ДОЛГИЕ ХОЛОДА
Отрывок из книги из книги «Рудольф Нуреев: истоки творчества. превратности судьбы» (Уфа, 2008). Публикую для pion500, Елены из города Лысьва (Пермский край), отрывок об Уфе военной поры.
…Кажется, тот мир, в котором мы живем сегодня, существовал и раньше, но, между тем, иными были шторы на окнах, одежда, выражения лиц, взгляды встречных прохожих, даже движения, которыми прикуривают папиросу. Небо еще не было так подсвечено городом, и вечерами над чердаками и трубами зажигались звезды. Зимой по льду Белой в город забегали лоси. Теленочки у них были рыжие, как у коровы.
Серые стеганки, поднятые воротники, торопливые шаги, тихие голоса. Снег валит крупно и густо, как на старой новогодней открытке. Среди сугробов проложены узкие дорожки – словно лесные тропинки. Бревенчатый барак, где живут Нуреевы, покрыт снежной корочкой; на белых стенах темными квадратами выделяются квартиры. Руди, девочки часто простужаются – не хватает тепла.
Разида приносит с чердака огромную связку книг, но они плохо горят, дают много пепла. К тому же, с ними сложно расставаться. Несколько особенно интересных страниц можно вырвать, оставить на память. Отлично горят стулья и столы, деревянные кровати, платяные шкафы и комоды.
В длинном сумеречном коридоре пахнет керосином и мышами. В самом его конце стоит огромный буфет. Он упирается в потолок своими шишечками в виде виноградных листьев, почти весь его фасад украшен резьбой – на дверцах вырезаны объемные натюрморты, изображающие битую дичь, жареных поросят и роскошные фрукты на блюде, нижние ящики украшают смеющиеся девушки, собирающие виноград, и картины трапезы воинов, сидящих у костра. Этот огромный буфет выглядит как алтарь, храм чревоугодия.
Старость – его единственный недостаток, щели с боков так широки, что в них целиком проходит детская ладошка. Стронуть с места его давно уже нельзя, он может развалиться на части. Его понемножку разбирают на дрова.
В каждом доме свои кварталы и улицы – коридоры-шоссе, комнаты-площади, печи-алтари. Дверь справа от пожарного ящика открывается на крутую лестницу, лишенную окон и вообще освещенья. На ней даже днем темно, как в заброшенной шахте, поэтому те, кто поднимаются по ступеням, обычно покашливают или насвистывают, что-бы не налететь на встречного, а может быть для того, чтобы подбодрить самих себя – мало ли кто в темноте затаился?!
Аксаковский народный дом, в советское время Дворец труда и искусства, в котором с 1938 г. размещается театр оперы и балета
Вокруг много говорят о зверских грабежах на ночных улицах, когда с жертвы снимают все, вплоть до исподнего, о бандитах-«попрыгунчиках», которые выскакивают из-за сугробов на пружинах, о «живых покойниках» со Старо-Ивановского кладбища. Но дверь в их бараке почти никто не запирает, не видит смысла, потому что в двух кварталах от дома перед Гостиным двором сидят старьевщики с огромными тяжелыми связками ключей, которые, если им показать образец, тут же вынимают нужный ключ. Надежней всего считаются дверные засовы и крюки, а когда хозяин квартиры уходит, он навешивает на дверь несколько замысловатых амбарных замков.
Иногда в дверь робко, неуверенно стучат и женский или детский голос говорит: «Подайте, Христа ради, корочку или копеечку». Порой в тишину квартиры врывается торопливый град ударов, в дверь барабанят сразу две или три руки, при этом на лестнице стоит шарканье, слышатся гортанные цыганские голоса и плач ребенка. Они очень настырны, – «если нет молока или хлебца, то пустите хоть ребеночка перепеленать». Их табор стоит под Лагерной горой. Они жгут костры, лудят и паяют кастрюли, а их дети скачут вокруг полыхающего огня в грязных изодранных рубахах и взрослых пиджаках с закатанными рукавами. Несмотря на рассказы о том, что цыгане похищают детей, их не очень боятся.
Порою, будто принесенные издалека ветром, в утренней тишине двора возникают негромкие звуки гитары и мандолины. Одинокий тоскующий женский голос заполняет все вокруг: «Мы сегодня расстались с тобою без ненужных рыданий и слез. Это лето внезапной грозою над моей головой пронеслось…»; или душещипательное: «Девушку, с глазами дикой серны, полюбил суровый капитан…». Посреди двора стоят уличные музыканты, весь вид которых – небрежно накрашенный рот девочки-певицы, огромные перстни на желтых пальцах старого гитариста, переброшенный через плечо полосатый шарф музыканта, держащего в руках мандолину, – напоминает о далеком довоенном, а, может быть, и еще более далеком прошлом.
Музыкантам скупо подают. В заключение они играют непременное «Прощание славянки» и скрываются в подворотне. Двор опять безлюден.
В самом начале улицы – холмы, спуск к реке. Сюда Руди ходит с сестрами кататься на санках. Некоторые летят вниз по склону на каталках из толстого металлического прута в виде согнутой поперек буквы «п», на деревянных плетеных или с железными полозьями санках, на огромных санях, на «ледянках». Во дворах заливают площадки водой и катаются на коньках – «снегурках», «ласточках» и «дутышах».
Женщины носят воду по городу на коромыслах и по пути, часто, особенно при переходе через перекрестки, ее расплескивают.
С холодами грузовые машины на поворотах заносит, они крутятся на льду, как игрушечные волчки. Один из аттракционов заканчивается печально – автобус с пассажирами, спускающийся по улице Трактовой вниз, теряет управление и, проломив деревянный забор, падает в овраг рядом с железной дорогой.
Улица Зенцова начиналась от самого склона уфимских холмов в сторону реки Белой. Зимой мальчишки съезжали вниз на санках и специальных каталках «ледянках» – корзинах, покрытых снизу ледяной корочкой
Ориентиром времени служат заводские гудки. По ним сверяют часы, боятся опоздать на работу – за это судят. Отсутствие транспорта и расстояние в десять-двадцать километров до работы в оправдание не принимаются, поэтому многие ночуют прямо у станка. Боязнь опоздать на работу – это одна из постоянных тем детских разговоров. Дети очень рано взрослеют и мыслят категориями взрослых.
Сосед по бараку, шестнадцатилетний мальчишка, опаздывает на завод на двадцать минут. За мелкие нарушения обычно ругает начальник цеха, но тут дело рассматривается, как говорили тогда, «по указу».
Ему дают «шесть по двадцать пять», что означает – шесть месяцев подряд из его зарплаты будут высчитывать четвертую часть. Кроме того, и это особенно чувствительно, ежедневную норму хлеба сокращают на двести грамм.
Наказание действует. Перевыполнив норму, он дважды попадает на почетную «Красную доску», его обычную хлебную норму восстанавливают.
Каждый по-своему борется, чтобы выжить, чтобы сохранить свой человеческий облик.
Композитор Дмитрий Шостакович, выстрадав свою знаменитую Седьмую симфонию в блокадном Ленинграде, в декабре сорок второго года готовит ее вариант для духового оркестра, и он звучит на творческих вечерах Шостаковича в Белебее и Уфе.
Четырнадцатилетняя девочка из черниковского поселка Моторное, чтобы сделать подарок своей матери на день рожденья, несколько месяцев подряд за завтраком прячет свою долю сахара. В день рожденья матери она кладет на стол кулек, в котором лежат триста грамм сахара.
В жизни становится много мистики, много странного.
Соседка, школьный библиотекарь, рассказывает, что накануне седьмого ноября она отправляется на собрание школьных учителей в пединституте делать политинформацию. Около четырех часов дня, проходя по Торговой площади, она вдруг чувствует как бы удар сверху по телу, а затем дрожь и слабость.
Идти дальше уже не может. Она возвращается домой, звонит в институт и объясняет, что заболела. Причину этого, испытанного ею, малообъяснимого чувства удара, когда на мгновение показалось, что даже сердце остановилось, она узнает в конце года, когда на мужа приходит запоздалая похоронка. В ней указана дата смерти – шестое ноября.
Еще воспоминание. Сосед отправляется в Молотовский райвоенкомат и просит зачислить его в команду для поступления непременно в летное училище. А поводом для этого служит гадание: тень пепла скомканной и сожженной на блюдечке бумаги, отброшенная на стенку затемненной комнаты, при любом повороте блюдца упорно вырисовывала кабину с пропеллером. В конце концов, пройдя курс подготовки в Уфимском аэроклубе и в учебном летном полку, он становится морским летчиком-штурманом…
Автор Сергей Синенко
См. также отрывок из 1-ой главы «В МИРЕ ПРОСТОРНОМ И СОЛНЕЧНОМ».
