Где историческая родина удмуртов?
По распространённым представлениям, ядром формирования удмуртского народа, по крайней мере, северных удмуртов, явилась территория по берегам р. Чепцы, одного из значительных левых притоков Вятки.
Во времена раннего Средневековья на верхней Чепце существовала поломская культура (V–IX вв.), памятники которой сосредоточены на правом берегу верхнего течения Чепцы вплоть до современного г. Глазова.
Могильники и клады содержат большое количество персидских и арабских монет, изделий из серебра и женских украшений из стран Ближнего Востока и Персидского залива. С другой стороны, гривны (шейные украшения) так называемого «глазовского типа» были найдены на территории Финляндии и на Балтике. Всё это говорит о вовлечённости в широкую мировую торговлю носителей поломской культуры.
В X в. на месте поломской культуры возникает преемственная чепецкая культура, которая просуществовала до XIII в. Её территория шире поломской: на юг, занимая многие левые притоки Чепцы, и на запад – вниз по течению Чепцы до станции Яр.
Крупнейшим памятником чепецкой культуры является Солдырское I городище, которое в популярной литературе называется Иднакаром. На его базе действует музей-заповедник «Иднакар». Ведущие археологи Удмуртии полагают, что «городище Иднакар являлось ремесленным, торговым, культовым и административным центром северных удмуртов…» [1, с. 146] (курсив мой. – С. У.).
Более осторожно о связи поломской и чепецкой культур с удмуртами говорит археолог Р. Д. Голдина, автор монографии по этногенезу удмуртского народа [10]. Поломско-чепецкая группа памятников охарактеризована Голдиной только как «имеющая отношение к этнической истории удмуртского народа» [10, с. 333]. По её мнению, основным районом обитания в Средневековье будущих северных удмуртов было среднее течение р. Вятки [там же, с. 392 и др.].
Нет смысла перечислять все работы, касающиеся этногенеза (происхождения) удмуртов. В подавляющем их числе среди основных территорий этногенеза названы Вятка и/или Чепца. Об альтернативных гипотезах будет сказано ниже.
Коренное население средней Вятки
В краеведческой и исторической литературе Хлынова-Вятки-Кирова считается непреложным фактом, что до начала русской колонизации коренным населением среднего течения Вятки (то есть местности, где впоследствии образовались пять вятских городов: Шестаков, Слободской, Хлынов, Орлов и Котельнич, также находится в устье Чепцы) были удмурты (вотяки).
Начало этому мнению положил хлыновский дьячок Семён Попов, написавший в начале XVIII в. в жанре сказания «Повесть о стране Вятской» [25; о ней – 36; в переложении на современный язык – 26]. Правда, в списках «Повести» говорится об отяках или остяках, но современные интерпретаторы, видимо, справедливо отождествляют этот этноним с вотяками, то есть удмуртами.
Кроме того, С. Ф. Попов упоминает как коренной этнос, населявший «Болванский городок» (Никульчинское городище), наряду с отяками чудь. Но, поскольку отождествить чудь с современными этносами не удаётся, в исторической литературе второй половины XX в. упоминание о чуди прекращается.
Я не буду перечислять все последующие работы, в которых коренным населением средней Вятки называются удмурты. Назову лишь труды «главного историографа» Кирова проф. А. В. Эммаусского [напр.: 51, с. 12]. Основной текст одной из последних крупных краеведческих работ [8, с. 11] так и начинается: «В эпоху Древней Руси IX–XII веков бассейн реки Вятки населяли племена древних удмуртов».
Ватка но калмез (Вятка и Кильмезь)
Вплоть до недавнего времени многие удмурты помнили о своей принадлежности к определённым родам и причисляли себя к одному из «племенных» объединений: ватка или калмез.
Более ста лет существует версия, что название реки Вятки (по-удмуртски Ваткаили Ватка-кам) происходит от удмуртского этнонима ватка. Сейчас этой версии придерживается в том числе известный исследователь удмуртской топонимии и антропонимии М. Г. Атаманов [см., напр.: 2, с. 209]. А от этнонима калмез, по его мнению, происходит название реки Кильмезь (удм. Калмез-шур), левого притока Вятки [о его версии происхождения слова калмез см. 3, с. 190].
Но в настоящее время наиболее авторитетные ижевские учёные придерживаются противоположной точки зрения: объединения ватка и калмез имели территориальный характер, и их названия образованы от имён соответствующих рек – Вятки и Кильмези [см.: 7, с. 38; 47, 23].
Собственно, так считали и сами удмурты, во всяком случае, в отношении названия калмез. Это было отмечено ещё в начале XVIII в. немецким учёным и путешественником Д. Г. Мессершмидтом, проезжавшим по удмуртским поселениям вдоль Чепцы [21, с. 37]. По словам местных удмуртов, пишет он в дневнике, «мурды» около Казани называют себя Kalmes-Murd по названию реки Калмез (von eine flusse Kalmess).
Топонимика и этническая история
Археологические памятники не говорят, если их создатели не оставили в земле письменных источников. Но язык является одним из важнейших признаков этноса (племени, народа, нации). Поэтому привязка археологических культур к конкретным этносам или языковым группам и семьям требует большой осторожности и одними археологическими методами не решаема.
Топонимика (наука о географических названиях) может иногда помочь в изучении этнической истории. Особо ценны в этом отношении названия крупных и средних рек, которые сохраняются многие века, а то и тысячелетия.
Например, лингвист с мировым именем Е. А. Хелимский прослеживал пути миграции самодийских народов по отражению в их языках названия реки Енисей [43]. Попробуем и мы пойти подобным путём, чтобы решить для начала хотя бы частную задачу. Нас будут интересовать названия рек Вятка и Чепца.
Вятка и Ватка
Для лингвистов уже совершенно ясно, что русское название р. Вятки не могло произойти ни от удмуртского «Ватка», ни от какого-либо другого финноугорского слова. Дело в том, что в финноугорских языках нет мягкого в(в’), а русское в (как и большинство других согласных) перед а никогда не подвергается палатализации (не смягчается). То есть удмуртское слово ватка (если бы оно было заимствовано русскими) так и звучало бы на русском ватка, как, например, слово вата.
Буква я (звук а с предшествующим палатальным согласным) после согласных в корневой морфеме появляется, как правило, на месте древнерусского (славянского) звука е носового (), а после в – исключительно в этом случае (вяз от о.-с. *vzъ, вязать от о.-с. *vzati, святой от о.-с. *svtъ и т.п.).
По законам удмуртского языка, в котором нет мягкого звука в,а ударение падает на последний слог, слово Вятка, заимствованное удмуртами у русских, должно звучать именно так: Ватка.
Приоритет в этимологическом исследовании топонима Вятка принадлежит Л. Н. Макаровой [19, 20]. [См. также 38].
Этимология гидронима Чепца
Имя Чепца не объясняется ни из удмуртского, ни из другого финноугорского языка. По грамматическому строю у него славянский вид подобно расположенным вблизи гидронимам Вятка и Летка (правый приток р. Вятки), имеющим обоснованную славянскую этимологию (ср. также с гидронимом Вятца в бассейне Оки [30]). Поэтому и объяснение происхождения имени Чепца в первую очередь следует искать в русском или древнерусском языке.
Начнём с суффикса. Он имеет другую природу, нежели распространённый на окружающей территории суффикс -ица (р. Быстрица, Холуница, Святица), имеющий гидронимический характер (здесь и далее суффиксом называется, как принято в топонимике, совокупность грамматического суффикса и окончания). Суффикс -царедкий как в гидронимии, так и в апеллятивной (нарицательной) лексике.
Он восходит к праславянскому суффиксу -ka или -ьka, подвергшемуся палатализации [подробнее см. в 34], и коррелирует с суффиксом -ец, что проявляется, в частности, в образовании прилагательного: село Усть-Чепецкое. То есть жители этой местности совершенно справедливо воспринимали гидроним Чепца как русское слово и изменяли его по законам русского языка, поскольку были интуитивными лингвистами. Ср. также р. Чепец (бассейн Ю. Кельтмы, левый приток Камы) в Пермском крае. В этом случае суффикс -ец соответствует мужскому роду; видимо, эта небольшая речка воспринималась как ручей.
Отметим также, что суффикс -ica (рус. —ица) характерен для многих индоевропейских языков (напр.: Аттика, Балтика, Африка и т. д.), а суффикс —ца (-ка) – только для славянских [34, с. 163].
Перейдём сейчас к рассмотрению корня (основы) исследуемого слова Чепца. В славянских языках есть две группы корней, близких или тождественных по звучанию и имеющих сходную, но не тождественную семантику (значение).
Они исходят из праславянского *cep- (*cepati-*cepiti) и, видимо, из *cьp- со значениями «расщеплять, раскалывать» и «цеплять» [44 и 52]. Первая группа значений представляется более оправданной в применении к названию реки (см. об этом ниже). В этой группе: др. рус. цeпити «щепить, раскалывать» [32, с. 1460], цеп «орудие молотьбы, т. е. для расщепления колосьев», цепец «часть цепа, непосредственно расщепляющая колосья» [11, словарные статьи «Цеплять», «Навязывать», «Бой»]. Е и ятьв этой группе слов вариативны, видимо, из-за смешения со словами, произведёнными от cьp- [44, с. 366–367].
Существительные, образованные от этого корня, могли иметь не только значение «расщепляющий», но и значение «расщепленный»: ср. в сербскохорватском цепац «отколотая часть, полено» и «голень» [33] с вероятным первичным значением «расщепленная (кость)» (скелет голени состоит из двух почти параллельных костей).
Слово цепец (цепац) в женском роде будет звучать как *цепца. В диалектах древнерусского и современного русского языка начальная согласная могла звучать как ч. См. у Даля [11] чеп с пометой «вят., перм.»; в «Слове о полку Игореве»: молотят чепи харалужными.
Итак, мы видим, что по законам исторического развития русского языка мог существовать апеллятив (имя нарицательное) *цепца с диалектным (в т. ч. вятским и пермским) вариантом *чепца и ориентировочным значением «расщепленная». Иными словами, есть все основания считать гидроним Чепца славянским по происхождению с предполагаемой семантикой «расщеплённая (река)».
Остаётся прояснить ещё несколько деталей.
a) Значение «расщеплённая» не говорит, конечно, о наличии проток и островов на этой реке: они есть на всех равнинных реках. Скорее всего, причина названия в «расщепленности» в прошлом устья Чепцы, что можно предположить по сохранившимся характерным старицам (см. рис. 1).
Рис. 1
b) Мы должны ожидать ударения на первом слоге, но в современном названии Чепца ударение на последнем слоге. Это новшество последнего времени. Старые русские документы, разумеется, ничего не говорят о месте ударения, но Д. Г. Мессершмидт в 1726 г. в своих дневниках неоднократно проставлял в слове Чепца ударение на первом слоге [21]. Следовательно можно уверенно говорить, что гидроним Чепца имел ударение, как и следовало ожидать, на начальном слоге и оно сместилось только в последнее время.
c) Существовала диалектная вариативность начального звука ц-ч не только в однокоренных апеллятивах (цеп-чеп), но и в самом названии Чепцы. Об этом опять же говорят дневники Мессершмидта. Пользуясь сообщениями своих информаторов, он последовательно записывает название этой реки Zepza (z в немецком произносится, как русское ц), и только в одном случае [21, с. 45] он записал «Zepza oder zepza», видимо, стремясь передать средний между ц и ч звук.
Расщеплённая тёзка
Почти в 700 км к северо-западу от устья Чепцы – притока Вятки – есть другая Чепца, впадающая в озеро Воже. Известный вятский историк П. Н. Луппов считал название вятской Чепцы перенесённым с запада [13, Вводная статья, с. 18–19]. Это вряд ли. Во-первых, довольно крупный, сравнимый с самой Вяткой, её приток мало похож на небольшую речку, впадающую в Воже. Во-вторых, нет других аналогичных пар гидронимов в Белозерье и на средней Вятке. Скорее всего, оба названия возникли параллельно в сходной диалектной среде. Хотя и опровергнуть гипотезу Луппова (как и подтвердить её) затруднительно.
Если такой перенос и имел место, то перенести это название могли только русские, которым, видимо, это название было понятным, и они дали его другой реке, сходной со своей тёзкой по каким-то признакам (например, по раздвоенности устья). Собственно, для целей этой статьи совершенно неважно, название Чепцапривнесённое или оригинальное.
Но любопытно посмотреть на фотографию «западной» Чепцы из космоса: на ней ясно видно, что русло речки перед впадением в озеро расходится в противоположные стороны (правая протока бледнее; она, видимо, пересыхает в межень).
Нельзя исключить возможности происхождения названия Чепца, как и близких по грамматической форме названий рек Вятка и Летка, от субстратных имён, то есть от названий, возникших из языка предшествующего славянам населения. Возможно, русские просто приспособили иноязычные названия к своему языку, снабдив их своими суффиксами.
Можно допустить, что предшественники современных названий были близки по звучанию и даже по значению современным названиям, из какого-то родственного славянскому индоевропейского языка, так как и Чепца, и Летка, и Вятка имеют основы (корни) индоевропейского происхождения. В этом нет ничего удивительного, ведь индоевропейский субстрат неславянского типа в гидронимии бассейна Вятки повсеместен (Молома, Лекма, Медяна, Немда и т. п.).
В ряде случаев можно допустить прямой перевод (калькирование) дославянского индоевропейского названия на русский язык, если в процессе ассимиляции местного населения сохранялось двуязычие.
По некоторым признакам, такое двуязычие на Вятке действительно существовало [Ухов, 37, с. 47]. Что касается основы чеп-/цеп-, от которой, возможно, произошлоназвание Чепца, то она восходит к праиндоевропейскому корню *kep- , *koi-p- или *ki-p-[44], также, как, например, английское слово chip«разрубать, щепка, осколок» [44, 53], хорошо известное по ставшим интернациональными словам микрочип ичипсы.
Но для целей нашей статьи, как мы увидим ниже, неважно, является название Чепца оригинальным или перенесённым из другой местности, калькированным или даже произведённым из похожего названия какого-то неизвестного языка (что не менее вероятно). Главное, что это название славянское по грамматической форме, созданное в его нынешнем виде населением, говорившем на одном из диалектов славянского типа.
Чепца и Чупчи
Реку Чепцу удмурты называют Чупчи [28, 35]. Я уже упоминал выше, что это имя из удмуртского языка не объясняется. Однако ряд ижевских исследователей утверждает, что элемент —чи является финноугорским топоформантом, то есть элементом, образующим топонимы из апеллятивов (слов нарицательных).
По М. Г. Атаманову [2, с. 38, 39], формант —чи «употребляется как самостоятельное слово в значении какого-то водного источника» и связан «с финно-пермскими языками». Л. Е. Кириллова [15] считает, что этот топоформант означал «река; вода; водный источник» и имеет удмуртское происхождение. По мнению М. А. Самаровой (цитирую по сообщению о докладе: 12), «древний формант —чи (…)может восходить к финно-угорскому субстратному слову в значении “водный источник”».
По сути, эта точка зрения является реликтовым отражением теории так называемых «речных суффиксов» или «речных топоформантов», согласно которой финальные элементы восточно-европейских гидронимов -ма, -га, -да, -ра и т. п. представляют собой имена нарицательные (может быть изменённые) со значением «вода, река» из какого-то финноугорского языка.
Эта теория была популярна в середине прошлого века, но в дальнейшем была списана в архив, т. к. выяснилось, что указанные элементы могут иметь совершенно различную природу, например, в ряде случаев быть славянскими или, шире, индоевропейскими суффиксами, не имеющими однозначной семантики (значения). Смотрите, например, обстоятельную критику этой теории в классической работе Н. Д. Русинова [27, с. 76 и далее].
Финальный элемент —чи в нашем случае не имеет даже первого обязательного признака топоформанта, т. е. не является повторяющимся, распространённым элементом. Во всех доступных мне источниках удалось отыскать только два удмуртских гидронима, заканчивающихся на —чи.
Кроме Чупчи, это р. Огырчи (рус. Агрыз, Агрызка, тат. Эгерже), правый приток р. Иж, протекающая на юге Удмуртии и в Татарии (Чепца-Чупчи – на севере Удмуртии и в Кировской области). Название Огырчи также никак не объясняется из удмуртского языка.
В Удмуртии есть также несколько населённых пунктов, названия которых (или часть названия) заканчиваются на -чи и на которые опираются Атаманов и Кириллова.
Это Итчигурт (гурт удм. «дом, деревня»), Сяртчигурт, Варзи-Ятчи, Кабачигурт, Кватчи и Квачи, Мучи, Адам-Учи, Тукмачи с вариантами (Итчи-Вамья и т. п.). Но, во-первых, эти названия не связаны с гидронимами, поэтому предполагать значение элемента -чи как «водный источник» можно только умозрительно.
Во-вторых и в-главных, эти названия связаны с удмуртскими и русскими апеллятивами (часть, может быть, через антропонимы) или антропонимами (названиями удмуртских родов), имеющими ч (в одном случае т`, в одном —ч:) в основе, а не в «топоформанте». Это удм. ичи «маленький» («маленькая деревня»), удм. сяртчы «репа» (ср. рус. фамилию Репин), рус. кабатчик , удм. куать «шесть» (ср. рус. фамилии Шестаков и Шестериков), удм. муч: «кочка» (этот апеллятив часто встречается в удмуртской топонимии), удм. тукмач или рус. тукмачи «род лапши» (ср. русские фамилии Тукмачев и Лапшин) и названия удмуртских родов З:атча (з:а ~ я закономерно) и Уча.
Таким образом можно говорить только о форманте —и, хотя в ряде случаев это может быть русское окончание мн. ч. для обозначения группы людей одного рода. А топоформанта —чи просто не существует – не только на территории Удмуртии, но и вообще в Европе и российской Азии.
Названия Чепца и Чупчи похожи (отличны только огласовкой и качеством второй аффрикаты ц-ч), поэтому вероятность автономного появления каждого из них соответственно в русской и удмуртской языковой среде исчезающе мала. Стало быть, одно из этих названий произошло от другого, или оба – из третьего источника.
Слово Чепца не могло произойти от Чупчи по двум причинам.
Во-первых, нет приемлемой этимологии словаЧупчи на основе удмуртского языка. Во-вторых, невозможно объяснить переход у > е в русском языке. Можно представить, что удм. Чупчи звучало *Чопчи, так как в удмуртском общепермское о перешло в у после распада пермской общности (удмуртский язык наряду с языком коми принадлежит к пермской группе уральской языковой семьи).
Но из этого гипотетического слова *Чопчи тоже не могло получиться слово Чепца, ведь переход о > е в русском также невозможен (имелась противоположная тенденция перехода е после j или мягкого согласного в о, например, др.-рус. ленъ > рус. лён).
Возможность независимого заимствования этих названий из какого-то третьего источника тоже следует отвергнуть. Во-первых, сам этот процесс маловероятен. Во-вторых, среди субстратных названий окружающей территории нет названий с концовками, из которых могли бы произойти рус. суффикс —ца и удм. слог -чи.
Следовательно, остаётся третья возможность: удмуртское название Чупчи является заимствованным и переработанным названием Чепца.
Как же объяснить переход рус. е в удм. у? Более подробно мы рассмотрим этот переход в следующем разделе, а пока я отмечу, что имеется аналог такого перехода: русское название реки Мезень и коми Мозын (напомню, что коми и удмуртский языки близкородственны, а звуку о из языка коми соответствует удм. у).
Для нас важно, что название Мезень имеет прозрачную индоевропейскую этимологию из и.-е. *medh- (ср. рус. межа), а комиМозын коми этимологии не имеет. Это означает, что заимствовано это название из русского языка (или из родственного ему другого индоевропейского).
При этом звук е перешёл в о (а в удмуртском он закономерно должен был бы перейти в у).
Переход звука ц в слове Чепца в удмуртское ч тривиален, т. к. в удмуртском нет звука ц и в заимствованиях из русского регулярно ц заменяется на ч, например, черк «церковь», ульча «улица» и т. п.
Изменение финального гласного можно объяснить следующим образом. В удмуртском языке формант -аучаствовал в образовании родовых имён, в функциональном плане соответствуя, например, германскому родовому суффиксу —ing и славянским —ичи, -овичи [45, 46]. Он восходит к прапермскому показателю собирательного множественного числа *-a и в прошлом (когда он был продуктивен) звучал в применении к названию реки для удмуртского уха, видимо, непривычно.
Возможно, это и побудило предков удмуртов заменить собирательное -а на нейтральное -и или —ы: ср. рус. Тойма (река) – удм. Туймы; рус. Лекма (река) – удм. Люкмы; рус. Юнда (река) – удм. Юнды [35].
Время Че
Сейчас мы попробуем хотя бы приблизительно определить время заимствования удмуртским языком названия Чепцы (а заодно и названия Мезени коми языком, поскольку в обоих случаях происходили похожие языковые процессы).
В подавляющем числе русских заимствований в пермских языках звук е сохранялся (например, удм. черк«церковь», ведра «ведро», коми век «всегда, постоянно» или переходил в o, но не в общепермское о (удм. у). Особо следует отметить такое раннее заимствование как коми челядь «дети» < рус. челядь, сохранившее архаичную семантику этого слова. Редкие случаи о на месте рус. е (например, коми-пермяцкое жолвак«желвак») объясняются, скорее, переходом е > о в русских диалектах, из которых происходило заимствование (ср. рус. диал. жёлви – 29, с пометой: «Север., Вост.»).
Но в заимствованиях из индоиранских языков е переходило в пермское о, а в удмуртском затем – в у. Типовой пример: прапермское *mert (из иранских языков) > общепермское *mort > коми морт «человек, мужчина» и удм.мурт «человек» и в этнониме удмурт [40, с. 61 ; 18, с. 23, 174]. Подобный переход был и в коренной лексике, например: допермское *kele > общепермское *kol- > коми ковны «быть нужным» и удм. кулэ «нужно» [18, с. 125].
Таким образом переход е > о происходил в общепермский период, до разделения пермского праязыка на удмуртский и коми. Венгерский уралист П. Хайду датировал разделение пермских языков приблизительно IX в. [40, с. 200], В. И. Лыткин – между VIII и X вв. Согласно представлениям Р. Ш. Насибуллина и С. К. Белых, дивергенция прапермской этнолингвистической общности происходила постепенно, начиная с VIII в., и завершилась только к середине II тысячелетия [5].
Эта точка зрения поддержана В. В. Напольских [23]. При этом Белых выделяет XI–XII в. как время начала разрушения диалектного континуума.
Для нас это время важно тем, что с конца XI в. в северных диалектах пермской общности, ставших основой для языка коми, начинают активно появляться русские заимствования, в которых не происходит замены е > о. То есть к этому времени процесс перехода е > о уже завершился. Учитывая, что этот процесс не был одномоментным и представлен одинаково во всех диалектах коми и удмуртского языков, резонно предположить его завершение не позднее X в.
Значит X в. можно считать верхней границей времени заимствования гидронима Чепца в удмуртский язык (точнее – в общепермский язык или в те его диалекты, которые стали основой удмуртского языка).
Нижней границей следует считать V в., когда на средней Вятке, по археологическим данным, появились первые группы населения славянского круга (протославян или балто-славян), пришедших, вероятно, с территории именьковской культуры [10, с. 264]. Этим же временем В. В. Напольских [22] датирует первые славянские заимствования в пермские языки (точнее – заимствования из балто-славянского диалекта, имевшего некоторые характерные черты славянских языков).
По мнению археолога А. В. Богачёва, пришлые группы населения IV–V вв. на Вятке относятся не к праславянскому, а к гуннскому кругу [9]. До окончательного выяснения вопроса о времени первых праславянских поселенцах на средней Вятке всё же можно считать V в. нижней границей, в том смысле, что до этого времени праславян на этой территории не могло быть в принципе.
Итак, временем заимствования гидронима Чепца в праудмуртский язык пока можно назвать промежуток с V по X в.
Этимологические выводы
Конечно, надо признать, что вывод о времени заимствования между V и X вв. основан на анализе только одного слова, поэтому следует считать его гипотезой, требующей дальнейшего подтверждения или опровержения.
С другой стороны, можно уверенно констатировать, что удмурты (или протоудмурты) заимствовали в своей фонетической обработке славянские названия основных рек региона. Такой вывод, кроме анализа гидронимаЧепца, подтверждается анализом гидронима Вятка, а факт славянского происхождения и удмуртского заимствования гидронима Вятка принят уже всеми серьёзными исследователями.
Также и большинство субстратных названий рек бассейна Вятки (кроме малых рек в местах компактного проживания удмуртов) не объясняются из пермских, в том числе удмуртского языков.
Это означает, что языковые предки удмуртов пришли на эту территорию позже славян (или протославян), то есть племён, говоривших на наречиях, имевших характерные особенности славянских языков.
Чепца и чепецкая культура
Берега среднего и верхнего течения Чепцы неплохо изучены в археологическом отношении. Мы уже упоминали о том, что с V в. на этой территории выявлена поломская культура, с X в. ей наследует чепецкая культура. В науке, а особенно в общественном сознании Удмуртии господствует мнение, что носители этих культур были предками северных удмуртов.
Впрочем, некоторые исследователи не могли обойти вниманием временной разрыв между XIII в., которым заканчиваются памятники чепецкой культуры (городища, селища, могильники и клады), и XVI в., когда появляются памятники, несомненно, относящиеся к удмуртам [см., напр.: монография Р. Д. Голдиной – 10, с. 364 и далее].
Фактически это выглядит так: в XIII в. населённые пункты по берегам Чепцы (археологически представленные как городища и селища) пустеют, о чём можно судить по тому, что на них отсутствуют предметы и постройки более позднего времени. Могильники, расположенные, как правило, вблизи городищ и селищ, перестают пополняться новыми захоронениями. И только через 200–300 лет в этой местности появляются уже собственно удмуртские поселения и могильники.
Очень часто они находятся невдалеке от древних поселений, так как, разумеется, и те, и другие группы населения выбирают для жилья и сельского хозяйства наиболее удобные места.
Поясню на примере группы памятников у д. Гордино Балезинского р-на Удмуртии, расположенной на берегу Чепцы [материалы взяты из 1]. В этой местности обнаружены Гординское II городище VIII–IX вв. (поломская культура) и Гординское I городище (Гурьякар) IX–XIII вв. (чепецкая культура), Гординское I селище (Издынь) VIII–XII вв. и Гординское II селище начала II тысячелетия (приблизительно, т. к. его территория распахана), а также вблизи – Ванягуртское селище VIII–IX вв. и Подборновское селище IX–XII вв.
К этому же кругу памятников относятся Гординский I могильник VIII–IX вв. и Подборновский I могильник IX–XII вв.
На этом же локальном участке побережья Чепцы расположена д. Гордино с находками XVI–XIX вв., Ванягуртское селище перекрыто слоем с находками XVI–XVIII вв., рядом находятся Гординский II могильник XVII–XVIII вв. и Подборновский II могильник с удмуртскими захоронениями XVI–XVII вв. И так – по всей территории чепецкой культуры (средняя и верхняя Чепца).
Совершенно ясно, что население чепецкой культуры в XIII в. исчезло с этой территории (погибло или ушло), и только с XVI в. на ней появляются предки удмуртов, которые постепенно продвигались с низовьев Чепцы, что хорошо прослеживается по историческим документам, скрупулёзно подобранным П. Н. Лупповым [13].
Из этих документов (в основном, земельных актов и земельных споров) отчётливо видно, как удмурты, бесермяне и татары из Каринского стана, расположенного вблизи устья Чепцы, а также русские монастырские крестьяне осваивали земли по берегам Чепцы. Они ставили сезонные заимки на пустошах, рубили лес, расчищали покосы, а затем переселялись на новые места, постепенно продвигаясь всё дальше на восток, вверх по реке Чепце.
Никаких упоминаний о коренных жителях тех мест в подробных, даже, можно сказать, дотошных документах XV–XVII вв. не имеется. Из контекста понятно, что земли эти были незаселёнными.
И всё же есть ряд обстоятельств, свидетельствующих о том, что какое-то население в промежутке между XIII и XVI в. на средней Чепце было.
Во-первых, об этом говорят отдельные археологические находки [1].
Это надгробный камень 1323 г. с мусульманской эпитафией на булгарском языке, поставленный на могиле дочери Йахам на территории нынешней д. Гордино Балезинского района.
Это клад серебряных слитков XIII–XV вв., найденный у д. Бабино Глазовского района, – три денежных слитка новгородского происхождения с насечками, на одном из них написано «Иван».
Это клад серебряных золотоордынских монет начала XV в., найденный у починка Ташьяльского Нижнеуканской волости (ныне Ярский район Удмуртии).
Это Гурдошурское селище (Вужкебит), поселение-кузница (Балезинский район Удмуртии). Селище имеет два горизонта напластования, верхний, видимо, относится к XV в. Население этой «кузницы» не было отражено в документах того времени, видимо, потому, что не пользовалось в большом масштабе земельными угодьями.
Все эти находки и верхний пласт кузницы трудно соотнести как с населением чепецкой культуры, так и с последующим удмуртским населением.
Второе обстоятельство, свидетельствующее о том, что жизнь на Чепце не полностью прекращалась, – это сохранность субстратной гидронимии, то есть названий рек, не объясняемых из русского, удмуртского и татарского языков XV–XXI вв. – языков населения, реально проживавшего в это время на средней и верхней Чепце.
Вот названия всех более-менее значимых притоков Чепцы (снизу вверх):
Каринка, Филипповка, Гнилушка, Мурлевка, Мелковица, Сизма, Мал. Кордяга, Коса, Боровка, Безымянный, Полынка, Яровка (Jerowka), Святица, Ясновка (Ясновая), Сада (Сатшур), Сизьма, Лекма (Лёкма, Люкмэ, Люкмы), Пудем, Тум, Лезя <<Жаба, Кузьма, Пышкец, Убыть, Сыга, Утемка (Утэм), Пызеп, Сепыч (Сепица), Ум, Кестымка, Ворсемка,Юнда (Юнды), Кеп, Унтемка (Унтем), Унтемка, Люк, Пызеп, Пулыбка, Чубойка, Туга, Лоза (Лозо), Покчилюк, Полом, Люк, Лып (Леп), Чепык, Ирымка, Аилка, Ил, Дебес (Дебесса, Дэбес), Сыглызь (Сылызь, Сыли:зь) >> Медла, Медло (Медлинка), Лем, Пыхта, Кизелка, Легзюшка, Грязнуха, Буртыс, Кен, Нюрта (см. примечание).
К сожалению, топонимия бассейна Чепцы практически не изучена, поэтому выделение субстратных гидронимов приблизительно. Я не включил в число субстрата гидронимы, имеющие хотя бы непроверенную этимологию из языков, бытовавших на этой территории с XVI в., то есть по письменным объективным источникам (русский, удмуртский и татарский).
Я не включил также гидронимы, объясняемые из языка коми (например, Дебес иИрымка), так как участие каких-то групп коми в заселении верхней Чепцы вероятно; территория расселения коми-зюздинцев (Афанасьевский район Кировской обл.) непосредственно примыкает к рассматриваемой территории. Можно предположить, что среди отнесённых мной к субстрату гидронимов найдётся один-два с нетривиальной этимологией из этих языков. Но всё же нужно констатировать, что имеется целый ряд названий, в том числе на территории поломской и чепецкой культур, не объясняемых из языков, существовавших в бассейне Чепцы в историческое время.
Это значит, что всё-таки существовало какое-то население, которое передало новым поселенцам некоторые древние названия рек. Возможно, это были какие-нибудь охотники на лесных заимках, которые пережили закат чепецкой культуры и не оставили археологических следов. Может быть, это были торговцы, осуществлявшие транзит по Чепце между Вяткой и среднекамскими землями. Но ясно, что это было редкое, буквально единичное население, которое не могло сыграть существенную роль в этногенезе удмуртского народа.
Следует заметить, что первый профессиональный исследователь чепецких древностей А. А. Спицын не относил их к древнеудмуртским, называя местные памятники (в отличие от удмуртских) «чудскими» [31].
Во второй половине XX в. альтернативную точку зрения, отрицающую принадлежность памятников поломской и чепецкой культур, а также соседней ломоватовской культуры к пермским этносам, высказывали казанские археологи А. Х. Халиков [41, с. 70] и Е. А. Халикова [42].
По мнению Халиковой, памятники этих культур имеют мало общих черт с древностями финноугорского круга в европейской части России (за исключением предположительно угорских) и имеют южное (южноуральское?) происхождение. Она приводит высказывание Спицына, отметившего удивительную близость вещей поломско-ломоватовских и северокавказских могильников.
Известный уралист В. В. Напольских читает, что население чепецкой культуры могло говорить на диалектах поздепрапермского языка, называя его парапермским, то есть не оставившем прямых языковых наследников. В дальнейшем, по его мнению, население чепецких городищ влилось в состав коми-пермяков и удмуртов [23].
Мне кажется, говорить о прапермском или парапермском языке носителей чепецкой культуры пока нет достаточных оснований. Вопрос их языковой принадлежности можно попытаться решить путём анализа гидронимов этой территории. Пока же совокупность данных (заимствование в удмуртский язык славянского названия Чепцы, распространённость на территории чепецкой культуры гидронимов, не имеющих на данный момент пермской этимологии) свидетельствует о каком-то ином языке носителей чепецкой культуры.
Историческая интерпретация
В принципе, история появления удмуртов на средней Вятке вблизи устья Чепцы и их расселения по Чепце прослеживается по историческим документам и на их основе описана П. Н. Лупповым [3, 17], а с привлечением более широкого круга источников – ижевским историком В. С. Чураковым [7, 49, 50].
Началась она с пожалования великим князем Московским Иваном III около 1462 г. выходцу из Мангытского юрта Кара-беку земель вблизи устья Чепцы, что дало начало династии так называемых арских (каринских) князей. Кара-бек (Шайх-Мансур) основал на этих землях селение Нукрат (Карино).
Важным для этнической истории региона явился тот факт, что Кара-беку и его потомкам было предписано великими князьями «звати … к себе жити людей из зарубежья, а не из моей вотчины великого княжества». Это было вызвано острой нехваткой в то время людских ресурсов в Московском государстве. Вскоре после окончательного покорения Хлынова (1489 г.) и присоединения Вятской земли к Москве, в самом начале XVI в., каринским князьям была дарована обширная территория по Чепце «от истоков ее до устья» и её притокам. После заката чепецкой культуры она оставалась незаселённой (см. выше).
В этих условиях каринским князьям ничего не оставалось делать, как переманивать людей из сопредельного государства, то есть Казанского ханства. А в самом ханстве, видимо, были условия, способствующее тому, что находились люди, которые решились искать счастье за границей. Этнически это были удмурты, бесермяне (этническая группа, отличная от удмуртов, говорящая на особом диалекте удмуртского языка) и, может быть, небольшое число татар.
Исходной местностью была, скорее всего, северная часть Казанского ханства, то есть низовья Вятки и прилегающие территории. В дальнейшем каринские удмурты постепенно осваивали новые территории, продвигаясь на восток, вверх по Чепце, а также по её притокам. Схему миграции удмуртов в конце XV–XVII вв. см. на рис. 3 [по В. С. Чуракову – 50].
Поскольку продвижение их по Чепце происходило со стороны Вятки, потомки переселенцев стали считать Вятку своей «исторической родиной». Появились предания, что даже на месте главного вятского города Хлынова было в незапамятные времена удмуртское святилище. Склонность к мифологизации своего исторического прошлого присуще человеку любой национальности. А поскольку северные удмурты считали себя вятскими, то и стали называть себя ватка «Вятка, вятский».
Оставшиеся на нижней Вятке удмурты, вытесняемые с части своей территории татарами и, может быть, марийцами, освоили бассейн реки Кильмезь (удм. Калмез) и стали называть себя калмезами.
Эта картина расселения удмуртов подтверждается не только историческими документами, но и схемой движения удмуртских родов (называемых некоторыми авторами воршудами), составленной В. С. Чураковым [50]. Согласно этой схеме, исходной территорией их расселения была нижняя Вятка и правобережье нижней Камы (см. рис. 3).
Рис. 3
В эту схему логично вписывается и тот факт, что название реки Чепцы было заимствовано удмуртами у русских, так как, разумеется, в конце XV в. русское население в устье Чепцы уже прочно обосновалось.
Но если верны выкладки раздела 9 о том, что заимствование этого гидронима произошло не позднее X в., то картину появления удмуртов (или праудмуртов-пермян) на средней Вятке следует уточнить. Если это так, то, значит, какие-то группы ещё не разделённого пермского населения появились вблизи Чепцы значительно раньше.
Скорее всего, их было немного, и их потомки не принимали активного участия в бурной политической жизни региона в XV в., поэтому не попали на страницы документов и летописей. Но именно они (повторяю, если наши рассуждения раздела 9 верны) передали близким по языку удмуртским иммигрантам название Чепцы (в форме *Чопчи или Чупчи). Поскольку это была немногочисленная группа, то в дальнейшем она, видимо, была ассимилирована преобладающим населением.
Откуда же появилась эта группа парапермяков (то есть говоривших на одном из диалектов пермской языковой общности, но не оставивших прямых языковых потомков)? Со средней Камы по Чепце они прийти не могли, поскольку в этом случае они познакомились бы с Чепцой в её верхнем течении, а славян там заведомо не было, и они не могли бы воспринять её славянское название.
С нижней Вятки (как в последующем основная масса удмуртов) – сомнительно, так как, скорее всего, в X в. предков удмуртов там ещё не было [см. далее раздел 13]. Остаются два пути: либо с северо-востока, с верхней Камы через верховья Вятки, либо с севера, с Вычегды, через правый приток Вятки Летку (что, правда, менее вероятно).
В поисках прародины удмуртов
В предыдущем разделе мы говорили, что основная масса северных удмуртов переселилась на среднюю Вятку, а затем на Чепцу с юга, из района нижней Вятки. С той же территории по притоку Вятки Кильмези и её притокам происходило заселение удмуртами остальной части нынешней Удмуртии. Таким образом территорию, прилегающую к низовьям Вятки, можно считать поздней прародиной удмуртов.
Но удмурты не были на нижней Вятке автохтонами, то есть коренными жителями на протяжении многих веков. Об этом говорит тот факт, что название реки Вятки (удм. Ватка) заимствовано удмуртами из славянского языка [19, 20, 23]. Конечно, нельзя исключать, что русское Вятка восходит к индоевропейской основе *vent-, но для нас важно, что в удмуртский язык оно попало в славянской форме, со славянским суффиксом -ка. Это означает, что удмурты (или праудмурты) появились на берегах Вятки после славян, а самые ранние праславянские группы не могли оказаться на этой территории ранее IV в. (именьковская культура).
Более того, мы знаем, что основе вят- предшествовала основа вeт- [см. раздел 4]. Деназализация (утрата носовых гласных) происходила у восточных славян в X–XI вв. Удмуртское название Вятки Ватка восходит, скорее всего, к современной русской форме этого названия Вятка. Если бы первая гласная в славянском источнике была носовой, то можно было бы ожидать другой вокализм первого слога удмуртской формы: ср. праслав. *лeда > удм. луд «поле, священная роща» [22]. Следовательно, мы вправе предполагать, что появление удмуртов (праудмуртов) на берегах Вятки и заимствование ими её названия у славян произошло не ранее X–XI вв.
Кроме того, название реки Кильмезь (удм. Калмез) тюркского происхождения, а появление тюркоязычных булгар в устье Камы уверенно датируется VIII в. Продвижение булгар в Закамье и освоение этих территорий началось не раньше X в. Следовательно, булгары могли дать реке Кильмезь имя на своём языке, а удмурты – заимствовать его никак не ранее этого времени.
И, наконец, тесные связи между праудмуртскими и пракоми диалектами, существовавшие вплоть до XI в. [см. раздел 9], не позволяют локализовать прародину удмуртов так далеко к югу от прародины коми в более раннее время.
Из всех многочисленных построений схем местонахождения и миграции пермян, праудмуртов и удмуртов в эпоху Средневековья не противоречит вышеприведённым топо-лингвистическим данным и общей топонимической картине только одна схема, предложенная С. К. Белых [6] и поддержанная в одной из последних работ В. В. Напольских [23]. Согласно этой схеме, район обитания носителей пермского праязыка (языка-предка удмуртского и коми) должен был в конце I – начале II тыс. н. э. находиться в среднем (Пермско-Сарапульском) Прикамье.
Остаётся добавить, что, согласно исследованиям А. С. Кривощековой-Гантман, область распространения коми-пермяцких гидронимов, многие из которых могут иметь общепермское происхождение, включает в себя не только территорию Коми-Пермяцкого округа, но и распространяется на юг от его границ – вплоть до среднего Прикамья [16]. Именно этот район и был, видимо, общепермской прародиной [см. рис. 4 – из статьи Напольских – 24].
Рис. 4
1 – примерный ареал субстратной пермской топонимии на -ва;
2 – общее направление миграции предков коми с поздней пермской прародины в IX–XI вв.;
3 – общее направление миграции предков удмуртов с поздней пермской прародины в IX–XI вв.
4 – западная граница субстратной мансийской топонимии и исторического расселения манси в XVI–XVII вв.(по А. К. Матвееву и В. В. Напольских).
* * *
Целью этой статьи не является поиск каких-то приоритетов в заселении территории Вятки для той или иной национальности. Вятка – не земля обетованная.
По убеждению автора, все народы, её населяющие, – русские, удмурты, татары, коми, марийцы, бесермяне – являются коренными, поскольку проживают на этой территории в течение многих поколений. С другой стороны, нет абсолютно автохтонных народов. Их генотип, язык, культура определяются в разной степени смешением как местных, так и пришлых элементов.
Единственная цель этой статьи – поиск исторической истины, отделение фактов от мифов, всё ещё играющих значительную роль в местной историографии.
Примечания
Гидронимы на территории распространения поломской и чепецкой культур внутри знаков <<…>>.
Предполагаемые субстратные названия выделены полужирным шрифтом.
В скобках обозначены варианты написания (произношения) гидронимов.
Литература
1. Археологическая карта северных районов Удмуртии / А. Г. Иванов, М. Г. Иванова, Т. И. Останина, Н. И. Шутова. Ижевск, 2004.
2. Атаманов М. Г. История Удмуртии в географических названиях. Ижевск, 1997.
3. Атаманов М. Г. По следам удмуртских воршудов. Ижевск, 2001.
4. Баталова Р. М., Кривощекова-Гантман А. С. Коми-пермяцко-русский словарь. М., 1985.
5. Белых C. К. Пермские истоки этногенеза удмуртского народа (проблема распада прапермской общности) : автореф. дис. … канд. ист. наук. Ижевск, 1998.
6. Белых С. К. К вопросу о локализации прародины пермян // Пермский мир в раннем средневековье. Ижевск, 1999.
7. Белых С. К. История народов Волго-Уральского региона : учеб. пособие по учеб. курсу «Этническая история Волго-Уральского региона». Ижевск, 2006.
8. Бердинских В. А. История города Вятки : очерки. Киров, 2002.
9. Богачёв А. В. Хронология двукружковых поясных накладок и проблема миграции в Волго-Камье на рубеже IV–V веков // Проблемы археологии Оренбуржья. Оренбург, 2007. С. 14–18.
10. Голдина Р. Д. Древняя и средневековая история удмуртского народа. 2-е изд. Ижевск, 2004.
11. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка [Электронный ресурс]. Media World (CD).
12. Дмитриева Т. Н. Ономастическая проблематика на XII Международном симпозиуме «Диалекты и история пермских языков во взаимодействии с другими языками» // Вопросы ономастики. Екатеринбург, 2008. № 6. С. 143–145.
13. Документы по истории Удмуртии XV–XVII веков / сост. П. Н. Луппов. Ижевск, 1958.
14. История Удмуртии: С древнейших времен до XV в. / под ред. М. Г. Ивановой. Ижевск, 2007.
15. Кириллова Л. Е. Ойконимия Удмуртии // Onomastica Uralica. Debrecen. [Электронный ресурс]. URL: http://onomaural.klte.hu/onomural/kotetek/ou3/11kirillo.doc/
16. Кривощекова-Гантман А. С. Откуда эти названия? Пермь, 1973.
17. Луппов П. Н. История города Вятки. Киров, 1958.
18. Лыткин В. И., Гуляев Е. С. Краткий этимологический словарь коми языка. Переизд. с доп. Сыктывкар. 1999.
19. Макарова Л. Н. Древние наименования города Кирова : рукопись. Киров, 1984.
20. Макарова Л. Н. Древнее наименование города Кирова : (Вятка – Хлынов) // Вятская земля в прошлом и настоящем. Т. II. Киров, 1992. С. 7.
21. Напольских В. В. Удмуртские материалы Д. Г. Мессершмидта. Ижевск, 2001.
22. Напольских В. В. Балто-славянский языковой компонент в Нижнем Прикамье в середине I тыс. н. э. // Славяноведение. М., 2006. № 2. С. 13–19.
23. Напольских В. В. Булгарская эпоха в истории финно-угорских народов Поволжья и Предуралья // История татар с древнейших времен : в 7 т. Т. 2 : Волжская Булгария и Великая Степь. Казань, 2006. С. 100–115.
24. Напольских В. В. Пермско-угорские взаимоотношения по данным языка и проблема границ угорского участия в этнической истории Предуралья : докл. на XVII Уральском археол. совещании (Екатеринбург, 19–22 нояб. 2007 г.). Рукопись.
25. Повесть о стране Вятской / изд. и коммент. А. С. Верещагина. Вятка, 1905 ; То же. Киров, 1993. Репр. воспроизведение изд. 1905 г.
26. Повесть о стране Вятской / сост. и пер. свящ. А. Балыбердина. Вятка, 2006.
27. Русинов Н. Д. Этническое прошлое Нижегородского Поволжья в свете лингвистики. Н. Новгород, 1994.
28. Сахарных Д. М. Важнейшие удмуртские топонимы. Ижевск, 2008. URL: http://www.udmurt.info/udmurt/udmtopon.htm/
29. Словарь русских народных говоров. 2-е изд. СПб., 2002. Вып. 9.
30. Смолицкая Г. П. Гидронимия бассейна Оки : список рек и озёр. М., 1976.
31. Спицын А. А. Древности Камской чуди по коллекции Теплоуховых // Материалы по археологии России. 1902. № 26.
32. Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. 3. М., 1958. Репр. воспроизведение изд. 1912 г.
33. Толстой И. И. Сербско-хорватско-русский словарь. 5-е изд. М., 1982.
34. Топоров В. Н., Трубачёв О. Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. М., 1962.
35. Удмуртско-русский словарь / под ред. В. М. Вахрушева. М., 1983.
36. Уо Д. История одной книги: Вятка и «не-современность» в русской культуре Петровского времени. СПб., 2003.
37. Ухов С. В. История Вятки как часть этнической истории Восточной Европы / коммент. Валдиса Эгле // VEcordia. Извлечение R-UHOV. Grizinkalns (Latvija). 2008. URL: http://vekordija.blogspot.com/
38. Ухов С. В. Об имени «Вятка» // Герценка: Вятские записки : [науч.-попул. альм.]. Киров, 2007. Вып. 12. С. 80–91.
39. Финно-угры и балты в эпоху средневековья / отв. ред. В. В. Седов // Археология СССР. М., 1987. Т. 17.
40. Хайду П. Уральские языки и народы / пер. с венг. М., 1985.
41. Халиков А. Х. Об археологических основах этногенеза пермских финнов // Вопросы финно-угорского языкознания. Вып. VI. Сыктывкар, 1979.
42. Халикова Е. А. К вопросу об этнической принадлежности ломоватовских и раннеродановских памятников Верхнего Прикамья // Вопросы финно-угроведения. Вып. V. Йошкар-Ола, 1970. С. 296–301.
43. Хелимский Е. А. Очерк истории самодийских народов // Хелимский Е. А. Компаративистика, уралистика : лекции и статьи. М., 2000.
44. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. Т. 2. 5-е изд. М., 2002.
45. Чураков В. С. К критике воршудной теории // Финно-угроведение. Йошкар-Ола, 2003. № 2. С. 3–18.
46. Чураков В. С. Происхождение названий удмуртских родов // Linguistica Uralica. T. XLI. Tallinn, 2005. P. 43–57.
47. Чураков В. С. К исследованию этнической истории удмуртов // Цивилизации народов Поволжья и Приуралья : сб. науч. ст. по материалам междунар. науч. конф. Т. I : Проблемы археологии и этнографии. Чебоксары, 2006. С. 275–286.
48. Чураков В. С. О времени образования, характере и названиях удмуртских объединений ватка и калмез : (историографическая справка) // Историко-культурные аспекты развития полиэтничных регионов России. Саранск, 2006. С. 253–258.
49. Чураков В. С. Влияние политики великих князей московских в отношении каринских арских князей на формирование этнической территории удмуртов // ИДНАКАР: Методы историко-культурной реконструкции : науч.-практ. журн. 2007. № 2. С. 74–78.
50. Чураков В. С. Расселение удмуртов в Вятско-Камском регионе в X–XVI вв. // Там же. С. 79–100.
51. Эммаусский А. В. Вятка в XII–XV веках // ЭЗВ: в 10 т. [13 кн.] Т. 4 : История. Киров, 1995. С. 12–27.
52. Этимологический словарь славянских языков: Праславянский лексический фонд / под ред. О. Н. Трубачёва. Т. 3. М., 1976.
Автор С. В. Ухов
