О причинах исторических трений между поляками и русскими размышляли многие. Размещаем опубликованные в русской эмигрантской газете воспоминания русского белоэмигранта, жившего в межвоенный период в Подляшье, о событиях осени 1939 г., когда эта восточная часть территории Польши была присоединена к СССР.
Этот бывший офицер служил, как пишет редакция, в Белостокском округе в лесном ведомстве. В его воспоминаниях довольно интересно описаны противоречивые чувства человека, переживающего наступление армии, с которой он воевал в Гражданскую войну и которую считает вражеской, однако русской по составу и потому по идентичности ему более близкую, нежели местная польская власть.
Судя по тексту, той же осенью он смог уехать в Западную Европу, так что эти воспоминания он писал уже на чужой земле и для эмигрантской прессы, а значит мог не считаться ни с политкорректностью межвоенной Польши, ни с политкорректностью сталинского СССР.
«…Наконец, наступило 17-е сентября. Как сейчас помню, у моих ворот остановился проезжавший на телеге старик-крестьянин, хорошо мне известный, бывший фейерверкер гвардейской артиллерии. Это было 7 часов вечера.
— «Ваше Высокородие. Чи слыхали, наши идут!»
— «Какие наши, Степан Иванович?»
— «Да русские войска».
— «Где, кто, какие?»
— «Да в Барановичах уже, столбы сбросили, паны бегут, говорят, одним махом до Варшавы дойдем. Сын приехал с поездом из Волковысска, там все уже знают».
Я, несмотря на мрачные предчувствия, оцепенел.
«Да Вы, Вашескородие, не печальтесь. Большевики уже не те. Шутка ли сказать, двадцать лет управляют Россией, совсем русская власть. Да и офицеры, сказывают, настоящие. Еще и Вы послужите! А нам одно спасение, совсем заели нас здесь. Земля-то ведь русская, наша…»
Я не мог дальше говорить, что-то подступило к горлу и я, махнув рукой, ушел к себе. В какие-нибудь полчаса я пережил гамму чувств: с одной стороны русские солдаты, пусть и под красными звездами, идут по своей же русской земле, с другой — пронеслись годы гражданской войны, весь тот кровавый ужас, который царил в России, казни, интернационал. Нет, сказал я себе, не переменились большевики и не спасают они край этот, а ввергнут его в еще бóльшие испытания и ужас.
…В полуверсте вдруг показался конный отряд, шедший рысью. Впереди отряда шел пеший человек. Мы насчитали примерно два десятка всадников, при двух пулеметах. Я сейчас же послал моего друга разбудить и предупредить польских офицеров. Мы вдвоем стали всматриваться. И вдруг я ясно понял: красные!
Когда отряд дошел до того места, где от шоссе отходит наша тропинка, пеший человек отделился и побежал по направлению к нам: я сразу же узнал в нем одного из знакомых крестьян, который полчаса тому назад был у нас. Отряд стал медленно заворачивать к нам.
На лице крестьянина было написано счастье. Задыхаясь, он шепнул нам: «Наши, наши! Сразу сказали, что пришли освобождать и установят нашу власть. Я им сказал, что лесничий — наш, хороший человек, русский. Что офицер, не сказывал». Через несколько мгновений отряд остановился: «Слезай!» И молодой офицер с тремя квадратами соскочил у самого крыльца.
— «Здравствуйте, гражданин лесничий. Я — старший лейтенант Н. Рабоче-Крестьянской армии. Мне надо с моим отрядом осмотреть лес. Скоро пройдут наши танки. Мы захватили Волковысск с другой стороны и сами не ожидали, что так быстро, а сейчас приходится подтягиваться и очищать леса от бандитов».
— «Здравствуйте, старший лейтенант. Моя фамилия — Х. и со мной несколько моих товарищей, которые остановились у меня по дороге из-за творящейся неурядицы. Не зайдете ли выпить пива и квасу, которого у меня хватит для всех ваших всадников».
… Когда первая бутылка квасу была осушена и ст. лейтенант тщательно расспросил меня об окрестности, отмечая что-то в своей походной книжке, я открыл вторую бутылку. — «Выпьем теперь за Россию!» — сказал я. Все встали.
«За Россию и советскую власть», — поправил лейтенант.
«Советскую власть здесь никто еще не знает, — сказал я, — но земли это русские и благоденствовали при старой России. Когда-нибудь все, что сейчас происходит, забудется и останется вечная Россия».
«Так и мы думаем, товарищ. Но только советская власть, а не цари, возвращают эти земли русскому народу»».
В этих двух фрагментах особенно примечательна цельность и тождественность русской идентичности у таких разных по происхождению людей, как русский белый офицер (наверняка, дворянин), офицер рабоче-крестьянской советской армии и русский крестьянин, судя по переданному автором говору местный или по крайней мере с западнорусских территорий («чи слыхали», «паны бегут»). Все трое, однако же, сходятся и на понятии «Русской земли», и на констатации, что Подляшье – часть Русской земли.
