Кряшены Казанской губернии

2224355 Кряшены Казанской губернии Люди, факты, мнения ТАТАРСТАН

Кряшены Казанской губернии в XIX в. (неизвестные документы)

Школьное просвещение кряшен в пореформенный период и судьба «инородческого» учителя в воспоминаниях Ф. Н. Никифорова

Эпоха Великих реформ 1860-1870-х гг. стала временем значимых изменений в социокультурной жизни населения Волго-Уральского региона. Именно в этот период начали складываться система начального и средне-специального образования, письменные традиции и основы культуры крещеных нерусских народов этой исторической области — кряшен, чувашей, мари, удмуртов, мордвы.

Одними из важных источников по этой значимой теме являются сохранившиеся документы личного происхождения (мемуары, дневники, письма). Предлагаемый вниманию читателей документ, подготовленный воспитанником Казанской центральной крещено-татарской школы, учителем Филиппом Никифоровичем Никифоровым, раскрывает его непростой жизненный путь. Это письмо, написанное автором предположительно в конце 1880-х гг., было адресовано известному православному просветителю, ученому-востоковеду, директору Казанской инородческой учительской семинарии Николаю Ивановичу Ильминскому (1822-1891).

В данное время его оригинал хранится в личном рукописном фонде ученого в Национальном архиве Республики Татарстан (ф. 968). В публикуемом документе сохранена орфография автора.

4563463 Кряшены Казанской губернии Люди, факты, мнения ТАТАРСТАН

 

Экзамены в крещено-татарской школе Братства Св. Гурия в с. Дюсьметьево Мамадышского уезда Казанской губернии. Начало ХХ в. РГИА, ф. 835, оп. 3, д. 173, л. 16.

 
 

Письмо Ф. Н. Никофорова Н. И. Ильминскому

Ваше превосходительство Николай Иванович!

Тысячу раз извиняюсь пред Вами в том, что до настоящего времени, начиная с того периода моего детства, когда благодаря Вашего высокого внимания к нам, крещеным татарам, открылись мои глаза и увидели честь Божеского света, ни разу не писал Вам, хотя со времени моего поступления на должность учителя могу сказать, никогда не покидала меня эта мысль; но когда вместе с этой являлась другая, внушающая мне: как и что могу я писать с таким жалким образованием, которым обладал я, заглушала первую, и я, скрипя сердцем, откладывал это дело в долгий ящик. Надеясь на Вашу благосклонность, смею думать, что Вы, бесконечно добрый Отец многих, простите мне мой поступок. Наконец, сердечное мое желание писать Вам хоть неумелое письмо и благодарить Вас за Вашу доброту, за Ваше отцовское попечение к нам, крещеным татарам, взяло перевес над нерешимостью.

Предупреждаю Вас, Николай Иванович, и покорнейше прошу иметь много терпения для чтения нижеследующего, мною неумело изложенного.

Не помню уже, где получили первоначальное образование первые учителя нашей деревенской школы, только помнится, что они, или вернее сказать он, Пётр Васильевич, приехавши из г. Казани, открыл в своем отцовском доме первоначальную школу; весть об этом быстро распространилась после праздника Казанской Богоматери в октябре месяце. Не знаю, как меня нарядили в школу, вероятно, заботливая, любящая, глубоко нравственная моя мать не позабыла объяснять мне, как вести себя в школе, как в отношении учителя, так и учащихся, и снабдить меня сластями. В продолжение учения в дерев[енской] школе я отличался от других трудолюбием и кротостью, в чем, конечно, был обязан своей матери.

Изба, в которой помещалась школа, была небольшая; лицевая сторона ее была обращена к северу, в трех стенах ее вделаны были до 5-ти небольших окошек; кроме того она была окружена со всех сторон строениями, а потому очень мало пропускала в комнату света. Если войти в классную комнату, то можно было видеть на правой рукеI огромную белую русскую печь, занимавшую около половины комнаты; около этой печи целый день копошились хозяйки дома: то растопляли ее, то стряпали, и все это делалось при учениках во время классных занятий; на левой стояли два квадратных четырехугольных скрипучих стола, которые при каждом движении скрипели, как несмазанные колеса. В передней части находились нары.

В 1-й день учения собралось в школу около 20-ти мальчиков, а в последующие дни число учащихся постепенно увеличивалось. Скоро число учащихся достигло до 40 м[альчиков], в том числе русских было до 15-ти м[альчиков]. Все нужные книги и другие учебные принадлежности покупались родителями учен[иков]. Преподавание происходило на татарском и русском языках. В 1-й же день учитель нам объявил, чтобы все учащиеся ежедневно приносили по полену дров, что мы и исполняли в точности. Занятия продолжались беспрерывно от восхода солнца до захода; так как ученики могли, если им вздумается, выйти на улицу, есть и пить во время уроков. Учитель занимался с каждым в отдельности, а все другие читали вслух, причем старались произносить каждое слово в такт. Русские тоже носили свои книги да претолстущие, как-то: один читал «Четьи МинеиII», другой старые «Святцы»III, третий из житий Святых и т. д.

В школе была такая теснота, что нельзя было и повернуться, не толкая соседа. Приехал отец ВасилийIV; побранил учителя за то, что он принял много мальчиков в такую тесную комнату, велел распустить всех русск[их] мальчиков и, восстановив соответствующий порядок, отправился. Вскоре после его отъезда прибыл помощник учителя по им[ени] Сергей из деревни «Албяден»V. Двоим заниматься было легко, и у них больше оставалось свободного времени; пользуясь такой свободой, они постоянно ссорились, потому что им было нечего делать, о приеме преподавания мало заботились, и не было надобности заботиться: преподавание происходило механическим способом. Так как ничто не бывает без последствий, так и ихняя ссора имела свое последствие: школа распалась на две части, и помощник учителя со своими приверженцами-учениками, в числе которых был и я, перешел в другую квартиру; и таким образом водворилась удельная система.

От разделения школы на две партии для успехов не было никакого ущерба: учителя с целью привлечь к себе учащихся стали заниматься ревностнее, и обращения их с учениками гораздо смягчились: вместо того, чтобы бить и теребить за волосы, они были ласковы, потому что ученик, обиженный своим учителем, мог переходить к другому учителю, что много беспокоило наших учителей. Всему бывает конец, так и наши учителя мало-помалу потеряли веру в свое существование на этих местах и невольно ожидали конец своих деяний и разъединенной жизни; они угадали: их перевели на другие места. Вот какова была наша школа до своего обновления!

Скажу несколько слов о своем, дедушке и родителях, которые приняли участие в тогдашнем школьном деле и которым обязаны я и брат мой своими положениями.

Мой дедушка от малости лет до своей старости выказал чрезмерное трудолюбие и постоянство своего характера. Он обыкновенно вставал очень рано и до восхода солнца, съездивши на свой пчельник, отправлялся на полевую работу. Ненавидел он лени и обмана. Обличал всякого, нисколько не стесняясь других, в его несправедливости. Он имел влияние на всех, даже и на молодых людей, которые, зная его крутой характер, ни за что не решались при нем бесчинствовать. Он был добр в отношении бедных, потому что и сам некогда был беден. Он больше понимал и пользу от учения, чем другие люди его времени; а потому посоветовал моим родителям отдать внука к учению за неимением в виду школ в соседнюю русскую деревню.

Отец был гораздо уступчивее деда и матери, но и он не поощрял в нас дурных наклонностей, а что касается деда и матери, то никак уж мы не могли приступиться к ним с жалобой на своих товарищей, обижавших нас: они не принимали от нас никаких жалоб, говоря: «Вы сами виноваты, хороших людей не обижают, если желаете, чтобы вас не трогали, то ведите себя как следует, и как дурно будете вести себя, то никогда лучше не жалуйтесь; кроме того тогда мы сами если узнаем о дурных поведениях ваших расправимся с вами». Не таковы были родители некоторых моих товарищей. Если кто-нибудь из них жаловался своим родителям на кого-нибудь из нас, то родители заступались за него: тотчас же выходили на улицу, чтобы наказать виновного или отправлялись в дом его родителей жаловаться на него; если последние были подобны к 1-м в отношении их к своим детям, то у них естественно происходила ссора.

Плохо же приходилось тем мальчикам, у которых родители в этом отношении были подобны моим; тогда от заслуженного или незаслуженного наказания можно было спастись одним только бегством, но и тогда мой дедушка, к моему счастью, отыскивал меня и, если не мог догнать, то пускал в ход свою палку по направлению меня (со своей палкой он никогда не расставался). В некоторых деревнях есть обычай, что девушки, выходя замуж, приносят с собой заранее сшитые, конечно, пустые кошельки, чтобы собрать туда про черный день деньги.

Муж и жена с предвзятою целью начинают собирать в него деньги, для чего частенько воруют из отцовского дома, таким образом приводят отцовский дом в упадок и, наконец, отделяются от отца и живут врозь. (Такие случаи бывают в больших семействах). Моя мать не привезла с собою подобного мытарского кошелька, а скорее она и привезла нужные для хозяйства вещи, да и сама имела в хозяйственном деле полезные сведения; вследствие этого она знала, что ей делать по выходе замуж. Она вводила в дом чистоту, в хозяйство порядок и принимала участие во всех делах отца, потому что она была не из числа глупых женщин. Характеристика ее видна из следующего случая.

Однажды мой отец отправился в г. К[азань] с хлебом. Благополучно продав свой хлеб, выехал из г. К[азани] обратно домой; дорогой встречаются ему три женщины и просят, предлагая порядочную сумму денег, вести их в г. Казань. Отец прельстился деньгами и повез их. Между тем домашние начинают беспокоиться за него. Дедушка не отходит от ворот: ждет его с нетерпением. Вот в сумерках видит он лошадь с тамгойVI, идущую к нему. «Почему ты так долго был в отсутствии?» «В день приезда не успел продать хлеба, а потому пришлось переночевать в городе лишнюю ночь», — ответил мой отец, слезая с телеги.

Настало утро. Отец, оставшись вдвоем с моею матерью, дает ей деньги, полученные от трех женщин, которых он отвез в г. К[азань] и говорит: «На, бери! Да только ни, ни, ни! Никому ни полслова». Мать, конечно, приняла и как будто тщательно спрятала при отце в карман. Ч[е]рез несколько минут подан был на стол утренний самовар, и вокруг самовара за столом сидели уже дед, отец и мать; разливая чай, мать смотрит то на отца, то на деда и улыбается, а те, недоумевая, вопросительно взглядывают на нее. Она все продолжает свой беспричинный смех. Наконец, дед не выдержавши спросил: «Что служит причиною твоего смеха?» «МалаеңVII, ха, ха, ха, ха!» Отец понял, о чем она желает сообщить деду, и, как он сам рассказывал об этом, мурашки забегали у него по спине, краска покрыла его лицо, глаза потупились вниз, и принял он позу виновного человека. «Ну, малаем булса ни булган?»VIII «Ха, ха, ха! Малаең миңа акча алып кайткан и берәүгә дә әйтергә, бирергә кушмый…»IX .

При этом она, вручив деду злопамятные деньги, рассказала ему подробно обо всем этом. Когда кончился рассказ ее, дед произнес только с укоряющим тоном два слова: «Ару эш»X, и этого было достаточно, чтобы заставить отца раскаяться в своем поступке и просить прощения. Как видите, со стороны моей матери поощрение к этому делу не последовало. И никто бы после такого случая не посмел подсунуть своей жене тайных или украденных денег; а прими она раз, то отец пристрастился бы к единичной наживе, нисколько не заботясь о благосостоянии дома, что часто бывает со многими крестьянами, наш дом пал бы в нравственном и материальном отношениях.

От таких-то ничтожных обстоятельств многие из нас вводят себя в заблуждение, не только темные люди, но более или менее образованные, лишенные нравственной поддержки. Да и то надобно сказать, что крестьяне не имеют природную привычку мало обращать или вовсе не обращать внимания ни на прошедшее, ни настоящее, твердо веря в предопределение Божье для жизни всех вообще и каждого в отдельности, а потому прошедшее не может научить их, как жить в настоящем. Мой отец в нравственном отношении, как и дед мой, рекомендовал себя и рекомендует с самой хорошей стороны. Он в своей жизни немало проявлял добрых и полезных дел. В деревнях нередко бывают неурожаи, вследствие чего крестьянам часто приходится лишиться последней скотинки, экипажа и других необходимых вещей, чтобы на вырученные деньги купить хлеба.

574678568 Кряшены Казанской губернии Люди, факты, мнения ТАТАРСТАН

 

Крещено-татарская школа Братства Св. Гурия в д. Ерыкса Мамадышского уезда Казанской губернии. Начало ХХ в. РГИА, ф. 835, оп. 3, д. 173, л. 7 об.

 

 

Плохо же бывает этим бедным, если в деревнях живут достаточные крестьяне-ростовщики, которые под видом помощи дают хлеба в рост, и этим только увеличивают нужду и страдание их, а сами благодаря бедным разбогатели и крепко держат в своих пальцах всех бедных. Благотворно действует на них помощь честных материально достаточных крестьян, к числу которых я с радостью причисляю и своего родителя, потому что неоднократно приходилось мне быть свидетелем его добрых дел. Его полезные предприимчивости и добрые дела находили себе и находят подражателей в лице других людей, а потому и не удивительно, что нашей деревне живется не худо, и она славится между окрестными селениями своим богатством.

Многие люди обязаны моему родителю своими неоднократными освобождениями от лишений необходимых вещей и от физических страданий. Бедняки нашей деревни вместо того, чтобы продать скотину и другие вещи и на вырученные деньги купить хлеба, обращались и обращаются к моему родителю или к подобным ему, которых очень немного, за получением готового хлеба. Придут, бывало, эти бедняки и просят у него взаймы хлеба, он т. е. родитель мой, бывало, скажет им: «С удовольствием, но только у меня готового хлеба нет (у нас там крестьяне лишний хлеб оставляют в кладях), идите такую-то кладь обмолотите, а когда приготовите, мне скажете, и я дам вам, дам кому сколько следует». Таким образом он в неурожайные годы раздавал без всяких процентов по 200 и 300 пудов хлеба и очень рад бывал, если ему в целости возвратят полученный ими хлеб. Одним словом, он по возможности старался и старается помогать нуждающимся.

Читайте также:  Мусульманские богословы и государственная безопасность

Вследствие открытия в г. Казани крещено-татарской школыXI сделалось некоторое движение между желающими учиться в оной школе крещ[ено]-татарскими детьми; поэтому мой родитель удостаивался чести посещения вышеупомянутых людей в переднем и обратном путях; и с радостью безвозмездно давал им у себя приют и угощал их. Последствием посещений их было то, что отец, слушая их, более и более убеждался в пользе от учения. Да, невольно вырвалось у меня из сердца в последнем письме к нему, между прочим, следующее: «Күп яхшылык кылдың син безгә, әти; без эшлисе эшне үзең эшләп, безне укырга бирдең и, бер нәстәне дә җәлләмичә, һаман безгә булышып тордың. Син, “бирсәнә” дигән кешегә бирүче, “булышсана” дигән кешегә булушучы. Дөрес, ару, гадел кешене Ходай ташламый дигән сүз; сине дә алла Ходай ташламыйчан бер-бер ару эшләреңә булышып тора. Без әле укысак та, син[нән] күп кече, яшебез белән түгел, но эшебез, уебыз белән. Син үзеңнең ару, Ходайга яраулы эшләрең белән безне бик сөендерәсең; без дә, сиңа баш салып торуыбыз белән, кешегә көчебез җиткән тиенте булышырга тырышуыбыз белән сине әле дә, картайган көнеңдә дә сөендерергә тырышырбыз»XII.

После всего вышесказанного мною можно убедиться, что деду не трудно было уговорить родителей моих отдать моего брата, бывшего Вашего воспитанника Михаила Никифорова, на учение к одному грамотному русскому человеку соседней деревни, и предложение отца Василия построить новое здание для училища было принято моими родителями без всякого колебания. Брата отдали учиться с известною платою за обучение, он туда ходил очень неохотно, вероятно потому что с ним обращались до крайности грубо, да кроме того все его товарищи за неимением определенных занятий проводили время в игре в бабкиXIII.

Он с целью употребить времени в дороге идет, бывало, в ту деревню самыми медленными шагами или просто задом вперед, а когда возвращался домой, то избирал самый кратчайший путь и употреблял все свои физические силы и упражнения в скорости бега, чтобы как можно скорее дойти до дома и до своих товарищей.

Прежде чем дойти до дома, он заходил к своим товарищам для игры с ними в бабки. Бабками он не был богат и большею частью по своей неопытности проигрывал. Необходимость в бабках заставила его найти способ добывания их, а именно: он условился с некоторыми товарищами, желающими научиться молитвам, обучать их за известное число бабок определенному числу слов молитвы. Таким образом он научил одного из них 4-м молитвам, который и теперь умеет читать все те молитвы.

Само собой разумеется, воспитатели этой частной школы не могли вследствие своих грубых обращений и неумелых преподаваний принести большой пользы; но тем не менее она была полезна для моего брата. Учась среди русских мальчиков, вслушиваясь в их разговоры, он постепенно, хотя бы и медленно, привыкал к русскому языку, что для крещеных татар очень полезно для дальнейшего образования.

В упомянутой школе брат оставался года два, а потом родители отправили его в крещено-татарскую школу города Казани, и сами тем временем решились построить здание для училища. К следующей осени стояла уже новая школа, которая и по настоящее время еще существует, но только в обновленном виде. Новая школа в объеме комнаты не многим отличалась от старой; она состояла тоже из одной небольшой комнаты да, вроде сеней с двумя чуланами, пристройки. Хотя окна классной комнаты небольшие, но света в ней гораздо больше, чем в прежней. В ней долго еще за неимением сносной классной мебели скрипели прежние столы и скамейки, которые в настоящее время, кажется, заменены порядочною мебелью. И занятия не прерывались как прежде посещениями посторонних людей и разговорами их. Вследствие ничтожного жалования учителю, если он из другой деревни, то ему за неимением денег, чтобы нанять для себя отдельную квартиру, приходится жить в школе и разделить школьное, без того небольшое, помещение на две половины.

Поэтому не бывает никакого удобства ни для учителя, ни для учащихся. В гигиеническом отношении, полагая на каждого мальчика по 10-ти куб[а] арш[ина]XIV воздуха, можно поместить не более 20-ти мал[ьчиков]; а между тем по временам в ней бывает 40 и более учащихся, да и то многим приходится отказать. 3 года тому назад наша уездная земская управа, не приняв к сведению школьного помещения, его удобства или неудобства, производила на значительную сумму денег незначительный ремонт училища. Напр[имер], школу переставили на другое место и перекрыли ее, да и только, а классная комната осталась такою же тесною, какою была прежде. В новой школе и занятия учителей улучшились: водворился некоторый классный порядок, увеличилось число учебников, расширилась школьная программа; учителя обучали детей петь первоначальные молитвы; по воскресным и праздничным дням созывали в школу местных жителей, где читали на татарском языке часы, пели молитвы, и в заключение учитель говорил проповедь или, иначе сказать, читал из житий святых.

Шли дни, слагаясь в недели и месяцы, учителя одни за другими сменялись и места их занимались новоприбывшими, число учащихся то прибывало, то убывало и т. д., и таким образом проходили годы; но вот приехал из Казани и мой брат занять место одного из непостоянных учителей. Затем прибыл к нему помощник из деревни «Кәүәл»XV «Муйсей», как ученики его называли. Преподавание и другие школьные дела, нисколько не изменяясь, шли своим чередом. Эти учителя наши для веселого времяпровождения заводили для себя особую игру, которая состояла в том, что, во 1-х, нас выпускали на улицу, если задумают играть минут на 20 или больше, за нами запирали дверь на крючок, во 2-х, сами располагались с засученными рукавами у противоположных стен, а потом устремлялись друг к другу со скоростью птичьего полета и вступали в отчаянную ножную и кулачную битвы. По условленному, битва продолжалась до того, пока побежденный не откажется от дальнейшего продолжения ее.

Брату пришлось служить на должности учителя год или два, потому что он, узнав об открытии в г. Казани учительской семинарииXVI, решился поступить туда. Родители попробовали было заставить его отказаться от этой мысли, но он энергично уговорил их согласиться на его желание, говоря, что там дается хорошее образование, и он, если окончит курс, будет получать большое жалование.

Конечно, родители мои худого ничего не видели в желании своего сына, но только жалко было им расстаться с сыном-работником. Все родители учеников нашей школы сначала были такого мнения, что сыновья их учатся для того только, чтобы со временем быть учителем или писарем. Например, один крестьянин, сын которого учится вместе с нами, в собрании родных и знакомых ему людей со вздохом, чуть не с плачем говорил: «Калам ялгыз, китә малай учителлеккә, чит җирләрдә торыр, безгә бик ямансу булыр»XVII. А между тем сын его в то время едва мог читать печатную книгу.

Некоторые из моих товарищей отправлялись в крещ[ено]-татарскую школу гор. Казани, и мне сильно хотелось последовать их примеру; но родители мои, видя во мне полезного себе помощника, оставляли мою просьбу без исполнения. Так я, порядочно зная арифметику, отлично вел их незамысловатое счетоводство в его торговом деле и приводил неграмотных крестьян со скорым вычислением в удивление; потому отец никогда меня от себя не оставлял. С 10-ти летнего возраста меня приставили к сохе, а жал уж я лет [с] 8-ми.

Товарищи мои долго еще оставались свободными от занятий, что меня очень соблазняло, и часто приходила в мою голову детская мысль: эх, если бы быть немножко беднее, и я был постоянно с товарищами. (У бедных крест[ьянских] дети остаются до 15- и 16-летнего возраста свободными от занятий, потому что у него хозяйство маленькое, и он имеет не более одной лошади или ни одной не имеет, вследствие чего закладывает свою землю; следовательно, их детям нечего бывает пахать, боронить и жать, а в работники их не скоро еще принимают).

Наконец, пришло время решения участи моего неизменного желания, во что бы то ни стало поучиться у самого отца Василия и быть учителем. Двоюродный мой брат, уже жених, вместе с таким же взрослым товарищем собрался в гор. Казань. Я повторил родителям свою просьбу, но услышав второй отказ со стороны их, горько заплакал. Родители, вероятно, сжалились надо мною: уступили мне в моей просьбе и тут же порешили отправить меня с вышеупомянутыми женихами, причем мне предсказывали, что там для меня будет очень скучно, что едва ли примет меня отец Василий, и что поэтому скоро возвращусь. Радость моя была велика несмотря на предсказывания родителей. Мигом приготовился я в дорогу и скоро был уже на санях.

Между тем мои сопутники, с детства лелеянные, нежные, маменькины детки, долго еще не могли расстаться с родителями: то обнимались, то целовались, то плакали; не говоря уже о родителях их, которые тоже всхлипывали, как будто провожали своих сыновей в солдаты. Зашли они в школу проститься с учителем, а я, недовольный учителем за его советы не отдать меня уч[иться] в г. Казань, и боясь, что он оставит меня в школе, даже и не думал идти к нему. Наконец, выехали и к вечеру на другой день прибыли в г. К[азань]. Отец Василий нас всех принял. Город Казань на меня произвел своими громадными каменными домами глубокое впечатление как на человека, безвыездно жившего в деревне. Всех нас посадили в младшее отделение. Прошло около двух недель со времени нашего приезда, и мои сотоварищи начали скучать, чаще вспоминать о своей деревне, минувшей жизни, о родителях и т. д. Стоя у ворот с жалобным видом устремляли свои взоры по направлению к своей деревне.

Стали высказывать свои неудовольствия, разочарования относительно своих положений в школе. «Нас посадили в младшее отделение, — говорили они, — когда еще мы перейдем в старшие классы, и долгое время пройдет, прежде чем быть нам учителями. Пища здесь плохая, на головах наших и на рубашках появились насекомые, которых мы вовсе, живя дома, не видали; лучше нам оставить эту тяжелую школу и возвратиться домой, где мы вели своевольную веселую жизнь. Но что же мы скажем родителям своим в оправдание себя? А вот что сделаем, давай собирать в отдельную коробочку всех насекомых, водящихся на головах и рубашках наших, авось до приезда родителей наполним и покажем им, тогда они увезут нас без всяких возражений».

Нужда, как видите, изобретательна! Действительно они, хорошо знавшие своих родителей, в расчетах своих не ошиблись. Приехали отцы их, чтобы навестить своих сыновей, а сыновья бросились им на шеи и, заплакав от радости, рассказали им о своих незавидных положениях, в заключение рассказа показали коробочку с прежде старательно собранными насекомыми. Жалость отцов к своим детям, можно сказать, была безгранична. Таким образом моим нежным изобретателям суждено было навсегда уехать из Казани. (После этого они нигде не учились).

В противоположность моим сотоварищам мои родители в своих предположениях относительно меня ошиблись. Я не только не поехал домой, но даже почему-то и не скучал. Тогда еще учительская семинария помещалась в каменном доме, находящемся на одном дворе с нашей школой, поэтому я часто мог видеться с братом, учившимся в семинарии, и между соучениками моими у меня много было прежде знакомых товарищей, заезжавших к нам на пути в г. К[азань] или обратно из Казани. Ездил я в эту школу учиться года четыре; эти четыре года среднем числом составляет не более двух учебн[ых] годов, так как я хотя и любил учение, но всетаки предпочитал сыновнюю привязанность к родителям и домашнее благосостояние учению, а потому отправлялся в Казань иногда в позднюю осень, а иногда п[е]ред святками и непременно возвращался п[е]ред Пасхой. На четвертом году моего учения в школе было произведено испытание ученикам, и я, окончив курс, совсем приехал в свою деревню.

Жизнь переменчива, но еще изменчивее суждения и мнения народа. Наши деревенские жители, прежде сочувственно относившиеся к школе, вдруг охладели к ней, изменили свои прежние взгляды на нее; разочаровались в своих ожиданиях и порешили, что от школы для них нет решительно никакой материальной пользы, а о духовно-нравственной пользе, которую дает школа, не имели никакого понятия, а потому и не заботились о ней. Желающих обучать грамоте своих детей стало очень мало, и в школу вместо 40 уч[еников] ходило только человек 15-ть, да и те были очень маленькие, неспособные к крестьянской работе. «Она даже вредна для нас, — думали они, — потому именно, что грамотные люди отвыкают от крестьянской работы».

В конце концов школа пришла до такого упадка, что, когда земство объявило нашим крестьянам о переходе нашей школы, если они пожелают оставить у себя школу, от ведения Братства Св. Гурия в ведение земства, они закричали: «Нет, не желаем школы!» Если бы не мой отец да приставшихся к нему человек 15-ть, то наша школа прекратила бы свое существование. Живя между крестьянами, мне пришлось заметить, что многие из них стали подозрительно относиться к грамотным людям, говорили всегда наперекор им и старались при удобных случаях смеяться над ними.

Осенью я с отцом съездил в г. Казань, где добрый родитель просил было меня остаться в школе, но я, неблагоразумно поступив, отказался от дальнейшего учения.

Пришли и на наш дом несчастья за несчастьями. Прежде пал от чумы весь рогатый скот; а потом брата исключили из семинарии, последнее было для нас горше первого. Немало горевали, плакали родители, немало страдал за брата и я, а что касается самого брата, то он не смел казаться людям в глаза. Немало смеялись враги наши, нелюбители образования. Предметом суждений, разговоров и смехов их был мой, тогда несчастный, брат. К увеличению наших страданий нежданно негаданно посетила нас незаменимая утрата: благополучно разрешившись от беременности скончалась любящая нас и любимая нами наша мать. Да введет ее Бог в Свое Царствие небесное! И наконец, к довершению всего этого сгорел овин с орехами в 160 пуд[ов]; этот пожар тоже и теперь еще п[е]ред глазами моими. Помнится действия отца во время пожара, который, не обращая внимания на горящий овин и на свое добро, стоял у клади другого человека и энергично потушал налетавшие на нее искры. У Бога милостей много; так Он и нам даровал свою милость. Вы, Ваше превосходительство, не забыли моего брата, вызвали его к себе, выдали ему диплом на звание учителя и этим сделали для нас важную услугу.

Читайте также:  Уроженец Кавказа бросил гранату в центре Москвы

Одним словом, Вы много добра сделали для нас: я и брат мой обязаны Вам своими положениями, а родитель — счастьем. Да воздаст Вам Бог сторицею за все это! Если брат прежде сделал какую-нибудь ошибку, то теперь исправился к нашей радости так, что может быть образцом для многих порядочных учителей. После перенесенного нами горя отец, видимо, пришел в душевное расстройство; стал очень поверхностно относиться к своему занятию. Тогда нужен был ему утешитель и хороший опытный помощник для правильного ведения сельского хозяйства. Утешителями явились родные и друзья, а помощником я.

Тогда еще мне было только лет 15-ть; несмотря на свое малолетство, с детства вращаясь среди крестьян, наблюдая и вникая в каждое дело, наглядно научился, как вести сельское хозяйство. Так я тогда умел уже, как и сколько сеять на известную полосу земли, определить посредством арифметических вычислений, скольким саж[еней] ширины при 60-ти с[аженей] длины равняются треугольники и другие неквадратные полосы, и в торговом деле я [п]оказал порядочные успехи.

Отец, видя во мне честного сына, вручал свои деньги на хранение в мои руки, чего многие крестьяне до своей смерти не делают. С энергией занимаясь сельским хозяйством, мне хотелось доказать крестьянам, что и грамотный человек как они может трудиться, работать да еще с большим умением, чем они, и, следовательно, грамотность не бесполезна и в материальном отношении, и что грамотный скорее может понять, что всякая работа, если она полезна, не оскорбляет человека, в каком бы положении он не был.

Хотя мой тогдашний поступок несколько поколебал крестьян в ложных мнениях их относительно грамотных, но все-таки они оставались верными своим взглядам на грамотных людей, как бы думая обо мне: «Ты хотя учился в Казани и кончил курс, но еще не [стал] учителем, а потому нельзя брать от тебя никаких примеров и быть такого же мнения об учителях; если бы ты был учителем, то изменил бы свой образ действий относительно крестьянской работы; а вот мы посмотрим еще на наших учителей, которые отчасти оправдают наше убеждение, и тогда узнаем, кто из нас прав, кто нет». Жил я в деревне после приезда из Казани два года. В то время брат мой благодаря Вам был уже на должности учителя, а многие из моих товарищей, учившихся со мною вместе, поступили в учительскую семинарию и некоторые прямо в учителя.

Стал и я задумываться над своим положением. Домашние дела идут хорошо, думал я, брат мой, который моложе меня 4-мя годами, теперь подрастает, следовательно, может заменить меня; если еще не учиться, и то не большое знание мое, как следует не укоренившееся во мне, со временем пропадет, и ко мне возвратится прежнее мое невежество; от воинской повинности тоже не освободился, если мне не быть учителем, то меня примут в солдаты, тогда как и чем я буду помогать родителю? Так я раздумывал и, наконец, порешил учиться.

Передав все это отцу, я со стороны его возражений не встретил; только он сказал мне: «Делай так, сын мой, как сам знаешь, а я на все согласен». Осенью я был уже в Казани. Тогда в крещ[ено]-татарской школе учительствовали хорошие преподаватели, каковы: Семен Зайцев, Конон Бубеков и Семен Максимович. Первые, которых я очень полюбил, были учителями старших классов, и я благодаря их и своей самоотверженности к делу учился хорошо. Учась, я с нетерпением ожидал весну, чтобы тогда сдать экзамен на учителя. Но на деле вышло напротив: обстоятельства сложились так, что мне до поступления на должность пришлось немало страдать, горевать и отчаиваться, встретив на пути своем различные препятствия. Настала ожидаемая весна; вдруг за мною приезжает от отца нарочный и передает мне, что моего отца выбрали в старшины, вследствие этого в доме некому управлять, и что поэтому отец просит меня немедленно приехать домой. Нечего было делать, и я вместо того, чтобы сдать экзамен на учителя, поехал в свою деревню. До осени пришлось мне жить опять в деревне. Наступила осень, а вместе с нею скучные ненастные дни, как бы располагающие человека к перемене жизни.

В первые годы своего служения брат мой на вакат не приезжал; он в продолжение трех лет службы переходил с места на место и писал очень редко, поэтому мы хорошенько не знали, где он служит.
Однажды я дорóгой, возвращаясь с товаром, сильно задумался. Что же мне теперь делать, спрашивал я себя. Ехать ли опять в Казань. Нет, туда уж не поеду, потому что там учатся маленькие, а мне уже 19 лет, и я имею усы. Они и в прошлом году смеялись над моими усами, вследствие чего мне приходилось выдерживать их, а нынче у меня появилась вдобавок и борода. Но что же делать наконец? Там за далью непогоды есть блаженная страна, мысленно ответил я себе. Поеду лучше к брату, где по крайней мере можно будет научиться русскому языку, а тогда как здесь, в Казани, это дело вследствие постоянных разговоров на татарском языке очень тихо подвигается вперед.

Так поехал я к брату в село Воскресенское Осинского уезда, откуда за полгода тому назад брат послал мне пригласительное письмо. Дорóгой у меня в голове была одна только мысль: тут ли все еще служит брат, не переехал ли опять на другое место? Если бы он переехал на другое место, то мне пришлось бы ехать обратно, чего я очень боялся, так как родитель дал мне денег только на передний путь. По приезде в г. Осу мне следовало бы справиться о брате в земской управе, но я, стыдясь своей татарской одежды и отчасти по своей застенчивости, этого не сделал, хотя мне предстояло проехать еще 120 верст.

Дорогой из Осы в Воскресенск моим глазам представились и немало удивляли меня, как знакомого только с родными, обширными, безлесными местами Казанской губернии, места повсеместно покрытые большею частью хвойными лесами, поля обгороженные огородами, с котлованами и с перелесками. Куда ни загляни, везде чернеют леса да перелески, хотя едешь полем, а чувствуешь себя, как бы в лесу.

Вот приехали в первое русское село, где я должен был переменить лошадей, но что же я увидел? Неправильные улицы, большие шестиугольные, из которых некоторые в два этажа, неправильно разбросанные дома. На улице встречались здоровые, физически развитые мужики. По всему видно, что здесь хорошо живут, подумал я. Проехали еще две-три станции, везде одни и те же леса да перелески, такие же поля; в деревнях и селах подобные 1-м однообразной архитектуры дома. Следующая станция состояла из татарской деревни. Вот стали подъезжать к ней, и что же?

Покосившаяся на бок мечеть с тощим минаретом, развалившиеся заборы; одинокие, без всяких пристроек и строений, крытые и полукрытые домишки; грязные и узенькие улицы и переулочки. Словно подумаешь, что эта деревня в недавнем прошлом подверглась нашествию Батыя или петербургскому наводнению. И самая деревня представляет отсутствие жизненности, движения; только изредка попадаются тебе исхудалые, как будто недовольные собою, смотрящие на тебя как бы с завистью татары.

Бедный, бездеятельный, непредприимчивый, когда есть славолюбивый, форсистый, праздный народ; к всем приложена следующая татарская же пословица: «сез бар чагында бүре күк, юк чагында шүре күк», подумал я. Во время перемены коней я успел кой к чему присмотреться и прислушаться. Во внутренности комнаты или избушки нет ничего особенного; в ней только для украшения развешаны кой какие скатерти да полотенца, стекла окон требуют починки, мебелей нет.

На мою просьбу подать мне для хлеба тарелку хозяйка поднесла тарелку с обломленными краями и на вопрос: почему она дает подобную тарелку, ответила, что у нее другой не имеется. И самый разговор их многим отличается от разговоров казанских татар. Они после каждого предложения или чуть не после каждого слова употребляют лишне бессмысленное «кый». Напр[имер], вместо того, что бы сказать «син кайдагы», говорят: «син кайдагы кый?» «Мин кый Югары авылныкы кый?» «Үзең кайдагы кый и ни эш бетерәсең кый?» и т. д. Тон выражений их тоже вовсе другой, они говорят несколько на распев и не совсем ясно. Такое было первое впечатление, произведенное на меня этою страною.

Наконец, я доехал до Воскресенска и с дрожащим от волнения голосом спросил у попавшейся на встречу старухи: кто здесь учителем? Казалось мне, что ответ этой старухи решит участь моего некрасивого положения; но она, не заметив моего внутреннего волнения, спокойно ответила, что здесь учитель новый, недавно поступивший в здешнее училище, а как его зовут, она не знает. Такой ответ нисколько меня не успокоил. Доехали до училища и встретили седого старика, который оказался сторожем училища; на мой вопрос, кто здесь учителем, он назвал имя моего брата и в свою очередь спросил: «Вы не брат ли ему?» «Да», — сказал я уже обрадованный. «Я сторож здешнего училища и знаю, где Ваш брат квартирует, если желаете, то сейчас же могу довести Вас к нему».

Ч[е]рез несколько минут мы подъехали к большому, обшитому, с выкрашенной крышей и с лавкой внизу дому. Зашедши в комнату, я брата застал в лежачем положении, а жена его занималась шитьем. Они, обратившись ко мне, несколько секунд смотрели на меня, как на незнакомого им, с недоумением. «А, брат! Филипп Никифорович! Вот спасибо, что приехал!» — закричали они оба в раз. Обнялись, как водится, поцеловались. Радость моя, душевное страдание и нравственное утомление вылились наружу: я заплакал, как маленький ребенок…

Брату, вероятно, не понравилась или казалась не приличной в его обществе моя одежда, потому что он надел на меня свою сорочку и дал свое пальто.

Сначала брат с жаром принялся было за приготовление меня к экзамену, но ежедневные классные занятия и домашние заботы утомляли его, поэтому он принужден был оставить меня в покое. Я же с[о] своей стороны ни на минуту не забывал своей обязанности, как п[е]ред родителями, так и п[е]ред своею совестью; хорошо знал, что не в гости приехал сюда, а заниматься делом — учением. Живя у брата, я должен был давать корм ихней корове и поить ее, с утра до обеда заниматься в классе с учениками младшего отделения, но и эти занятия не могли, за исключением классных, отрывать меня от собственного дела; так напр[имер], когда давал корм корове или поил ее, я успевал повторять одну или две статьи из свящ[енной] истории или из какой-нибудь другой книги, или какие-нибудь пройденные правила из грамматики. А послеобеденное время до полуночи и нередко до 2-х-3-х ч[асов] утра я посвящал исключительно своему делу.

Не знаю и сам, как я все это терпел и не чувствовал никакого утомления, и почему моим отдыхом служило чтение интересных книг, как-то: детских чтений, которых я в продолжение 7-ми месяцев прочитал до 90 экз[емпляров], и других, полученных мною от частных лиц. Брат мой имел сильное желание, чтобы я скорее сдал экзамен на учителя и поступил бы в помощники ему, думая, что этим значительно облегчится его материальное положение, что он очень хорошо умел ценить после пережитых им лишений; поэтому он до Рождества еще стал убеждать меня, что я в состоянии уже выдержать испытание, что и такие выдерживали, которые знали даже меньше меня. Дав мне предварительные наставления, он решил, чтобы я непременно отправился бы для вышеупомянутой цели в уездное училище города Кунгура.

Между хорошими советами, данными им мне, были отчасти и странные, так напр[имер] по входе в училище я должен был скорее снять с себя верхнее платье-пальто, чтобы не сказали, увидев на мне сарафан, чтоб я, значит, девка, или чтобы не подумали, заметив на мне пальто, что я, значит, образованный человек, поэтому не требовали бы очень много, и должен был остаться в камзоле татарского покроя, чтобы этим обратить внимание экзаменаторов на свое происхождение, выразить свою безмолвную просьбу сделать мне снисхождение как человеку-инородцу.

Он отдельного [экипажа] для меня не нанял, а вручив в мои руки 1 р[убль] или 2 р[убля] и узнав, что некоторые крестьяне отправляются в г. Кунг[ур] с хлебом, присоединил меня к ним. Когда я сказал ему, что в пользу экзаменаторов прилагается к прошению 3 р[убля] денег, он ответил, что здесь наверно[е] ничего не возьмут. Я со своей стороны не возразил ему. И я пошел в г. Кунг[ур] за возами, как некогда Ломоносов из Холм[огор] в Москву. Разница состояла только в том, что Л[омоносов] шел за рыбными возами, а я за хлебными. Он шел с жаждою учиться и быть впоследствие великим человеком, а я с надеждой на русскую авось и повидаться с городом, и возвратившись остаться таким же малознайкой, каким был и прежде.

По приезде или, вернее сказать, по приходе в Кунгур моим 1-м делом было сходить в уездное училище и видеться со штатным смотрителем. Прихожу в училище, застаю там штатного смотрителя и начинаю с прежде заученными выражениями и словами отрекомендо[вы]ваться; когда я кончил, то из среды учащихся, окружавших меня, донесся до меня слух: «Не умеет говорить». Штатный смотритель господин Кузнецов выслушав меня внимательно попросил показать ему документы; прочитав мое метрическое свидетельство и прошение (других документов не было) он сказал, что: во 1-х, нет у меня свидет[ельства] о поведении, во 2-х, прошение без приложения 3-х руб[лей] денег не принимается, а потому Вам сначала надо достать то и другое. И [с] этим я был выпущен из училища, и таким образом надежда моя на русскую авось не исполнилась.

Читайте также:  Архимандритское озеро - Уфа от А до Я

С унынием, повесив голову, отправился я обратно к брату. Я предполагал было, что брат после этого останется недоволен мною; но я в своем предположении ошибся: брат принял в моем неуместном горе искреннее участие и утешал меня, как только мог. Успокоившись от пережитой мною неудачи, я с согласия брата решился до весны не сдавать экзамена, а весною для этой цели отправиться в свой уездный гор. Лаишев, где сдавали экз[амен] мои сотоварищи. Настали последние недели великого поста, а потом и самая Св[ятая] Пасха. Я, с нетерпением ожидавший Пасху, несмотря на распутицу не хотел откладывать своей отправки на родину, потому что желалось мне скорее увидеть исполнение своего желания.

Я рано утром на 3-й день Святой Пасхи, получив от брата 12 р[ублей] денег, с объемистой котомкой на спине вышел из села Воскресенского. (Тогда еще нельзя было ни на санях, и ни на телеге). До Осы было 120 верст; и это расстояние я должен пройти пешком тогда, когда люди праздновали Св[ятую] Пасху, вследствие чего мне пришлось быть одиноким путником во всю дорогу.

Ничто тогда не привлекало меня; не привлекали и растения, чуть показавшиеся из под снегу, и зазеленившиеся хвойные и лиственные леса; не мог тоже интересоваться общими весельями по случаю праздника, [смотреть] нарядившегося в свои лучшие платья народа, [наслаждаться] музыкой молодежи, игрою и песнями деревенских хороводов. У меня была в голове только одна болезненная мысль: как бы доехать до места, где должна был[а] разрешиться участь моих усиленных трудов, и как бы сберечь в пользу экзаменаторов и на свои будущие расходы рубля 4 ден[ег] из бывших у меня 12-ти рублей, из которых кроме путевых расходов должен был часть употребить на покупку новой фуражки и шароваров вместо старых, износившихся.

Я, впадая в такие размышления и идя по снежной и грязной дороге, до того забывался, что пробуждался как бы от сна тогда только, когда спотыкался о что-нибудь или заходил в какую-нибудь яму по колено в грязь. По выходе из села Воскресенского, я без особенных приключений с ног до головы грязный дошел до г. Осы. В то время Кама не очистилась еще ото льда, вследствие чего и пароходное сообщение не началась, и я поэтому принужден был жить в Осе трое суток, что очень повлияло на сокращение моих финансов.

Прибыл с верху пароход, и я с радостью отправился на нем в свой уездный гор. Лаишев, где должен был подвергнуться испытанию. Часов ч[е]рез 30-ть прибыл в тот самый город, куда ехал, и с трепетом, с заранее приготовленным прошением зашел к штатному смотрителю уездного училища; но он не принял моего прошения, говоря, что прошение принимается не иначе, как с разрешения г[осподина] инспектора, и тут же сообщил мне о его выезде в уезд для производства испытаний в народных училищах и сказал, что он возвратится ч[е]рез 14 дней. Хотя я отчасти познакомился с неудачами, но такое неожиданное препятствие озадачило меня. С одним руб[лем], бывшим у меня, в продолжении 14-ти дней содержать себя я не мог, а потому принужден был оставить город и идти домой. Нежелательно было мне явиться к родителям после долгой разлуки и постоянных трудов своих в таком неприятном для себя и для них положении, но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает, что было и со мною. Нужда в презренных металлах заставляет всегда делать иначе.

Как явился домой, первый вопрос родителей был: Исәнме? Экзамен бирдеңмеXXV? Ответить на такой вопрос было нетрудно, но уверить их в справедливости своих слов было не легко. В то время крестьяне сеяли яровой хлеб, и я принял участие в этом деле. Занимаясь крестьянской работой, я и своего дела не забывал: отправляясь в поле пахать или боронить, брал с собою и книги, потому что надеялся на Бога и верил в торжество своих предприятий и трудов. Наконец, настал день, в который я должен был отправиться в тот город и с тою же целью; родители предложили мне лошадь, но я, зная, что в то время лошадь необходима для работы, пошел пешком. Прибывши в г. Лаишев, узнаю, что г[осподин] инспектор возвратился в г[ород] не ч[е]рез 14-ть дней после выезда, а ч[е]рез 7. Приближаясь к уездному училищу, увидел выходящих из него и уже сдавших экзамен на учителя прежде знакомых своих товарищей. Явился к штатному смотрителю с прошением.

Он мне сказал: 1) время, в котором допускаются к испытанию, прошло, а потому я не могу принять вашего прошения без согласия учителей; идите к ним и просите их. Учителя к исполнению моего неизменного желания согласились беспрекословно… Экзамен кончился в благоприятном смысле для меня. Получив удостоверение в том, что я сдал экзамен на учителя удовлетворительно, с сияющим от радости лицом немедленно пошел домой. Тогда развернулась предо мною приятная картина будущей учительской жизни; предался я мечтам, совершенно позабыл все неприятности, препятствия, неудачи, лишения, физические и нравственные страдания, пережитые мною в недавнем прошлом.

Домашние встретили меня как многострадального Одиссея и в память этого знаменательного для нас дня устроили для родных, знакомых и соседей обед. Если живется хорошо, то не замечаешь, как время проходит; так и я после экзамена не заметил, как лето прошло, и настала осень.

Осенью брат отправился на место и с собой увез мое заявление инспектору народных училищ Осинского уезда о моем желании поступить в Осинский уезд в помощники учителя. Прошло две недели после отъезда брата, а потому я начинал ждать ответ от инспектора. Ответа долго не было. Сентябрь месяц был уже в исходе и я, потеряв последнюю надежду на получение места помощника учителя в Осинск[ом] уезде, отправился к отцу Василию в г. Казань и просил его, чтобы он назначил меня учителем какой-нибудь инородческой школы.

Отец Василий, не оставивший нас, крещеных татар, без своего попечения, и мне дал место учителя, за что и за прежние благодеяния его я ему очень благодарен. Хотя я был рад своему назначению, но все-таки это место мне, как малоопытному, неразвитому не предвещало умственного развития и материального обеспечения.

Тогда как в Осинском уезде положение учителей и помощников их поставлено в более лучшем виде. Напр[имер], в г. Осе есть очень богатая библиотека, откуда учителя имеют полное право выписывать какие им угодно книги и журналы бесплатно, жалование учит[еля] не менее 25-ти руб[лей], а помощникам их не менее 20-ти руб[лей] в месяц. Приезжаю из Казани и вдруг — бумага! Из Осинск[ого] уезд[а] земской управы, в которой управа сообщает об определении меня в помощники [учителя] Воскресенского училища, где служит брат, и просит немедленно приехать. Хотя совестно было отказаться от здешнего места, но мысль о более широком поприще, умственном развитии и материальном обеспечении взяла верх.

Было 3-е число октября месяца, когда я с отцом отправился на рыбнослободскую пристань, где я хотел сесть на пароход для отъезда на нем по Каме в г. Осу. Судя по времени надежда на пароход была сомнительна, так и случилось: пароходы прекратились свое плавание. Прожили в Рыбной слободеXXVI трое суток, а потом отец, оставив меня, уехал. Я ждал еще сутки, но далее оставаться и ждать пароход было бы неблагоразумно, потому что пошел снег, появился на Каме лед, и таким образом угас последний луч надежды на свое житье-бытье в Осинском уезде. Был вечер, канун базара; приехали на базар и наши деревенские жители. Ходя по берегу, я раздумывал свое печальное положение, и вдруг пришла в мою голову благая мысль. Я несмотря на ненастье, бурю и на осеннее распутье решился отправиться сухопутьем.

Настало утро, следовательно, и базар. Оставил часть своих вещей у одного знакомого мне человека из нашей деревни; занял у него руб[лей] 10-ть денег, купил себе валенки, с довольно порядочной котомкой на спине вышел в дальнюю дорогу. В поле свирепствовала буря, бушевал ветер, шел снег вместе с дождем; на дороге ноги скользили и подкашивались. Все равно, […] и буря, и ветер, и снег с дождем — это физическое препятствие, которое вместе с затруднением только укрепляло меня в моей решимости. Дорогой изредка нанимал, но больше шел. Долго находился я в дороге, идя из деревень в деревни, из городов в города и, наконец, ч[е]рез две недели после выхода прибыл в город Осу. Получив билеты из управы на земских лошадей, выехал оттуда…

8578967967 Кряшены Казанской губернии Люди, факты, мнения ТАТАРСТАН

 

Крещено-татарская школа Братства Св. Гурия в с. Дюсьметьево Мамадышского уезда Казанской губернии. Начало ХХ в. РГИА, ф. 835, оп. 3, д. 173, л. 15 об.

 

Началась для меня новая учительская жизнь. По поступлении на должность был полгода помощником своего брата, а полгода исправлял в соседнем училище должность учителя, где оставили меня самостоятельным учителем и где служу по настоящее время.

Да! Дорого досталась мне эта учительская должность. Одно воспоминание о прошлом заставляет меня свято чтить ее и дорожить ею. Были времена, когда я, будучи помощником учителя, говорил по-русски с грехом пополам, не знал, что такое педагогика, не понимал, что значит воспитать детей; одним словом не имел никаких понятий о самых главных обязанностях сельского учителя.

Сравнивая себя с другими, я заметил свои недостатки во многих отношениях. Такое полезное для меня открытие заставило меня приняться за труд — чтение разнородных книг и журналов, перечитанных мною в большом количестве. И самое чтение было для меня не простым времяпрепровождением, а [средством] для изучения слога, образа жизни и характеров народа. Теперь всякий, прежде знавший меня человек, согласился бы со мною, если бы я ему сказал, что я на пути умственного развития сделал большой шаг вперед. Хотя настоящее письмо изложено плохо, то нельзя этого заключить, что я ничего не понимаю; все то, что я вычерпнул из жизни и науки, находится в моей голове в неразработанном виде, а для приведения его в порядок необходим уже руководитель. Любил я прежде учение, теперь еще более уважаю. Прежде вследствие неосвобождения от воинской повинности не было доступа к дальнейшему учению.

В 1881-м году вместо зачисления меня в солдаты достался дальний жребий, а потому выдали мне красный билет, и как бы открылась мне дорога к образованию. Есть у меня самое искреннее желание получить образование для служения своим соплеменникам и народу, а для получения образования хотел бы я, если только вы, Николай Иванович, позволите, поступить в учительский институт. Знаю все предстоящие трудности и неудобства, но не поможет ли мне господь Бог побороть их? Знаю и то, что теперь поступить немного поздно, но не лучше ли и поздно, чем никогда? Это единственная моя просьба, Николай Иванович, полагаюсь на Вас и смею надеяться, что Вы не оставите моей просьбы без своего внимания.

Источник: НА РТ, ф. 968, оп. 1, д. 173, л. 39-68 об. Рукопись.

Публикацию подготовили Радик Исхаков, кандидат исторических наук, Халида Багаутдинова

I То есть с правой стороны (здесь и далее подстрочные примечания авторов вступительной статьи).

II Православная книга религиозно-нравственного содержания для повседневного чтения. В ней содержались жития святых, расположенные по дням недели и месяцам года. В данном случае речь идет о «Великих Четьи Менеи» новгородского архиепископа Макария.

III Речь идет о книгах с изложением житий христианских святых.

IV Имеется в виду первый кряшенский православный священнослужитель и просветитель Василий Тимофеевич Тимофеев (1836-1895).

V Речь идет о деревне Альведино Лаишевского уезда Казанской губернии.

VI Тамга у татар и других тюркских народов — родовой знак. У кряшен было принято наносить тамгу на семейное движимое и недвижимое имущество, обозначая этим право собственности.

VII «Твой сын» (тат.). Здесь и далее татарские слова даются в современной татарской орфографии.

VIII «Ну, если даже мой сын, что дальше?» (тат.).

IX «Твой сын привез мне денег и велит не говорить никому и не отдавать их» (тат.).

X «Плохая работа» (тат.).

XI Казанская центральная крещено-татарская школа была открыта в 1863 г. В. Т. Тимофеевым на своей квартире на Арском поле. С 1864 г. начала действовать как официальное учебное заведения педагогического профиля.

XII «Ты сделал нам много добра, отец; ты делал за нас нашу работу, отдал нас на учебу и, ничего не жалея, всегда нам помогал. Ты всегда помогаешь нуждающимся. Правда, хорошего и справедливого человека Бог никогда не оставляет; и тебя не оставит. Несмотря на то, что мы учимся, мы намного ниже тебя, не только по возрасту, но и работой, и мыслями. Ты нас радуешь своими хорошими делами; мы и сейчас, и на старости лет постараемся радовать тебя» (тат.).

XIII Популярная в дореволюционной России детская игра. Игровой процесс заключается в ловкости бросания косточек («бабок»), давших название игре.

XIV Старорусская единица измерения, равная 0,7112 м.

XV Речь идет о деревне Крещеные Ковали Лаишевского уезда Казанской губернии.

XVI Казанская инородческая учительская семинария была открыта в 1872 г.

XVII «Я остаюсь в одиночестве, сын уезжает преподавать, будет жить на чужой земле, нам будет очень грустно» (тат.).

XVIII Учебные каникулы (уст.).

XIX Имеется в виду с. Воскресенское Осинского уезда Пермской губернии.

XX Т. е. в одну сторону.

XXI «Когда есть, так густо, а коли нет, так пусто» (тат.).

XXII«Ты откуда?» (тат.)

XXIII «Я из деревни Верхняя» (тат.).

XXIV«Сам откуда, чем занимаешься?» (тат.)

XXV «Здоров ли? Сдал экзамен?» (тат.)

XXVI Село Лаишевского уезда Казанской губернии.

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

2 × один =

Next Post

Как вылечить от нацизма целую страну?

Вт Сен 27 , 2022
Избавить соседнюю страну от вируса нацизма и русофобии – задача, безусловно, важная и нужная. Но насколько она решаема в принципе? Это — тема беседы с […]
Как вылечить от нацизма целую страну?