.
Кадыровский проект казался предельно хрупким, так как всё держалось только на одной личности и на его беноевском тейпе. Это понимали боевики, которые в мае 2004 года в результате направленного теракта уничтожили Ахмата Кадырова, надеясь разрушить всю конструкцию.
Но все оказалось иначе, и кадыровская модель, во многом благодаря усилиям его сына – Рамзана Кадырова, с успехом продолжившего дело своего отца, пережила его создателя.
В этом историческое значение Ахмата Кадырова. Он вывел конфликт в Чечне на новый уровень, перевел российско-чеченское противостояние во внутричеченскую политическую проблему. Тем самым он оказал неоценимую услугу и Кремлю, и самим чеченцам, которые увидели свет в конце тоннеля. Не все в этой схеме, конечно, идеально, и множество противоречий и подвохов угрожало и до сих пор угрожает ее дальнейшему развитию.
Но в целом этот курс оказался оправданным и выдержал испытание временем. Хотя за это создатель всей конфигурации поплатился собственной жизнью. Символом этой системы и этого послания всей нации (и далеко не только одним чеченцам) стал Ахмат-хаджи Кадыров. Кадыров был несущим элементом всей конструкции, на успехе операции «Кадыров» держалась вся легитимация современной России: мы не будем распадаться, потому что не будем ни за что. Без объяснений. Это и есть «Кадыров», его содержательное значение для российской государственности.
Чтобы юридически уравнять буйную кровоточащую Чечню с «рязанщиной», были предприняты чрезвычайные усилия. Полная мобилизация федерального центра, сосредоточение всего военного и административного ресурса, помноженные на стальную волю и могучий властный инстинкт самого Ахмат-хаджи Кадырова, пассионарного и авторитарного чеченца из Бено, силой и убеждениями заставившего представителей различных тейпов, вирдов и даже ряда сепаратистских отрядов признать его личную власть, которую он, в свою очередь, преподносил Кремлю как чеченское продолжение общероссийской вертикали.
Неустойчивость чеченского мира
Трагическая гибель президента Чечни Ахмата Кадырова поставила перед руководством страны очень серьезные вопросы: Ахмат-хаджи Кадыров был на определенном этапе главной фигурой в установлении статус-кво в Чечне, основной ставкой Кремля в стабилизации ситуации в этой взрывоопасной точке России. Гибель Кадырова стала серьезным вызовом Путину. Чечня была для Путина, по сути, основным моментом его политической легитимности. Он был избран на первый срок за решимость покончить с сепаратизмом и террористическими бесчинствами, чеченская тема сопровождает весь период его правления.
Накануне второго срока Путина – как геополитическая прелюдия к нему – была принята Конституция Чечни и избран активно поддержанный федеральным центром президент. По сути, именно на Кадырове держалась вся система стабилизации: после военной победы над боевиками, власть передавалась авторитетному лидеру из числа самих чеченцев. На фигуре Ахмат-хаджи Кадырова замыкалась вся чеченская модель Кремлевского плана.
Идя на кадыровский сценарий, Кремль сильно рисковал: с одной стороны, специфика чеченского общества такова, что исторически не признает единоначалия, предпочитая систему тейповой демократии. С другой стороны, Кадыров и его клан не обладали достаточным авторитетом среди чеченцев, чтобы безусловно признать его главенство. И наконец, бэкграунд Кадырова не исключал возможности его выхода из-под контроля в том случае, если бы воля и решимость Кремля ослабли. Отчасти эти опасения оправдались, и установление кадыровского режима в Чечне сопровождалось довольно серьезными внутричеченскими трениями, появлением новых и достаточно серьёзных линий раскола, ненависти, мести.
Многие компетентные аналитики были насторожены тем, как гладко прошли принятие Чечней Конституции и выборы ее президента.
Учитывая отсутствие реального консенсуса вокруг его фигуры и явную «переходность», «временность» всего этого плана, можно было бы ожидать гораздо более серьезных выступлений его противников, всплеска активности боевиков. Но все прошло на удивление гладко, и Кадыров укрепился у власти в Чечне. Более того, как раз накануне его трагической гибели он фактически справился и с разногласиями в собственном окружении, завершив построение жесткой вертикали власти в региональном масштабе.
Смерть настигла Ахмата Кадырова на пике укрепления его личной власти. Именно на нем, как на основном элементе, замыкалась стратегическая конструкция плана Москвы по стабилизации ситуации. Нельзя исключить, что противники этой стабилизации ждали как раз такого момента: Кадыров погиб ровно тогда, когда его функциональное значение в чеченской ситуации достигло апогея. У кадыровской системы не было запасного ресурса, резервного проекта, страхующей политической комбинации. Видимо, все это учли убийцы, а скорее всего не они сами, а те серьезные и могущественные силы, которые спланировали теракт и подгадали точный момент для его осуществления.
После прихода к власти сына Кадырова все настолько упоены позитивными сдвигами административного восстановления республики по модели типового российского региона, что даже не думают о возможности нового обострения ситуации.
В результате перед Путиным встала очень сложная проблема: как сохранить достигнутые при Кадырове результаты, продлить на некоторый срок относительную стабилизацию ситуации, без самого Кадырова. С учетом обозначенной ситуации задача практически нерешаемая. Авторы и заказчики теракта прекрасно учли все обстоятельства. Это настоящий геополитический шах Путину сразу после его инагурации. Крайне болезненный вызов для всей стратегической конструкции путинской системы.
Наблюдая за стремлением Путина продлить кадыровскую стабильность, многие политологи не сомневались, что он остановится на фигуре Алу Алханова, представителя команды Ахмата-хаджи с одной стороны, и министра внутренних дел Чечни, а, значит, человека, встроенного в систему, верного федеральному центру — с другой.
Однако, после событий, произошедших в Ингушетии, когда дестабилизация с территории Чечни выплеснулась за ее пределы, однозначно предсказывать ответ нашего президента на столь серьезный вывод стало довольно рискованно, поэтому экспертное и политическое сообщество стало тогда разрабатывать и другие возможные сценарии дальнейшего поведения Москвы не только в самой Чечне, но и с учетом общей ситуации на Северном Кавказе.
Выдвижение пророссийского чеченца, не связанного с кадыровским кланом, вообще не рассматривалось, так как со всей очевидностью было чревато заведомой оппозицией тех сил, которые до этого уже встали под знамена Кадырова, отчасти это касалось вчерашних боевиков, вступивших в отряды сына Кадырова Рамазана, но также противодействием других сил в самой Чечне, способных усмотреть в этом возврат к сценарию с Доку Завгаевым.
Сценарии развития ситуации
Первый сценарий, который предлагался после гибели Ахмат-хаджи: усиление группировки федеральных войск и прямая поддержка Путиным в качестве нового политического руководителя Чечни человека из центра, возможно военного и русского.
Плюсы этого сценария заключались в том, что человек со стороны, как это ни странно, мог быть воспринят чеченцами как «наименьшее из зол», как своего рода «третейский судья», снимающий остроту межтейповых и межклановых противоречий, а также запутанные и жестокие спирали кровной мести. Минусы в том, что чеченцы стали бы воспринимать такую власть как временную администрацию почти «оккупационного» типа, и ни о какой долгосрочной стабилизации в таком режиме речи идти не могло. По сути, это означало бы откладывание политического решения чеченской проблемы на неопределенное будущее. Хотя частично элементы этого сценария все же были реализованы через назначение премьер-министром Чечни Сергея Абрамова. Он-то и стал той самой временной, переходной фигурой, — хоть и не на первой позиции, — ставленником из центра в чеченском руководстве с момента гибели Ахмат-хаджи и до прихода на его место сына, Рамзана Кадырова.
Второй сценарий, который в конечном счете и был в основном реализован. Решающая поддержка Москвой кого-то из видных чеченцев, либо наследника из клана Кадырова, либо лояльного центру представителя чеченской диаспоры из самой России, например, генерала Аслаханова, Малика Сайдулаева и т. д.
В случае продвижения представителя кадыровского клана сохранялись все негативные стороны собственно кадыровской системы, но при отсутствии его сильной ключевой стороны: пассионарной и волевой личности самого покойного президента Чечни.
В кадыровском окружении все было центрировано именно на его персоне, и ничего даже отдаленно напоминающего его харизму в тот момент еще не проявилось. Кадыровский тейп и примкнувшие к нему представители других родов смогли укрепиться у власти в Чечне только за счет сочетания чрезвычайной и концентрированной поддержки Федерального центра с личной волей самого Ахмат-хаджи.
В любом случае такой «наследник» был бы очень слабой фигурой, для его продвижения у Москвы просто могло не хватить ресурсов, а уровень политического хаоса в чеченском обществе мог возрасти на порядок.
Во многом все так и получилось, как предсказывали аналитики, после ставки Кремля, в конечном счете, на фигуру Аллу Алханова, который действительно оказался довольно слабым лидером на фоне ушедшего Ахмат-хаджи и чуть не вверг республику в хаос, перейдя в легкое внутренне, но все-таки противоборство с начавшим на тот момент набирать силы Рамзаном Кадыровым.
При этом выдвижение пророссийского чеченца, не связанного с кадыровским кланом, — Аслаханова, Сайдулаева или аналогичной им фигуры – было чревато заведомой оппозицией тех сил, которые встали под знамена Кадырова (отчасти это касается вчерашних боевиков, вступивших в отряды сына Кадырова), а также противодействием других сил в самой Чечне, способных усмотреть в этом очередное повторение сценария с Завгаевым или Хасбулатовым.
В обоих случаях президентские выборы могли превратиться в повод для резкой дестабилизации, так как ни при одном из рассмотренных сценариев не было даже намека на общечеченский консенсус.
Третий сценарий: евразийский ответ для Чечни
Третья возможность теоретически могла бы заключаться в евразийском плане решения чеченской проблемы.
Это подразумевало откладывание выстраивания в Чечне жёсткой властной вертикали с президентом во главе, инициирование процесса постепенного и органичного диалога между различными тейповыми, вирдовыми, социально-политическими и иными группами чеченского общества, с опорой на старейшин и религиозных авторитетов, предоставление чеченцам значительной свободы и широких границ автономии, сохранение и развитие локальных правовых, этнических и религиозных особенностей, большую свободу экономической деятельности. Все это возможно лишь в рамках жесткого соблюдения стратегических интересов и территориальной целостности России, но с качественным учетом глубокого своеобразия чеченского общества и отказом от ускоренной стандартизации этого региона России по образцу иных, более спокойных и предсказуемых территорий и субъектов Федерации. Это и было бы оптимальным политическим решением чеченской проблемы.
Евразийский план мог бы стать позитивным проектом в примирении самого чеченского общества, в установлении качественно новой системы отношений с федеральным центром, а также привлекательной формулой для свертывания повстанческой террористической практики боевиков-сепаратистов (по крайней мере, значительного их сектора).
Этот теоретически безупречный план страдал некоторой утопичностью вследствие сложности для понимания административными и военными инстанциями России, необходимостью кропотливой разъяснительной работы среди самих чеченцев. И самое главное – это катастрофический недостаток времени для его полноценной подготовки.
Так как при Кадырове в этом направлении работа практически не велась, то время оказалось упущенным. Не исключено, что на это и рассчитывали те деструктивные силы, которые стояли за устранением президента Чечни Ахмата Кадырова, сознавая, что налаживание ситуации по евразийскому сценарию потребует времени и усилий.
Сегодня же, после прихода к власти сына Кадырова Рамзана, все настолько упоены позитивными сдвигами административного восстановления республики по модели типового российского региона, что даже не думают о возможности какого-либо нового обострения ситуации, связанного с многими вышеперечисленными факторами, опасность которых так и не была снята. А следовательно, никто даже не пытается реализовать элементы фундаментальной евразийской стратегии, способной успокоить регион в долгосрочной перспективе. И это накануне судьбоносного 2012 года, когда все заокеанские антироссийские силы активизируются, пытаясь обострить именно немного притихшие болевые точки, среди которых Чечня все еще остается на первом месте. Пока гром не грянет…
Кадыров пал на поле боя, защищая Чечню и Россию. Как воин, как герой. Но он оставил после себя тревожную реальность.
Не хотелось бы оказаться провидцами, но тучи над Чечней, а значит и над Россией, все еще сгущаются. Чтобы с честью справиться с ситуацией, необходимо напряжение всех наших интеллектуальных сил, воли и упорное стремление сохранить и укрепить такой большой ценой завоеванный мир на несчастной кровоточащей точке нашей Родины.
Автор Александр Дугин