Об антицерковных репрессиях 1930-х годов речь уже шла в нескольких предыдущих материалах. Сегодня хронологически продолжу тему.
К началу 1939 года православная церковная организация в СССР была в основном разгромлена. Все монастыри закрыты, на всей территории страны насчитывалось менее ста действующих храмов. На свободе оставались четыре правящих архиерея — митрополиты Московский и Коломенский Сергий и Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископы Петергофский Николай (Ярушевич) и Дмитровский Сергий (Воскресенский). Каждый из метрополитов имел по одному викарию. Это – вся церковная организация.
Характерная подробность – местоблюстителю разрешили сохранить именную печать и ему было разрешено иметь пишущую машинку (!). Как не парадоксально, но такого разрешения у митрополита Ленинградского на рубеже 1930-1940-х годов ее не имелось; так как машинку конфисковали, все делопроизводство около шести лет велось исключительно от руки…
И вот главный вопрос – почему Церковь не уничтожили полностью? Для оперативников это работа на полдня. Но добивать не стали. Ни местоблюстителя патриаршего престола, ни его ближайших помощников не арестовали. Патриархию не стали уничтожать. Митрополит Сергий (Воскресенский), как непосредственный участник и свидетель церковной жизни предвоенных лет, объяснял ситуацию тем, что важно было сохранить Патриархию «как неоспоримое доказательство, что в Советском государстве даже Православная Церковь, эта опора реакции царизма, пользуется полной религиозной свободой». С другой стороны, если бы патриаршее управление и его члены были уничтожены, «трудно было бы привести к молчанию заграничную печать. Особенно сильный отклик это могло вызвать у православных балканских народов».
Руководство страны упразднило Церковь как политический фактор, но признало, что насилие над Церковью ожесточило верующих и колеблющихся, оттолкнуло многих неверующих от атеизма.
К примеру, в Уфимской епархии из числа служителей православной церкви в 1939 году были арестованы около восьмисот человек. Это были уже остатки. Закрыты были все монастыри, уничтожен весь епископат, из 214 церквей, существовавших в епархии в 1936 году, к началу войны осталось восемь. В Уфе действовала одна Сергиевская церковь, но без причта.
И вот наступил этот день…
В эпоху разоблачения культа личности Сталину не раз ставили в вину то, что в первые дни войны, он, запершись на даче и находясь в паническом страхе, никого к себе не допускал, а обратился к гражданам страны лишь на десятый день войны. Возможно, вспомнив свое семинаристское прошлое, он начал речь с почти церковными интонациями: «Дорогие соотечественники! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои!»
Митрополит Сергий обратился к народу уже в первый день войны. Он заявил: «Православная Церковь всегда разделяла судьбу народа… Не оставит она народ свой и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг». Сергий обозначил область, в которой Церковь намерена действовать – взять на себя заботу о душевном состоянии народа. «Нам, пастырям Церкви, в такое время… недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге…».
Послание это было обращено не только к рядовым гражданам страны, но и к властям. Сталин не отвечал, но некоторые изменения стали заметны – священнослужителей больше не арестовывали. В немногочисленных храмах страны в те дни за богослужением с незначительными изменениями читали молитву, которая была составлена в Отечественную войну 1812 года.
В октябре, когда немцы почти подошли к московским стенам, митрополит Сергий обратился к православной пастве Москвы с призывом к победе и угрозами к тем, кто изменит Отечеству и православию.
В третьем, ноябрьском послании, Сергий высказал очень ценную с точки зрения политики мысль: «Прогрессивное человечество объявило Гитлеру священную войну за христианскую цивилизацию, за свободу совести и веры». Позднее этот тезис широко использовался, но тогда, осенью 1941-го союзу с Церковью еще не пришел черед. Однако что-то едва заметно сдвинулось, поменялись какие-то векторы. С ноября 1941 незаметно, без объяснений, перестали издаваться все антирелигиозные газеты и журналы, а Союз воинствующих безбожников с его многомиллионный активом вдруг разом распался, рассеялся, сгинул… В это же время замелькали в газетах необычные заметки, относящиеся к Православной Зарубежной Церкви, а также пожелания Советскому Союзу победы со стороны известных английских и американских церковников.
Напомню, Советская армия отступала, необходимо была немедленная военная помощь от американских и английских союзников. Они, выражая готовность ее оказать, тянули время, ссылаясь, в том числе, на заявления христианских иерархов, в которых речь шла о массовом удушении религии. Западные политики требовали, чтобы оказание военной помощи было поставлено в зависимость от религиозных свобод.
Был и еще один важный фактор. Фашисты на оккупированных землях стремились откровенно использовать верующих. В захваченных областях число вновь открытых храмов исчислялось сотнями.
В этом была непоследовательность. В Германии шло разорение католических храмов, массовые аресты и даже расстрел священников. В Уставе Национал-социалистической немецкой рабочей партии, так же, как в Уставе ВКП(б), борьба с религией объявлялась обязательным делом партийца. В то же время, на захваченных землях Западной Украины оккупанты создают православию Комиссию по делам религии, в Пскове – православную миссию, которые занимаются открытием церквей, печатью богослужебных книг и религиозным обучением.
Нашлись готовые служить не только священники, но и архиереи. Так, епископ Поликарп Сикорский в оккупированных районах Украины объявил себя главой Украинской автокефальной церкви, не подчиняющейся Московской Патриархии. Группа прибалтийских архиереев во главе с митрополитом Литовским Сергием Воскресенским направили приветственную телеграмму Гитлеру, где заявляли, что московский митрополит Сергий является заложником Советской власти, вынужденным служить ей под угрозой уничтожения. Возникла опасность, что мученичество священников и мирян в годы сталинского террора захватчик сделает одним из своих политических козырей. Но Кремль, по-прежнему, еще не был готов к диалогу с Церковью…
Когда в начале октября враг подошел к московским окраинам, возникла опасность падения столицы. Всем религиозным центрам, включая Московскую Патриархию, дано предписание эвакуироваться. К этому времени архиепископ Николай (Могилевский) был вновь арестован, зато в Москву вернулся только что вышедший на свободу архиепископ Сергий (Гришин), которому был присвоен титул Можайский – с этим титулом он был указан в завещании митрополита Сергия, составленном в октябре 1941 года как второй кандидат на должность Патриаршего Местоблюстителя. В столице разрешили остаться архиепископу Алексию (Палицыну), которому митрополитом Сергием дано было письменное наставление в случае захвата столицы «вести себя с немцами как с иностранцами».
Митрополиту Сергию предписано было отбыть в город Чкалов (Оренбург), а архиепископа Можайского предполагалось направить в Уфу, несмотря на возражения архиепископа, что между городами нет прямого железнодорожного сообщения. Отъезд состоялся вечером 14 октября. Христианские иерархи, включая местоблюстителя Сергия, старообрядческого архиепископа Московского и всея Руси Иринарха, главу так называемой Обновленческой церкви Александра Введенского, а также руководителей баптистской общины, едут сначала в Чкалов. Но из-за болезни митрополита Сергия вагон меняет маршрут и направляется в Ульяновск, в то время районный центр Куйбышевской области.
Почти на два года этот город стал центром церковного управления. Здесь, в Ульяновске, митрополит Сергий устраивает нечто вроде заочного суда над митрополитами-перебежчиками. Он обращался со специальными посланиями к христианам оккупированных областей, говорит о героическом прошлом Москвы, предрекая ей героическое будущее. К годовщине войны Сергий объявляет о сборе трех миллионов рублей, а также теплых вещей для фронта. Во взаимодействии с НКВД патриархия готовит богато иллюстрированную книгу «Правда о религии в России». Переполненные храмы, портреты епископов, священников и мирян, а рядом – разбомбленные храмы и расстрелы монахинь на оккупированных немцами территориях…
Сталин по-прежнему безмолвствовал. Между тем, отношения власти и церкви приближались к своему апогею.
5 апреля 1942 года. Перед православным праздником Пасхи, когда в Москве продолжал действовать комендантский час и режим затемнения, по радио вдруг последовало распоряжение коменданта о разрешении беспрепятственного движения по городу на всю пасхальную ночь «согласно традиции». Гражданские лица, которым еще недавно после 9 вечера запрещалось выходить из дому, направлялись от одной церкви к другой, гуляли по улицам, шли к заутрене. Неожиданному приказу коменданта удивлялся весь город…
Ноябрь. Указом Президиума Верховного Совета СССР образована Чрезвычайная Государственная Комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Вместе с известными писателями и учеными в комиссию включен митрополит Киевский и Галицкий Николай, помощник Сергия по церковно-государственным контактам. Среди прочего комиссии надлежало учесть ущерб от разрушения музеев, библиотек, театров, «а также зданий, оборудования и утвари религиозных культов». То есть, церкви, иконы и фрески, алтари, старинная церковная утварь, которые, начиная с 1917 года, последовательно уничтожались, этим указом были превращены в государственную ценность.
Для Церкви это знак. Теперь от нее требовалось какого-то окончательного доказательства…
30 декабря 1942 года Митрополит Сергий заявил о сборе средств на танковую колонну имени Дмитрия Донского среди православных священников и мирян. В новогодней телеграмме Сталину митрополит сообщал: «Нашим особым посланием приглашаю духовенство, верующих пожертвовать на постройку колонны танков имени Дмитрия Донского. Для начала патриархия вносит сто тысяч рублей, Елоховский кафедральный собор в Москве – триста тысяч, настоятель собора Колчицкий Николай Федорович – сто тысяч. Просим в Госбанке открыть специальный счет. Да завершится победой над темными силами фашизма!»
В том же номере «Правды» публикуется ответ Сталина.
Ульяновск.
Патриаршему Местоблюстителю Сергию, Митрополиту Московскому
Прошу передать православному русскому духовенству и верующим мой привет и благодарность Красной Армии за заботу о бронетанковых силах Красной Армии. Указание об открытии специального счета в Госбанке дано.
Сталин.
За два месяца по стране на танковую колонну было собрано шесть миллионов рублей. Сталин во второй раз ответил благодарственной телеграммой. Вслед за этим был открыт доступ к почитаемой иконе Иверской Божьей Матери, которую перевезли на поклонение в Воскресенскую церковь в Сокольниках. Вскоре последовал указ о возвращении в армии некогда прославленного ордена Александра Невского.
Почти каждую неделю газеты сообщали о возвращении традиций, в которых очевидны были следы старого имперского уклада…
1 января 1943 года. В армии вводятся погоны, для офицерского состава – золотые.
10 января Из секретной телеграммы наркома иностранных дел В. Молотова советскому послу в США В. Литвинову (Государственный архив Российской Федерации, фонд 5761, оп. 1, д. 9, л. 207): «…состоялось заседание Политбюро… Признано своевременным переименование Красной армии в Русскую армию, изменение названия „командир» на „офицер», привлечение духовенства всех исповеданий, особенно православного, на службу в армии. По поручению т. Сталина выясните реакцию Белого дома, конгресса и военных кругов на возможность изменения конституции и введения трехцветного государственного флага» (!!! – С.С.).
17 января. Для всей армии вводятся новые мундиры.
5 сентября. Вводятся мундиры для чиновников железнодорожного ведомства,
25 сентября. Вводятся мундиры для сотрудников юридических служб.
9 октября. Вводятся мундиры для дипломатической службы (уж не вернуться ли к имперскому делению на двенадцать разрядов статских и военных чинов!!!).
1 сентября. Началось раздельное обучение мальчиков и девочек. (На улицах появились школьники в форменных кителях и школьницы в одинаковых коричневых платьях, как в старых гимназиях).
4 сентября 1943 года. Сталин пригласил в Кремль трех митрополитов Русской Православной Церкви. Из Ульяновска в Москву прибыл митрополит Сергий, из Ленинграда – митрополит Алексий, второе лицо в церковной иерархии, третьим стал Николай, митрополит Киевский, заменявший Сергия в Москве.
См. продолжение СТАЛИНСКАЯ «ОТТЕПЕЛЬ»
