Мухаметсалим Уметбаев, национальный просветитель, переводчик Духовного собрания и первый его историк. Фото конца XIX в.
Публикую отрывок из книги «Мусульманское духовное собрание» о просветителе и первом историке уфимского муфтиата Мухаметсалиме Уметбаеве, а также ученом и публицисте Исмаиле Гаспринском.
Сергей Синенко
…Высокий крепкий мужчина в длинном пальто и широкополой шляпе поднимается вверх по улице Воскресенской в распахнутое пространство Ушаковского сада. Он работает переводчиком муфтиата, сочиняет стихи, рассказы, собирает архивные материалы и уже начал писать историю Духовного собрания – в этом деле он первый. Его зовут Мухаметсалим. Скоро о нем будут говорить как о большом ученом. Заслуживает внимания не только он, но и вся семья Уметбаевых.
Его отец, Ишмухамет Уметбаев, четверть века занимал должность кантонного начальника в Уфимском и Златоустовском уездах.
Это был истинно имперский человек. Начинал учиться в медресе, изучал мусульманское право, но из четверых братьев именно его, семнадцатилетнего юношу, неожиданно забрали на армейскую службу. Через несколько лет он вернулся домой уже в чине вахмистра. Оказалось, что во время смотра казачьего полка командующий войском генерал Циалковский заметил его командирские способности. В то время Ишмухамет Уметбаев исполнял обязанности начальника отряда, поскольку не было более опытного офицера. За отменное выполнение долга он, урядник, наряду с офицерами по воле Циалковского был внесен в список кандидатов на должность кантонного начальника.
Больше всех голосов набрал именно он, тогда же и был произведен в офицеры. Участвовал в русских походах на Западе и на Востоке, а когда башкиры Златоустовского уезда вместе с горнозаводскими крестьянами взбунтовались, препятствуя строительству общественных хлебных магазинов, Ишмухамет Уметбаев, прибегнув к знаниям шариата, быстро их успокоил.
…Когда уфимский губернатор Барановский прибыл с отрядом на Архангельский завод Стерлитамакского уезда для усмирения крестьян, глава кантона Ишмухамет Уметбаев незамедлительно предложил свое посредничество, и крестьяне, давно его знавшие, послушались ему и приняли предложенные им условия. С того времени Ишмухамет стал другом губернатора Барановского.
В молодые годы Уметбаев любил участвовать в джийынах, в состязании борцов, позже – посылая на джийыны своих лошадей, которые нередко выходили победителями (а иногда победителями на скачках становились сразу несколько его лошадей). Зимой нередко с охотниками выезжал за волками, медведями и зайцами, а по возвращении устраивал пиры. В конце лета, в августе и сентябре, почти каждый день, а часто и дважды на дню, устраивалась им соколиная охота, а раз в неделю показательная соколиная охота для гостей.
Два раза в месяц непременно приезжали к нему с семьями почти все его губернские начальники: командующий войском и попечитель, муфтий с членами Духовного собрания, правители канцелярий, командиры отрядов и стряпчие. Уметбаев держал у себя несколько десятков сокольников – охотников, приставленных к ловчим птицам для ухода за ними, а некоторых из них часто посылал в Оренбург на кочевку генерал-губернатора Перовского. Молодых соколов Ишмухамет всегда выбирал сам, на целый месяц выезжая для их покупки в горы – знал места, где были лучшие гнезда: Манишка, Кзыл-таш, Куяшты, Нараш и Туба. Самых исполнительных и любимых слуг своих Ишмухамет Уметбаев называл Манишкой…
Граф Перовский, много раз участвовавший в соколиной охоте, и предложил Уметбаеву поехать с ловчими птицами на церемонию коронации Александра II. Поскольку Ишмухамет к тому времени уже не мог похвастаться здоровьем, он перепоручил эту миссию своему сыну кантонному начальнику Фахретдину. Тот устроил в Москве показательную охоту с беркутами и ястребами и исполнил это столь блистательно, что одарен был дорогим перстнем с бриллиантами и изумрудом. Другой сын Ишмухамета Уметбаева, Сулейман, присутствовал на короновании Александра как волостной старшина и был награжден серебряной и бронзовой медалями.
А теперь о среднем сыне Ишмухамета Уметбаева, Мухаметсалиме, переводчике с восточных языков при Оренбургском магометанском духовном собрании. Львенок, молодой лев, львом еще не является. В нем только задатки льва, а что будет дальше – можно только догадываться. В то же время маленький лев все равно лев, потому что рычит, как лев и ходит, как лев, потому что у него повадки – львиные…
Начальное образование Мухаметсалим получил в медресе, затем – в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе, изучая военное дело, математику, географию, историю, архитектуру, основы живописи и каллиграфии. Прекрасно знал русский язык, прилично – персидский и несколько тюркских. Во время торжеств по случаю возведения на престол императорских величеств Александра Александровича и Марии Федоровны, Мухаметсалим был в Москве, исполняя обязанности помощника уфимского муфтия.
Случилось так, что он ему выпало написать в альбом для государя-императора молитву на арабском языке с переводом на русский, а альбом был поднесен императору. Из сотен рукописей, собранных для альбома мусульманскими учеными-улемами к торжествам по случаю коронования, выбрана была именно рукопись Мухаметсалима, за что тот в память о высочайших торжествах был награжден медалью.
Позже, работая в Уфе переводчиком, писарем мирового посредника, Мухаметсалим Уметбаев был избран старшиной Кармаскалинской волости, затем преподавал русский язык и математику в стерлитамакском медресе. Поступив на службу в Духовное собрание переводчиком, он продолжал заниматься литературным трудом и писать краеведческие статьи. Именно Мухаметсалим Уметбаев первым стал собирать материалы для составления истории уфимского муфтиата.
* * *
Тякучка… Тякучка… Лавиною двигались письма, циркуляры, предписания, прошения, жалобы. Позабыв о горячем чае, безнадежно уже киснувшем, закатав рукава, цепким ястребиным глазком пробегая по буковкам и строчкам, он просматривал корреспонденцию. И тут – еще одно письмо. Губернский курьер в кафтане с золотыми пуговицами вручил толстый конверт, раскрыл книжечку, поставил галочку, поднес: «Вот здесь. Благодарствую». Тут же Мухаметсалим отнес письмо муфтию. Вскоре вызвали его самого. То был вызов в Петербург, в министерство иностранных дел. Вызывали его.
Предписание дано от имени Чингизхан-хазрета, генерал-майора, начальника Азиатского департамента Министерства иностранных дел (это его дед, знаменитый Абулхаир, хан Младшей орды, принял русское подданство и склонил к этому всех остальных казахских султанов и старшин). В письме указывалось, что предстоит ревизия Таврического муфтиата, для чего необходим переводчик с арабского, персидского и тюрки для работы в Симферополе, выполняющий также обязанности секретаря председателя комиссии. На эту должность решено назначить Мухаметсалима Уметбаева в соответствии с лестными рекомендациями муфтия Тевкелева. Приказано немедленно выехжать – дорога дальняя.
Как в те годы добирались из Уфы до Санкт-Петербурга? Напомню. Строительство Самаро-Оренбургской железной дороги к тому времени уже закончили, поэтому, дорога в столицу из Уфы вела через Стерлитамак в Оренбург. Оттуда на поезде в Самару, Москву и, далее – более полутора тысяч верст.
Уметбаев в своем дневнике свел всю дорожную эпопею к нескольким строчкам: «Путешествие началось с прибытия 12 января 1887 года в Стерлитамак, где я посетил хазрета Камалетдина, затем в Оренбург, где посетил генерала Бикчурина, затем в Москву; далее прибыл в столицу Петербург».
* * *
Дорога, если перевернуть, получается «а город». Дождь превратил Петербург в город летучих мышей… (Перенесемся на несколько мгновений в 1887 год – С.С.).
По вокзальной площади плыла толпа – хмурые, озабоченные лица, быстрые ускользающие глаза. Извозчик, важный, толстый, в лаковом полуцилиндре, усмотрев в нем провинциала, заломил втрое, а Мухаметсалим и не пикнул. И покатили…
Широкая улица втягивала пролетку вглубь кварталов, бесшумно расплескивали мягкие шины воду и грязь. Вдалеке сквозь туман просвечивал длинный позолоченный шпиль, в котором по журнальным линогравюрам узнавалась Адмиралтейская игла.
Все было чудно: на мостовой люди толкались, обгоняют друг друга, цепляясь зонтиками, спеша; на перекрестке экипажи выстроились друг против друга в две шеренги – через Невский от Гостиного двора шла колонна солдат (подошва – булыжник, подошва – булыжник), в такт барабану и пронзительной флейте. Еще через квартал – похоронная процессия, длинная вереница экипажей с белой головкой катафалка. Движутся медленно: лошади в белых балахонах с дырками для глаз спят на ходу, факельщики в черных цилиндрах кидают в грязь пихтовые ветки. Да-а, на такие зрелища в провинции сбежалось бы полгорода, здесь же люди шли мимо, как будто и не замечая…
Не видно детей на улицах, не орут разносчики, продающие квас. Куда-то мчатся черные кареты, закрытые коляски и пролетки, куда-то торопятся все. У Адмиралтейства извозчик свернул вправо, и сразу же оказалось – то любитель быстрой езды, лихач. Мелькнула площадь с каменным столбом посреди, дворец с черными статуями на крыше, и уже выехали на Неву – мокрый туман, пополам с дымом.
С высоты Николаевского моста открылась панорама гавани, где, вместо моря, застыла плоская грязная муть – плавали посреди нее, перекрикиваясь хрипло, ржавые селедки пароходов, дрожали палубы, стучали машины, трещали лебедки, скрипели краны.
Ход пролетки сделался прерывистым. Это кучер, сообразуясь с дистанцией, то осаживал, то отпускал лошадей. Подъезжали к месту назначения – Министерству иностранных дел.
* * *
На третий день была назначена аудиенция. Как отлично он выспался! Какая в душе праздничность! Как бьется сердце, как пульсирует кровь! Стеклянно-ясное утро – значит, сказочным будет день.
Генерала Чингизханова довелось видеть в Москве четыре года назад, на коронации императора. Мухаметсалим записал тогда в дневнике, что среди азиатов особенной яркостью выделялись наряды казахских начальников.
Не без трепета вошел в кабинет. Все здесь было красного дерева: широкий штофный диван в приемной, конторка, гардероб, огромный стол в генеральском кабинете. Серебряный двуглавый орел на крышке чернильницы готов был взлететь к потолку и удерживался только лишь собственным молчаливым смирением.
Габидулла-султан стоя приветствует посетителя. Рукопожатие обеими руками, как принято на Востоке. Низколобое, каменное, безобразно-морщинистое лицо, маленькие глаза, а взгляд… неожиданно быстрый и легкий.
Всегда, со школьной скамьи и до самой смерти Уметбаев конфузился начальства. Глупость, инфантилизм, осознаешь себя зайцем, тошно, противно, но не избавиться, хоть умри.
Теперь почувствовал спокойствие.
«Долго подбирали кандидатуру. Остановились на вас, уважаемый. Владеете языками, образованы, дворянского рода. Рекомендации уважаемого муфтия представлены и впечатляют…»
Пахнуло неожиданным добродушим, в котором он немедля уверился. Аудиенция длилась лишь четверть часа. Все, вроде бы, вопросы обговорили. Теперь он поступал в распоряжение Габидуллы-султана на три-четыре месяца, максимум – на полгода.
(Отвлечемся чуть-чуть – это для коллекционеров исторических фактов. Вскоре судьба занесет в Петербург к Габидулле Чингизханову поэта Акмуллу. Он будет просить о помощи и получит ее. Габидулла-султан напишет письмо Александру II. Этим Акмулла будет спасен от тюрьмы и арестантской команды. Своему спасителю Акмулла посвятит стихи…)
Продолжались встречи в министерствах и ведомствах. Рекомендации муфтия Салмгарея Тевкелева способствовали новым знакомствам. Ближе всего Уметбаев сошелся с Атауллой Баязитовым. Сын сельского муллы, от шакирда медресе Баязитов поднялся до петербургского ахуна, работал в Министерстве иностранных дел переводчиком, был автором многих книг, печатал в русских журналах статьи об исламе.
Знаток восточной философии, он слыл оратором, любил диспуты на нравственные темы. От него Уметбаев услышал подробности о планах строительства в Петербурге соборной мечети. Об этих планах в Духовном собрании говорили который уж год…
Наконец-то, после долгой бумажной волокиты, вопросы ревизии муфтиата почти решены. Уметбаев, получив прогонные, готовится выехать в Крым. Последние аудиенции вместе с Габидуллой Чингизхановым у графа Сперанского, затем у князя Кантакуза –напутствия перед дальней дорогой и т.п.
Петербургская газета «Новое время» сообщает, что в Симферополь (или Ак-мечетъ) отбыла Вакуфная комиссия, на которую «возложена трудная обязанность урегулирования прав духовенства на вакуфы в Крыму, то есть на недвижимую собственность, принадлежащую духовенству магометанского вероисповедования, большая часть которой захвачена частными владельцами. Кроме этого, на комиссию возложена также выработка проекта устройства безземельных крестьян в Крыму».
Резиденция комиссии располагалась в Симферополе, там же, где вакуфный фонд и архив муфтиата. Действительно, трудностей в работе комиссии немало. Некоторые вызваны попыткой тех, кто виновен в присвоении имущества, всячески запутать дело. Документы муфтиата до приезда комиссии намеренно перепутаны, многие исчезли или заменены подложными… В результате, вместо нескольких месяцев дело растянулось на несколько лет!
* * *
Уметбаев изучал документы, делал переводы на русский язык, ревизовал фонды, перепроверял факты. Виновных по результатам ревизии почти ежемесячно отдают под суд и газета Гаспринского «Таржеман» в каждом номере сообщает новости. Гаспринский возлагает на ревизию большие надежды, считая, что деятельность Таврического муфтиата будет упорядочена по образцу Духовного собрания в Уфе, где ни одна из ревизий, ни разу, никаких нарушений не установила (!!! – С.С.).
Исмаил Гаспринский
С Гаспринским Уметбаев встречался несколько раз. Исмагил-бек худоват. Густые брови, густые усы, энергичные движения. Носит крымскую тюбетейку. На плечах легкий халат-зилян. Обсуждали обучение в мектебах и медресе, изменения взгляда единоверцев на достижения науки и техники. Кто-то рисует на Гаспринского карикатуры, а кто-то уже называет его великим реформатором – именно его голос по вопросам отношения мусульманской общины и российской государственности звучит наиболее громко.
(Приведу некоторые из тезисов Гаспринского, которые представляют интерес и сегодня. Эти мысли Гаспринский изложил в сочинении, которое озаглавил «Русское мусульманство», а перед тем, как сдавать его в симферопольскую типографию, сделал приписку – «Мысли, заметки и наблюдения мусульманина». Некоторые из мыслей он развил позднее в работе «Русско-восточное соглашение», которое адресовал всему просвещенному российскому обществу. Кто-то услышал слова Гаспринского, кем-то они были воспринято, но большинство так и не узнало о «наблюдениях мусульманина». Между тем, стоило бы… – С.С.).
…Что такое мусульманская община в России?! Мусульманская община-махаля в Зауралье, на Белой, на Каме, на Волге живет похоже. Это как бы миниатюрное государство со своими законами, обычаями, общественными порядками и традициями…
Несколько таких общин имеют соборную мечеть, несколько десятков общин – медресе, откуда выходят мусульманские богословы, законоведы, муллы, ахуны, учителя и вообще ученые люди – улемы. Такая община в десять-двадцать семейств, куда бы ни забросила ее судьба, тотчас группируется вокруг мечети или школы, которые находятся нередко в одном и том же помещении, и примыкает к сфере влияния ближайшего медресе, куда посылают детей, предназначаемых для духовного звания.
Такие небольшие мусульманские общины, разбросанные отдельными поселками во многих внутренних губерниях России, несмотря на вековое жительство в массе русских людей, не утрачивают мусульманских черт. Распространение между ними русской речи весьма незначительно, и то между мужским полом.
Мусульманки, говорящие по-русски, являются весьма редким исключением. Иначе – мусульманская община представляет компактную, прочную массу, живущую особой своеобразной жизнью, влиять на которую весьма затруднительно!..
(В ту пору, когда Гаспринский писал свои «наблюдения мусульманина», он уже задумал издание газеты «Тарджиман» – «Переводчик». До первого выпуска оставалось не так уж и много. Но сейчас он хотел быть услышан всеми. Не только мусульманами Поволжья, Урала, Сибири и Крыма, но и русским обществом, русскими интеллигентами, русской властью. И Сенатом, и императором… – С.С.)
–…Если, к примеру, направить усилия к ограничению изучения ислама, – продолжал свои мысли Гаспринский, – тогда оно укрылось бы в семью, которая не может быть контролируема. Если затруднить достижение духовного звания, возникнет неофициальное духовенство, еще более влиятельное. Если ограничить постройку мечетей, тогда любая чистая комната, летом любое место смогут заменить ее.
…Упомянутые мероприятия, если бы они действовали, были бы бессильны, но зато, порождая неприязнь, глухую борьбу, обход законов, вызывали бы безнравственность, усугубляли бы невежество мусульман и мало помалу в борьбе за существование с более просвещенными обществами они неминуемо пошли бы к обеднению и вымиранию.
…Русские мусульмане по законам нашего отечества пользуются равными правами с коренными русскими и даже в некоторых случаях, во уважение их общественного и религиозного быта, имеют кое-какие преимущества и льготы.
Наблюдения и путешествия убедили меня, что ни один народ так гуманно и чистосердечно не относится к чуждому племени, как наши старшие братья, русские. Русский человек и простого, и интеллигентного класса смотрит на всех, живущих с ним под одним законом, как на своих, не выказывая узкого племенного себялюбия.
Мне приходилось видеть, как арабы и индусы были в неловком положении среди высокообразованного парижского и лондонского общества, несмотря на всю изысканную деликатность обращения с ними, а может быть, и благодаря ей. Сыны Азии как бы чувствовали в отношениях к себе деланность, натяжку и обидное снисхождение. Это мне доказывали многие арабы, алжирские выходцы, служащие или торгующие во Франции. Эту черту племенной гордости или самомнения я наблюдал и у турок, у которых, за отсутствием европейской галантности, она выступает рельефнее.
Слава Богу, не то приходится видеть у русских.
Служащий или образованный мусульманин, принятый в интеллигентном обществе, торговец в среде русского купечества, простой извозчик, официант в кругу простого люда – чувствуют себя одинаково хорошо и привольно, как сами русские, не тяготясь ни своим происхождением, ни отношением русского общества, так что образованные мусульмане, имевшие случай знакомиться с разными европейскими обществами наиболее близко, искренне сходятся с русскими людьми. Это не более, как следствие едва уловимого качества русского национального характера, качества, которое, я уверен, весьма важно для будущности русских и живущих с ними племен!
